Реквием

21

СОРРЕЛЛ

До сих пор у меня никогда не было повторяющихся кошмаров.

Это кошмары наяву, яркие в деталях и беспощадные в своей настойчивости. Десять дней подряд я просыпаюсь ото сна, измученная, хотя сплю как убитая. А еще есть Тео, который ждет меня. Он ничего не говорит. Мрачный и бледный, как смерть, он сопровождает меня с моего этажа в класс, на следующий урок, в столовую. За обедом парень сидит напротив меня и молча ест, опустив взгляд в тарелку перед собой.

Тео становится моим темноволосым принцем дежавю. Постепенно я кое-что о нем узнаю. Возможно, я всегда знала эти мелкие детали, которые представляются мне, но каждая из них ощущается как какое-то колоссальное откровение. Крошечный шрам на его правом мизинце, оставшийся после того, как я оторвала одно из колес у его игрушечного грузовика, и он ударился о дверной косяк, когда нам было восемь. Причудливый маленький завиток над правым виском, из-за которого его волосы торчат под странным углом, когда парень не заправляет их за ухо. Родинка у основания его шеи, которую я до сих пор толком не разглядела, спрятанная за волосами. То, как он постукивает кончиком карандаша по зубам, когда о чем-то думает. Татуировка в виде четырехлистного клевера на его правой руке, в память о его дедушке, который… который умер…

О, боже.

Когда я думаю об этой татуировке, на меня накатывает волна эмоций, глубокая, всепроникающая меланхолия, и я знаю, что смерть дедушки сломала не только Тео, но и меня тоже. Я знала его дедушку. Любила его. Я оплакивала его, когда он скончался.

После еще одного разговора с директором Форд я согласилась остаться здесь, в «Туссене», чтобы посмотреть, вернется ли ко мне что-нибудь из моих воспоминаний, и мало-помалу, мучительно медленно, план, кажется, работает. Это не значит, что я счастлива застрять здесь, в этой пыльной старой школе-интернате. Я словно призрак, идущий по коридорам, чувствующая себя оторванной от своего тела так, что не могу описать. Это не значит, что другие ученики не могут меня видеть. Я не невидимка. Но некоторые из них видят меня так, как я никогда не смогу увидеть себя, потому что они на самом деле знают меня, а я нет. Такая тревожная мысль.

На одиннадцатый день моего добровольного заключения в «Туссене» я, наконец, поднимаю глаза на Тео и задаю ему вопрос; я просто не могу больше мучиться этим вопросом.

— Ты лишил меня девственности?

Тео выплевывает полный рот томатного супа.

На другом конце стола Лани, которая за последнюю неделю постепенно подобралась к нам поближе, решив подойти и посидеть с нами, но ее брат на каждом шагу прогоняет ее, чуть не опрокидывает банку диетической колы. Она ловит её в самый последний момент.

— Господи, — шипит она. — Я не хочу присутствовать при этом разговоре.

Тео вытирает рот тыльной стороной ладони.

— В любом случае, тебе не следует подслушивать наши разговоры.

— Пф! Я и не подслушиваю! Вы двое едва ли сказали друг другу хоть слово за неделю! — Лани собирает свою сумку, перекидывает ее ремешок через плечо, берет свой недоеденный ланч и поворачивается ко мне лицом. — Клянусь богом, обычно он не такой скучный, — говорит она. — Было время, когда его невозможно было заткнуть. Всё, чего он когда-либо хотел, это поговорить с тобой. Или о тебе. Это сводило нас всех с ума дома.

— Ноэлани, — рычит Тео. — Будь добра, отвали и оставь нас в покое.

— Я просто пытаюсь помочь, — огрызается она в ответ. — Я не хочу, чтобы ты облажался в третий… Подожди, это уже четвертый раз?

— Лани. — На этот раз говорю я. — Все в порядке. Он ничего не испортил. Он просто… дает мне пространство.

Тео бросает на меня удивленный взгляд. Неужели он действительно думал, что я скажу что-то другое? Отругаю его? Заставлю почувствовать себя плохо из-за его молчаливого общения на прошлой неделе? Парень хмуро смотрит на меня, когда я обращаюсь к Лани.

