Реквием

3

СОРРЕЛЛ

Я сразу же вырубаюсь, слишком уставшая, чтобы должным образом оценить свое окружение.

Утром просыпаюсь под пение птиц, и от этого неистового щебетания у меня сводит зубы. Моя новая кровать — объемная, словно облако, мягкое и обволакивающее. Такая теплая и уютная, что я подскакиваю с неё, как только прихожу в себя, в ужасе от того, что могла мечтать о таком комфорте в подобном месте. Лучи холодного утреннего света проникают в комнату через большое окно в раме, выходящее на озеро, где Джереми приземлил «Супер Каб» ночью. Самолет уже улетел. Единственное, что сейчас скользит по поверхности воды — это пара очень крикливых канадских гусей.

— Заткнитесь на хрен, придурки.

Они не замолкают.

Быстро обнаруживаю, что у меня есть собственная ванная комната, которая просто прекрасна, вся из розового кварца, итальянского мрамора и зеркал. Совершенное излишество. В «Фалькон-хаусе» повезет, если я доберусь до самых простых, очень потрескавшихся, очень ветхих душевых кабин до того, как по утрам закончится горячая вода. Здесь же у меня есть доступ к моей собственной ванне? Нелепо.

Моя спальня достаточно большая, чтобы в ней легко поместилась ненавистная, чрезвычайно удобная двуспальная кровать, а также тумбочка и комод с другой стороны от двери. Под вторым окном стоит антикварный письменный стол, а под ним плюшевое кресло с откидной спинкой. Вдоль стен выстроились полки, готовые и ожидающие моих книг и всего ненужного снаряжения, которое Гейнор приготовила для меня, чтобы я выглядела как обычная учащаяся, прибывшая заканчивать свой последний год в старшей школе вдали от своих старых друзей и семьи.

Здесь очень красиво, и я абсолютно ненавижу это.

Принимаю душ, стиснув зубы от волн нервов, которые появляются из ниоткуда, без приглашения. Они не рассеиваются и к тому времени, как я сушу волосы, и заканчиваю наносить тушь и блеск для губ. И продолжают приставать ко мне, пока я одеваюсь.

Слава богу, что в этом богом забытом месте не заставляют своих учеников носить форму.

Мне никогда раньше не приходилось надевать ничего подобного. Ни в одной из начальных школ, между которыми меня мотало в детстве, когда я переходила из одной приемной семьи в другую. Ни в государственной средней школе, в которой я училась два года, пока однажды, когда мне было тринадцать, ни с того ни с сего, Рут и Гейнор не пришли и не забрали меня у школьных ворот. Самое близкое, что я когда-либо носила к униформе — это черная одежда, которую Рут требует носить в «Фалькон-хаусе». Черная рубашка, черная майка, черная юбка, черные брюки, черное нижнее белье. Нам выдают пособие на одежду раз в месяц и разрешают покупать все, что захотим, при условии, что это черное, и мы не претендуем на эти вещи больше, чем как на мимолетное владение.

Это облегчает жизнь нескольким сотрудникам, нанятым для стирки и уборки в доме. С пятнадцатью молодыми девушками в возрасте от тринадцати до восемнадцати лет, черная одежда у всех, гарантирует, что гардероб каждой легко стирается, и никто не спорит о том, чьи футболки или джинсы выбираются из сложенных в корзины для белья после дня стирки.

Конечно, девочки-подростки все равно будут ссориться из-за таких вещей, но все знают, что ссоры из-за мелкой ерунды не одобряются и немедленно наказываются. Поспорите с другой девушкой из-за одежды, и вы быстро обнаружите, что вам выделили одну пару дырявых спортивных штанов и одну выцветшую футболку на всю неделю. Вам придется стирать эти вещи самостоятельно каждый вечер после тренировки, если не хотите чертовски вонять.

У меня никогда раньше не было собственной одежды, поэтому я никогда не возражала против того, чтобы принять то, что осталось в корзинах после всех. Все, о чем я когда-либо заботилась — это иметь вещи, которые хорошо сидят и в которых удобно тренироваться.

