Реквием

29

ТЕО

Иногда осознание того, что что-то не так, наваливается на тебя, тяжелым грузом. Это случалось со мной и раньше, но никогда с такой уверенностью, как сегодня. Я сижу в приемной, слушая звуки бессмысленного реалити-шоу, которое медсестры включили на заднем плане, мой разум перескакивает с мысли на мысль, когда на меня наваливается тишина весом в десять тысяч фунтов. Я приклеен к своему месту, слишком напуганный, чтобы дышать, моргать или шевелиться. Если останусь здесь, вот так, запертый на месте, то, возможно, плохие новости никогда не придут. Может быть, я смогу просто существовать здесь, в этом состоянии неопределенности, и мне никогда не придется столкнуться с фактом, что моя жизнь вот-вот вспыхнет в пятнадцатимиллионный раз.

Но, конечно, почти невозможно сдержать лесной пожар, как только он набирает обороты, а это пламя бушует уже много лет.

— Тео?

Не смотри вверх.

Не смотри вверх.

Я бы сделал все, чтобы этого не делать, но от этого никуда не спрячешься. В конце концов, я поднимаю взгляд и, собравшись с духом, встречаюсь взглядом с Гейнор — с глазами, полными слез.

— Мне жаль, Тео. Мне очень, очень жаль.

— Скажи мне, что с ней все в порядке. Скажи, что она уже сидит там на кровати и просит, блять, увидеться со мной. Скажи мне что-нибудь, кроме того, что тебе чертовски жаль.

— Я… я не знаю, что… — рыдание вылетает изо рта Гейнор.

Прерывисто дыша, я впиваюсь в нее тяжелым взглядом.

— Она мертва? Просто скажи мне, она, блять, умерла там, не попрощавшись со мной должным образом? — Если она это сделала, то, клянусь Богом, я буду держать обиду до конца своих дней. Поскольку Вселенная ненавидит меня, я, вероятно, умру стариком в своей постели, прожив долгую и мучительную жизнь без Соррелл Восс, просто ожидая воссоединения с ней. В тот момент когда я сдохну и обнаружу, что вступаю в любую загробную жизнь, которая может существовать для нас, как только мы освободимся от этой бренной оболочки, я найду ту девушку, которая умерла и забрала с собой мое сердце, и устрою ей порку века.

Гейнор не может говорить, она плачет.

— Гейнор, пожалуйста! Ради всего святого! Скажи мне, что она не умерла!

— Она… она не умерла.

Облегчение. Захватывающее дух облегчение. Я никогда не знал ничего подобного. Но по выражению лица Гейнор могу сказать, что есть что-то еще. Я встаю со своего места, и мои ноги подгибаются. Это сокрушает меня. После всего, если она не собирается этого делать…

— Объясни, что происходит. Сейчас. Используй как можно меньше слов.

Гейнор вытирает рот тыльной стороной ладони. Она делает шаг вперед, кладя руку мне на плечо.

— Доктору Брайтон удалось удалить повреждение. Операция проходила хорошо, но в какой-то момент был поврежден сосуд, и началось кровотечение. Мы не знаем, насколько все плохо, но Соррелл еще не проснулась.

Они не разрешают мне видеться с ней. Не разрешают и близко подходить к палате интенсивной терапии. Я угрожаю сломать шею охраннику, и в этот момент мне говорят, что, если я не успокоюсь, меня насильно вышвырнут из больницы.

Доктора Брайтон нигде не видно. Неожиданный сюрприз, черт возьми. Я обещаю себе, Вселенной и каждому ложному божеству и богу, когда-либо созданному хрупкими умами людей, что доктор Рут Брайтон не доживет до следующего дня, если Соррелл не придет в сознание в течение следующих шести часов.

Я расхаживаю по коридорам. Пью так много кофе, что вызываю у себя приступ паники, а потом у меня гребаный срыв в туалете, я задыхаюсь в ладони, отчаянно пытаясь держать себя в руках. Это не первое мое родео. Я уже бывал здесь раньше. Насколько это запутанно? Но только потому, что я был здесь раньше, не делает ситуацию легче. Нет такой ситуации или реальности, где что-то подобное было бы легко.

В пять часов, через десять часов после того, как Соррелл впервые вошла в операционную, я наконец вижу доктора Брайтон, идущую ко мне по коридору. Я вскакиваю со своего места, уверен, что в моих глазах пылает адский огонь.

— Ну? Что происходит? Ты наконец-то пришла сообщить мне последние новости?

— Извините меня, мистер Мерчант. Вы, кажется, блокируете выход.

— Прошу прощения?

— Я ухожу, Тео. Пожалуйста, отойди в сторону.

У меня нет слов. Я открываю рот, борясь со своим языком, пытаясь понять, какое оскорбление хочу бросить в нее первым.

— Что значит, ты уходишь?

— Мне нужно попасть на вечеринку по случаю дня рождения.

— Дня рождения… вечеринка по случаю дня рождения? Ты в своем гребаном уме?

— Соррелл позвонила мне посреди ночи, и я бросила все ради нее. Ты хоть представляешь, как долго другим пациентам приходится ждать подобной операции? У меня есть несколько пациентов на Восточном побережье, которые месяцами ждали только оценки…

— Ты облажалась, — огрызаюсь я. — Именно так, как я и говорил. Ты вошла туда вслепую и вскрыла ее мозг, как гребаная психопатка. Тебе насрать на всех этих людей, не так ли?