— Я… перевариваю. Пытаюсь осознать. Пытаюсь понять, должна ли я вообще быть здесь или нет. Я имею в виду, что сейчас у меня нет причин оставаться здесь.

— Тебе все еще нужно закончить школу, — напоминает мне Тео.

— Тебе тоже, — парирую я.

— Нет, ему не нужно, — смеется Лани. Ее улыбка исчезает, когда она видит убийственный взгляд на лице Тео.

— Что? — Я перевожу взгляд с одного на другого, останавливая его на Тео. — О чем она говорит?

— Я уже закончил школу. Некоторое время назад, — натянуто говорит Тео, и со стуком опускает ложку обратно в миску.

— Наша мама настояла, — смущенно говорит Лани. — Ты снова была в больнице. Лорелея сказала, что не будет оплачивать расходы Тео, если он не закончит выпускной год…

Я чувствую тошноту в животе.

— Боже мой, почему ты не в колледже? Что ты здесь делаешь? — Я уже знаю ответ на этот вопрос. Тео просто многозначительно смотрит на меня.

— Мы всегда говорили, что будем учиться в колледже вместе, — тихо говорит он.

— Тебе нужно остаться здесь и закончить год, — говорит Лани. — Я тоже выпускница. И лично я в восторге от идеи быть первокурсником в колледже с вами обоими.

— Тебе чертовски повезло, — бормочет Тео.

— Взаимно! — стреляет в ответ Лани. — В любом случае, я действительно ухожу. Похоже, вы, ребята, собираетесь отправиться в путешествие по переулкам воспоминаний, а у меня нет никакого желания к вам присоединяться, — она морщит нос. — Серьезно. Отвратительно.

— Ребенок, — бросает Тео через плечо ей вслед. Он возвращается к своему супу, как только Лани оказывается вне пределов слышимости.

Я откидываюсь на спинку стула, спокойно оценивая его. Его волосы спадают на лицо, скрывая выражение лица, так что его трудно разглядеть. Однако у меня складывается отчетливое впечатление, что парень чувствует себя немного неуютно.

— Хочешь поговорить о выпускном или о девственности? — спрашивает он.

— Насчет девственности. — Если буду слишком много думать о том факте, что Тео в настоящее время повторяет свой выпускной год, хотя уже закончил школу, из-за меня, то думаю, у меня может случиться нервный срыв.

— Ты пытаешься спросить меня, была… — вздыхает Тео, глядя на меня. Разочарование застыло в его глазах. — Была ли ты собой, когда потеряла девственность? Или другой версией тебя, которая не помнила обо мне?

Мой желудок скручивается в тугой узел. Я не думала об этом в таких терминах, но теперь, когда он ставит это таким образом, полагаю, что это важный вопрос. Тео видит ответ на моем лице.

— Можешь прийти ко мне в комнату сегодня вечером? Это не та тема, которую я хочу обсуждать, когда на нас смотрит половина обеденного зала.

Я появляюсь ровно в восемь, как он и велел. Тео Мерчант может выглядеть так, будто одевался в темноте большую часть дней, но, черт возьми, он делает так, чтобы это выглядело хорошо. Его волосы мокрые, заправлены за уши. От него пахнет свежестью. Чистотой. Сегодня вечером парень не побрился, хотя, очевидно, принимал душ, и на его подбородке виднеется небольшая темная щетина. В облегающей черной футболке и синих джинсах парень до смешного сексуален. Уровень сексуальности «он-мог-заполучить-любую-девушку-какую-захочет», от которого у меня поджимаются пальцы ног на плюшевом коврике под ногами, когда Тео пересекает свою комнату и садится на край кровати.

У него могла быть любая девушка, которую он только хотел, но почему-то Тео выбрал меня. И выбирал меня снова, и снова, и снова, хотя это дорого ему стоило.

С ясным взглядом он протягивает мне руку.

— Хочу, чтобы ты была рядом со мной, — говорит Тео. Приказ. С этим я не стану спорить. Неважно, насколько чуждым мне это кажется, знаю, что в его объятиях я в безопасности. Это непреложный факт, который мое тело знает на клеточном уровне, даже если мой разум и мои воспоминания этого не знают.