А это?..

Я смотрю на свое отражение в зеркале моей новой комнаты, чувствуя себя немного не в своей тарелке. Синие джинсы. Белая рубашка. Все новое и хорошего качества. Я выгляжу… Думаю, что выгляжу хорошо. Я даже не подумала проверить одежду, которую Гейнор положила в мои сумки. Меня так мало заботили подобные вещи, что это просто не имело значения. Но теперь же я даже не узнаю себя. Мои черты лица такие же, как всегда. Мои разномастные глаза — один голубой, другой зеленый — всегда были и всегда будут самой поразительной чертой во мне. Моя кожа чертовски бледна. Хотя переносица слегка усыпана веснушками — доказательство того, что этим летом я действительно видела немного солнца. Мои волосы темно-черные (по словам Рут, цвета воронова крыла), прямые, как стрела, и почти до талии. Мне всегда казалось, что мои губы, естественно ярко-красные, выглядят немного великоватыми для моего лица. Черная одежда, которую я носила в течение многих лет, скрывала очертания моей фигуры, но теперь, оценивая себя в зеркале, я вижу, что у меня есть изгибы. Изгибы, которых я раньше даже не замечала.

Помимо всего этого… как я выгляжу? Я похожа на девушку с миссией мести? На девушку, отчаянно скучающую по своей лучшей подруге?

Нет.

Я вижу обычную девушку, которой скоро исполнится восемнадцать, одетую в обычную одежду, собирающуюся начать свой первый день в новой школе.

Какого хрена?

— Через пять минут перекличка! Все должны быть в комнате «Секвойи» к восьми. Открывайте двери и спускайте свои задницы вниз, дамы!

Голос по ту сторону двери моей новой спальни достаточно приятный. Певучий и звонкий. Однако громкий хлопок по двери — это нечто совсем другое. Это не терпит возражений. Какими бы изнеженными и избалованными ни были люди, которые будут окружать меня в ближайшие недели, я все равно нахожусь в тюрьме. И я не могу позволить себе забыть об этом.

— Майра! О. Боже. Мой! Перестань уже расти! Тебе никто никогда не говорил, что быть такой высокой отвратительно?

— Карла! О… БОЖЕ мой. Ты сделала татуировку на груди? И ты определенно увеличила себе сиськи. Чертовски ненавижу тебя, девочка. Родители не позволят мне сделать себе такие же, пока мне не исполнится двадцать один год.

— Смотри куда идешь! Черт, Лео. Как ты умудрилась стать еще более неуклюжей во время каникул?

Думаю, это именно то, что значит явиться на перекличку в качестве заключенного в тюрьме. В коридорах плечом к плечу стоят незнакомые люди; я пробираюсь сквозь них, стиснув зубы. Сердце колотится, ладони покрыты холодным потом, когда прокладываю путь через море девушек, которые, кажется, все знают друг друга, встречая серию пустых взглядов, когда они скользят по мне. Есть и другие девушки моего возраста, слоняющиеся по периферии, стоящие в дверях своих спален, нервно разглаживающие свои платья и юбки, как будто они тоже чувствуют себя ужасно неуютно в своей новой одежде.

Два. Три. Четыре. Я перестаю считать их нервные лица и опускаю голову, тихо бормоча каждый раз, когда чуть не сталкиваюсь с кем-то, кто резко останавливается передо мной.

Я знала, что буду не единственной новенькой в «Туссене». Сара немного покопалась, прежде чем они с Рут решили, что будет разумно записать меня в академию. Они не хотели, чтобы я выделялась, как белая ворона. На кого, вероятно, обратят внимание школьный совет и родители, когда в стенах их драгоценной академии начнут происходить плохие вещи? Люди с подозрением относятся к незваным гостям. Но, как ни странно, в этом году в «Туссен» поступило двадцать новых учеников. Двадцать новых лиц, с разными историями, как парней, так и девушек. Рут решила, что такое количество других новичков будет подходящим прикрытием.