— Уверяю тебя, мне не наплевать на своих пациентов. Я очень забочусь о них. С операцией Соррелл возникли осложнения. Нередко возникают проблемы, когда мы вскрываем людям мозг. Ты это уже знаешь. Я не мясник. Я нейрохирург, на пике своей карьеры. Мне очень хорошо платят за то, что я делаю. Для этого есть причина. Я одна из немногих людей в стране, кто может провести подобную операцию, и я не позволю, чтобы со мной разговаривали как с каким-то монстром.

— Ты задела гребаный сосуд, черт возьми. Это ошибка новичка. А теперь ты просто выходишь отсюда, чтобы пойти на гребаную вечеринку, как будто работаешь с девяти до пяти? Ты никуда не пойдешь. Ты должна рассказать мне в точности, что происходит, а затем тебе нужно вернуться туда и выяснить, как исправить то, что ты сломала.

— На случай, если ты забыл, у меня есть медицинское образование и двадцатилетний опыт работы за плечами. Никаких ошибок допущено не было. Процедура была выполнена в точности. Соррелл нужно некоторое время…

— Ты уже говорила это раньше!

— И она была в порядке! Я не обязана оправдывать перед тобой свои решения, и уж точно не обязана оправдывать свои действия в операционной. Ты не ближайший родственник Соррелл. Ты не ее муж. Даже не кровный родственник, и даже если бы ты им был, мне нечего сообщить, кроме того, что тебе уже сказали. Теперь ты можешь ждать здесь всю чертову ночь, если хочешь, и, возможно, Гейнор по доброте душевной сообщит тебе последние новости, но мне нужно успеть на вечеринку по случаю дня рождения, и я не собираюсь опаздывать. Мне больше нечего здесь делать, пока ситуация с Соррелл не изменится. А теперь убирайся к черту с моего пути.

Я не сплю. Как я могу? На рассвете Гейнор приносит мне какую-то дрянную больничную еду, но мне кусок в горло не лезет. Я сижу в приемной, ковыряю ногти до крови, пытаясь разобраться в этой ситуации. Другие дети ходят в среднюю школу. Они влюбляются друг в друга. У них нормальные отношения. Они ссорятся, трахаются, влюбляются и либо остаются вместе, либо нет. Они поступают в колледж, получают дипломы и либо женятся, либо нет. В любом случае, они не попадают в больницы и не выходят из них, пытаясь выжить изо дня в день, их сердца снова и снова не измельчаются в мясорубке, как раз тогда, когда кажется, что все может наладиться.

Я чертовски ненавижу это.

Боже, помоги мне, но часть меня просто хочет уйти. Хочет, чтобы я встал и ушел отсюда, поймал попутку обратно в аэропорт, вернулся домой и никогда не оглядывался назад. Это не первый раз, когда я испытываю подобное чувство. Я человек. Конечно, за последние пару лет я миллион раз думал о том, чтобы покончить с этой неразберихой. Есть предел тому, сколько боли и страданий может вынести один человек, и я слишком много раз ударялся об эту стену. Однако я взбирался на стену, или пробивал себе дорогу сквозь нее, или копал под ней голыми гребаными руками, и никогда не сдавался.

Когда влюбился в Соррелл, я знал, что это повлечет за собой последствия. Я постоянен и последователен. Как только я сказал ей, что хочу провести с ней остаток своей жизни, для меня это было все. Она — начало и конец всего моего существования, и, как я и сказал ей в той ванной в «Туссене», я пройду все семь кругов ада, чтобы быть рядом с ней, когда она во мне нуждается.

Это не значит, что мне должно что-то из этого нравиться.

В десять утра звонит Лани и оставляет голосовое сообщение, спрашивая, почему мы вчера не вернулись в академию. В три часа дня мама оставляет голосовое сообщение, сообщая, что администратор больницы позвонила от имени доктора Брайтон и попросила ее поговорить со мной по поводу моего агрессивного поведения. В конце голосового сообщения мама говорит мне, что, по ее мнению, мне, возможно, пора возвращаться домой. Она пыталась заставить меня двигаться дальше и поступить в колледж с тех пор, как Соррелл получила травму. Эта женщина не понимает любви. Если бы понимала, то никогда бы не попросила меня об этом.

Доктор Брайтон.

Гребаная доктор, блять, Брайтон.

Она знает, что я не отступлю, что буду продолжать доставать ее, пока не выясню, в порядке ли Соррелл, и она попросила кого-то позвонить моей матери? Чертовски жалко.

Наконец, в девять вечера Гейнор врывается через двойные двери, ведущие в отделение интенсивной терапии, и я могу сказать, что что-то случилось. Темные тени под глазами медсестры стали намного сильнее, чем вчера. В отличие от доктора Брайтон, Гейнор не спала. Она даже не пошла домой, чтобы привести себя в порядок. Я благодарю каждую звезду на небе за эту женщину, которая была рядом с Соррелл, хотя ее смена закончилась несколько часов назад. Она, может, и выглядит дерьмово, но, по крайней мере… подождите. Она улыбается?

— Что? Что-то случилось? — Мой голос срывается, но я слишком взволнован, чтобы смущаться.

Гейнор проливает измученные слезы, заключая меня в объятия.

— Не что иное, как чудо, милый. Не что иное, как чудо.