Принимая его руку, я сажусь к нему на колени. Судя по его удивленному вдоху, парень не ожидал, что я устроюсь поудобнее, свернувшись калачиком, но я хочу быть похороненной в нем. Хочу утонуть в его запахе, купаться в его тепле и чувствовать себя в безопасности в клетке его рук, когда они прижимают меня к его груди. Мне это нужно больше, чем я могла себе представить.

Опустив подбородок на мою голову, Тео заключает меня в объятия, прижимая к себе, именно так, как я хочу. Прильнув к парню, чувствую себя идеально, как будто мое тело было создано для того, чтобы прижиматься к нему. Его теплое дыхание шевелит мои волосы. Стук сердца отсчитывает ровный, успокаивающий ритм в моей барабанной перепонке.

— Ты всегда сопротивлялась, когда я хотел обнять тебя вот так, — говорит Тео. Басы его голоса звучат оглушительно, когда мое ухо прижато к его грудной клетке. Словно он проводит смычком своей виолончели по самой низкой ноте и идеально выдерживает ее, заставляя вибрировать сам воздух в моих легких.

C2.

Каким-то образом, из ниоткуда, я знаю, что, учитывая то, как Тео настраивает свою виолончель, самая низкая нота, которую он может сыграть — это C2.

— Почему? — шепчу я.

Парень на мгновение задумывается. Я думаю, что задумывается; я не вижу его лица. Через некоторое время он говорит:

— Ты всегда была так полна решимости быть независимой. Сильной. Яростной. Как будто ты не нуждалась во мне, чтобы почувствовать себя в безопасности. Ты не хотела, чтобы я думал, что ты слабая. Но через некоторое время ты смягчалась и сдавалась, и я гладил тебя по волосам и напевал тебе то, над чем работал, и ты засыпала.

Ударная волна неопознанных эмоций пробегает по моим венам, теплая, грустная и прекрасная. И снова у меня закрадывается подозрение, что, хотя мой мозг не может вспомнить события, о которых говорит Тео, мое тело каким-то образом помнит и глубоко тоскует по тем дням, когда жизнь была такой простой, что я могла забраться в его объятия и отключиться под звуки его мурлыканья.

— Сделаешь это сегодня? — Я немного боюсь его реакции. Тео не спал со мной в одной комнате с той ночи, как рассказал об аварии. Часть меня в ужасе от того, что каким-то образом, после всего дерьма, которое он терпел, с него наконец-то хватит.

— Я не могу.

О, черт, с него хватит.

— Почему?

— Мне нечего напевать тебе. Я… не написал ничего нового с тех пор, как…

— С тех пор?..

Тео откашливается, целует меня в висок, а затем прижимается щекой к моему лбу. Некоторое время парень не отвечает на вопрос. У меня такое впечатление, что он возвращается к воспоминаниям, которые не особенно приятны.

— Я не написал ничего нового с тех пор, как написал ту пьесу, которую сыграл в актовом зале, — наконец признается он. — Это был реквием. Твой реквием.

Мое сердце немного замирает, нервы берут верх.

— А что такое реквием?

Парень размеренно выдыхает. Рассеянно скользит рукой по моей рубашке сзади и начинает рисовать круги на моем боку. Действие знакомое и собственническое. Это заставляет меня чувствовать себя немного менее обеспокоенной тем, что он собирается сказать дальше.

— Это музыкальное произведение, написанное для мессы по усопшим. Для… похорон, — шепчет он. — Когда ты впала в кому после последней серьезной операции, они сказали, что ты не сможешь очнуться. Ни в коем случае. Я проводил много времени в часовне при больнице, хотя не верю ни во что из этого дерьма. Было тихо. Мирно. Единственное место, где я мог слышать свои мысли. Там почти каждый день был один священник. Отец Симмонс. Я привозил виолончель с собой в больницу. Надеялся, что этот звук разбудит тебя, так что он уже знал, что я играю. Священник сказал, что было бы здорово написать для тебя музыкальное произведение, как… как способ попрощаться, — неловко говорит Тео. — У меня не было планов прощаться, но я все равно написал эту пьесу. Это спасло меня. Занимало меня, пока я сидел там с тобой в той комнате, ожидая, когда ты проснешься. Как только закончил, я проигрывал ее для тебя снова и снова. И однажды, когда я играл… твоя рука дернулась.