Преследуя Аделайн

Глава 11

Манипулятор

Дайя сказала, что бабушка была уродом, но я начинаю сомневаться в том, что уродом была ее мать. Я листаю дневник, перечитывая ее слова.

Сидя в том же кресле-качалке, в которое садилась Джиджи, чтобы писать в дневнике, пока ее преследователь наблюдал за ней. Пока она позволяла ему смотреть на нее, и, видимо, тоже получала от этого удовольствие.

Захлопнув книгу, я бросаю ее на пуфик перед собой, мебель раскачивается от движения тяжелой книги.

Я тяжело вздыхаю, щипая себя за переносицу, чтобы избавиться от расцветающей головной боли.

О чем она только думала? Позволить незнакомому мужчине наблюдать за ней, войти в ее дом и прикоснуться к ней? Это безумие. Безусловно, безумие.

По-настоящему безумным является тот факт, что я нашла этот дневник, а преследователь нашел меня в одну и ту же ночь. Я не хочу думать о том, что это значит.

За окном дует ветер, дребезжа стеклом. Надвигаются штормовые тучи — вечная погода, которая мучает Сиэтл, как плохие прыщи. Как только ты думаешь, что у нас будет прекрасный солнечный день, появляется грозовая туча, готовая разорваться.

Так, ужасно, Адди.

Из кухни доносится громкий стук, заставляющий меня чуть не подскочить со своего места. Сердце сильно бьется в груди, я смотрю в ту сторону и не нахожу ничего страшного.

— Эй? — спрашиваю я, но никто не отвечает.

Пытаясь выровнять дыхание, я поворачиваюсь назад, как вдруг краем глаза замечаю движение прямо за окном. Я поворачиваю голову в ту сторону, и мой взгляд устремляется на то, что я только что увидела. На улице почти кромешная тьма, если не считать лунного света и единственного фонаря у входной двери.

Еще одна вспышка движения заставляет меня почти прижаться лицом к стеклу. Это человек, идущий к моему дому, выйдя из-за двух больших деревьев. Мои глаза сужаются в тонкие щели, когда фигура человека становится более очевидной.

Он вернулся.

После двух ночей ничегонеделания этот сукин сын действительно вернулся.

Моя рука опускается на крайний столик рядом со мной и хватает мясницкий нож, который я ношу с собой с тех пор, как он вломился в мой дом в последний раз. Оказалось, что мои камеры наблюдения бесполезны. Как только он ушел, я проверила их только для того, чтобы узнать, что они его не засекли.

Когда Дайя посмотрела на него, ее лицо осунулось, а глаза расширились от ужаса. Он соединил камеры. Взломал их и создал видимость, что ничего не происходит, пока он ходил по моему дому, пока я спала.

Она сказала, что он не только подключил камеры, но и сделал это так хорошо, что его невозможно было отследить. Единственная причина, по которой Дайя смогла прийти к такому выводу, заключается в том, что она знает, как работает технология, и сама делает то же самое на своей работе.

Этот парень опасен не только своими склонностями к насилию.

Я сжимаю ручку в кулаке и кладу ее на колени. Когда он приближается, мое сердце колотится в груди, повторяя каждый его шаг по направлению ко мне.

Я встаю и закрываю окно. Я не знаю, что именно делаю. Провоцирую его? Осмеливаюсь, чтобы он снова вошел в мой дом? Если он это сделает, у меня есть полное право защищаться.

Мужчина останавливается примерно в двадцати футах от меня, его лицо снова скрыто капюшоном. Он делает шаг вперед, как бы устраиваясь поудобнее, погружает руку в карман толстовки и достает что-то, чего я не вижу. И только потом я вижу, как он чиркает зажигалкой, выделяя свою невероятно острую линию челюсти и сигарету, торчащую изо рта. Он прикуривает сигарету, а затем пламя гаснет, оставляя лишь его силуэт в лунном свете и вишневый цвет.

Он смотрит.

И я смотрю в ответ.