— Господи. Похоже, в этом году они приняли заявки из цирка, — исходит ехидный комментарий от девушки с ярко-рыжими волосами, слоняющейся с тремя другими девушками в начале коридора, ведущего к лестнице. Она морщит нос, когда оглядывает меня с ног до головы. — Я имею в виду, вау. У нее чертовски странные глаза.

Ах, да. Глаза. Я ожидала этого. Один из них зеленый, другой синий. Большое, блять, дело. Однако старшеклассники всегда найдут, за что придраться к своим сверстникам. Я презрительно смеюсь себе под нос над мелочностью комментария этой сучки, в основном потому, что я видела себя в зеркале миллион раз и точно знаю, что мои несовпадающие глаза потрясающие. Она может набрасываться сколько угодно, но ее горечь не сделает меня менее крутой.

— Она, наверное, ведьма, — усмехается девушка.

— О, да? — Этот ее комментарий уж слишком хорош. Я не могу упустить возможность огрызнуться на нее. — Я слышала, что на самом деле большинство ведьм рыжеволосые. Триста лет назад тебя бы сожгли на костре за волосы такого цвета.

Их маленькая группка злобно хихикает, когда я поднимаюсь по лестнице — не могу сказать, смеются ли они надо мной или над рыжей, но неважно. Мне насрать в любом случае. Я просто не могу дождаться, когда выберусь отсюда. Мои ботинки стучат по ступенькам, мои шаги отдаются эхом в такт учащенному сердцебиению.

«Это временно, Соррелл. Только временно. Ты вернешься домой раньше, чем успеешь оглянуться».

Внизу, на первом этаже, полированный мрамор, стены высотой в пятнадцать футов и потрясающие абстрактные картины на стенах делают академию больше похожей на экстравагантный отель, чем на учебное заведение. На первый взгляд, я думаю, что цветы в вазах, расставленных по всему холлу, ненастоящие, но запах лилий и гардении, наполняющий мой нос, невозможно имитировать без химикатов.

Хрустальные люстры над головой отбрасывают теплый свет на огромное фойе, придавая ему ощущение роскоши, которое, кажется, никогда не испытывала на собственном опыте. Озлобленные сироты с историей насилия не часто попадают в такие места. Все еще с опущенной головой, я ориентируюсь в безумии нижнего уровня, быстро продвигаясь сквозь шум болтовни, направляясь к комнате «Секвойи». Рут убедилась, что я запомнила планировку школы, прежде чем покинуть «Фалькон-хаус». Я точно знаю, где мне нужно быть, и сколько шагов мне потребуется, чтобы добраться до места назначения. В отличие от других школ, которые я посещала, классы здесь не пронумерованы и не организованы по кафедрам. Они названы в честь цветов или деревьев, и у каждого из них своя тема.

Магнолия. Секвойя. Колокольчик. Гербера. Сосна.

Я прохожу мимо дверей всех этих комнат, не обращая внимания на подростков, которые толпятся внутри, все в восторге от волнения, которое приходит с новым учебным годом и воссоединением друзей. У меня здесь нет друзей. Если бы это зависело от меня, я бы не стала заморачиваться, но Рут очень ясно дала понять, когда я уходила из дома: «Вписывайся. Найди свою нишу. Если изолируешься от других девушек, то сделаешь себя мишенью, Соррелл. Люди — особенно подростки — очень чувствительны к неизвестному. Стань одной из них. Заставь их доверять тебе. Сделай так, чтобы они полюбили тебя. От этого зависит весь наш план. Сообщество в «Туссене» становится сплоченным, как только ученики узнают друг друга получше. Ты не можешь позволить им держать тебя на расстоянии вытянутой руки».

Это, конечно, обоснованно. В этом есть смысл. Но я столько лет была закрытой книгой, что на самом деле не знаю, как люди заводят друзей и укрепляют свою преданность в таком месте, как это. Но собираюсь это выяснить. Мне придется. А сейчас все, чего я хочу, это найти комнату «Секвойи» и сделать себя настолько незаметной, насколько смогу.