Не отрываясь, я беру свой телефон с крайнего столика. Я послушала его и не стала звонить в полицию, когда он прислал мне ту поганую коробку с руками, но он не сказал, что я не могу позвонить им, когда он стоит в двадцати футах за моим окном.

Я опускаю глаза, чтобы разблокировать телефон, а когда поднимаю взгляд, мой большой палец замирает.

Лунный свет разливается по его силуэту. И с совершенной ясностью я вижу, как он медленно качает головой. Предупреждая меня не делать этого.

Я смотрю на свою входную дверь, страх проникает в мое тело с ужасающей скоростью. Она заперта, но он уже доказал, что это бесполезно. Я прикидываю расстояние между ним и дверью. Сколько времени ему понадобится, чтобы добежать до нее, прорваться и добраться до меня? Не менее тридцати секунд.

Этого времени достаточно, чтобы набрать 911 и сказать, что кто-то пытается причинить мне вред, верно? Но это будет бессмысленно. Полиции понадобится не меньше получаса, чтобы добраться до меня.

Словно услышав мои мысли, он делает несколько шагов ближе, его рука периодически вынимает сигарету изо рта, когда он делает затяжку.

Он… бросает мне вызов? Мой позвоночник выпрямляется, и раскаленная добела ярость заполняет мое зрение. Кем, черт возьми, этот парень себя возомнил?

Рыча под нос, я подбегаю к своей двери, отпираю ее и распахиваю настежь. Он поворачивает голову ко мне лицом, и на мгновение я чуть не теряю рассудок и не бегу обратно в дом.

Сжав позвоночник, я сердито топаю по ступенькам и бросаюсь к нему.

— Эй, придурок! Если ты не уберешься с моей территории, я вызову полицию.

Позже я спрошу Бога, почему он сделал меня такой, какая я есть, но сейчас все, что я могу сделать, это положить две руки ему на грудь и толкнуть, когда подойду достаточно близко. Я не позволяю себе фиксировать рельефные мышцы под его балахоном, потому что только психи сейчас сосредоточились бы на этом.

Огромный мужчина не отступает ни на дюйм.

Он не говорит. Или реагирует. И вообще ничего не делает.

Резкое, сердитое дыхание вырывается из моего носа, как у быка, пока я смотрю на человека в капюшоне. Я не вижу его лица, кроме нижней половины, но чувствую, как его глаза прожигают меня. Скоро мое тело будет тлеть, пока не останется только пепел, танцующий на холодном ветру.

— Чего ты хочешь от меня? — шиплю я, сжимая руки в кулаки, только чтобы унять дрожь. Все мое тело начало вибрировать от гнева и страха. Но также и отчего-то другого. Что-то настолько тревожное, что я отказываюсь дать этому имя.

Он не отвечает, но ухмыляется — медленный, греховный изгиб его губ, от которого по позвоночнику пробегают искры.

Неторопливо высунув язык, он облизывает нижнюю губу. Мои глаза фиксируются на этом движении. Это действие первобытное. Животное. И чертовски страшное.

Мое сердце начинает прокладывать себе путь в горло. Проглотив его, я сужаю глаза и открываю рот, чтобы крикнуть ему еще что-нибудь.

Но прежде чем я успеваю это сделать, он делает один шаг назад. И хотя я не могу этого видеть, я знаю, что он смотрит на меня. Затем он поворачивается и уходит.

Вот так просто.

Ни единого слова не было сказано. Ни одного объяснения. Ни даже безумного признания в том, что он хочет, чтобы мы были вместе или еще что-то в этом роде.

Ничего.

Я стою и смотрю на его удаляющуюся фигуру, возвращающуюся в тот портал из ада, из которого он выполз. Я смотрю, пока он не исчезает, и начинаю размышлять о том, действительно ли я сошла с ума, и все это мне привиделось.

Конечно, я не была бы настолько глупа, чтобы противостоять психопату. С тем самым психопатом, который отрезал человеку руки и оставил их на моем пороге.

Но именно это я и сделала. А он ничего не сделал в ответ, только облизнул губы, словно собираясь попировать на мне.

О нет, что если меня преследует второе пришествие Джеффри Дамера?

Сердце снова забилось в горле, я повернулась и бросилась обратно в дом, чувствуя, как краснеют мои щеки. И когда закрываю и запираю за собой дверь, я оглядываюсь на кресло-качалку, в котором сидела, и вижу нож, беспорядочно лежащий на полу, рядом с пуфиком.

Боже мой.

Я противостою психопатке и бросаю нож на пол, вместо того чтобы взять его с собой.

Боже, зачем ты сделал меня такой, какая я есть? В следующей жизни ты можешь не делать такую дерьмовую работу?

В награду за то, что я закончила свою рукопись и отправила ее редактору, мне можно побаловать себя хорошим расследованием убийства.

Дайя прислала еще записи, которые она нашла в базе данных полиции. С каждой минутой приходят письма с новыми подробностями. Большинство из них — это отчеты, написанные от руки людьми с отвратительным почерком.

А из-за неправильного обращения с местом преступления нам, по сути, не на что опираться.

Мой прадед упомянул в отчете, что она вела себя странно в течение нескольких месяцев, предшествовавших ее смерти.

Она была отстраненной. Не такой разговорчивой. Параноидальной. Она была раздражительной с бабушкой, и несколько раз опаздывала, не забирая ее из школы без объяснения причин.

Джиджи не хотела говорить об этом со своим мужем, что привело к нескольким ссорам между ними. В отчетах он признался, что их отношения ухудшались в течение последних двух лет. Он умолял Джиджи поговорить с ним об изменениях в ее поведении, но она утверждала, что ничего страшного не происходит.

Я часами изучаю записи Джиджи, ищу скрытые смыслы во всем, что она пишет. Искала записи, в которых она выражала страх и дискомфорт.

Но что бы ни напугало ее, оно напугало ее так сильно, что она даже не смогла выразить это словами.

Часть меня жалеет, что эти дневники не были найдены во время ее расследования. Возможно, я бы никогда не прочитала их, если бы они были найдены, но, может быть, тогда они смогли бы раскрыть ее дело.

Я вздохнула и провела руками по своим густым волосам. Мои плечи начинают гореть от сгорбленной позы, а глаза устали от всего прочитанного.

Головная боль расцветает в моих висках, ухудшая зрение, пока я не перестаю видеть и соображать.

Я откидываюсь в кресле-качалке и смотрю в окно.

Мой придушенный крик пронзает воздух, когда я вижу, что преследователь снова стоит на том же месте, что и раньше, и попыхивает своей дурацкой сигаретой. Прошло три дня с тех пор, как я столкнулась с ним, и с тех пор я нахожусь в состоянии повышенной готовности. Жду, когда он снова ворвется в дом и на этот раз войдет в мою комнату, пока я сплю.

Мое сердце бешено колотится в груди. В животе вспыхивает слабый жар, во рту пересыхает, когда жжение спускается между бедер.

Я прикована к креслу, задыхаясь от пьянящей смеси страха и возбуждения. Мои щеки горят от стыда, но чувство не проходит. Я должна закрыть шторы, сделать себе одолжение и прервать нашу молчаливую войну.

Но по какой-то непонятной причине я не могу заставить себя сдвинуться с места. Взять телефон и позвонить в полицию. Сделать что-нибудь, что могло бы классифицировать меня как умного и обладающего здравым смыслом человека.

Этих вещей не существует, пока я смотрю на него. Какие бы призраки ни обитали в этих стенах, они больше не имеют значения, когда на этой территории обитает нечто гораздо более опасное.

Как будто призраки услышали меня, сверху раздаются легкие шаги. Я поворачиваю голову и поднимаю глаза к потолку, следя за призрачными шагами, пока они не исчезают.

А когда я оборачиваюсь, мой преследователь оказывается на несколько футов ближе. Как будто ему интересно, на что я смотрю. Спрашивает, что могло отвлечь мое внимание от него.