Наследник братвы

Глава 2

Клэр

Свет в туалете для персонала то включается, то выключается, и на один дикий, ужасающий момент я боюсь, что он вообще погаснет.

Я никогда не боялась темноты, но после сегодняшнего…

Лампы мигают и снова включаются, заливая комнату таким ярким светом, что он ослепляет. Я моргаю и оглядываюсь.

Несмотря на то, что здесь несколько кабинок и дверь должна оставаться открытой, я пинком закрываю ее и запираю на засов. Прислоняю предплечье к холодной стали, прижимаюсь лбом к руке, закрываю глаза и глубоко дышу.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Вдох — я все еще чувствую его запах. Сырой и землистый, как свежеотколотый камень, обнаженный оползнем. Чистый, с едва уловимым привкусом сосны. Непримиримо мужской.

Выдох.

Я в порядке.

Я в порядке.

Я выпрямляюсь и представляю, что сказала бы моя мать, если бы узнала, что я прислонилась к двери туалета в тюрьме. Она, вероятно, заставила бы меня вымыться в дезинфицирующем средстве для рук и сдать тест на ЗППП.

Здесь на удивление чисто, в отличие от остальной тюрьмы. Как учительская в захудалой школе, это маленький кусочек нормальной жизни в унылой обстановке.

Слава Богу за это. Мне нужно что-нибудь чистое сейчас. Что-то нормальное и обыденное.

Надо было подать рапорт. У него могут быть серьезные неприятности за то, что он сделал, и мой долг сообщать властям о любых случаях жестокого обращения или неправильного поведения. И если мой отец узнает…

Обычно я придерживаюсь правил… Но в этот раз я не могу. Я не совершу одну и ту же ошибку дважды.

Смотрю в зеркало над раковиной, наполовину ожидая увидеть синяки там, где он схватил меня за шею, но он не оставил никаких следов. Я наклоняю голову влево, затем вправо. Слабый оттенок розового, не более. Я сглатываю, наблюдая за горлом.

Я странно разочарована, что нет синяка, как будто мне нужно напоминание о том, через что я прошла. Но ничего нет. Я в порядке.

С другой стороны, мои волосы — это совсем другая история. Сегодня я выпрямила их и усердно постаралась, чтобы казаться профессионалом, но благодаря его мясистому кулаку волосы растрепались.

Ко мне никогда не прикасались такие сильные руки.

Такие руки невозможно забыть.

Большие, умелые руки с толстыми, грубыми пальцами, закаленными годами тяжелой работы и помеченными выцветшими татуировками. Я все еще вижу их, закрученные вокруг моих волос и над моим ртом. Умелый захват, который удерживал меня неподвижно, но обещал насилие, если я ослушаюсь. Спокойная сила, бурлящая под поверхностью. Готовый к разрушению.

Я так потрясена произошедшим, что даже не могу вспомнить цвет его глаз. Почти испытываю искушение пойти туда снова, чтобы собрать его образ воедино в своем сознании. Лишь помню, что его жесткие глаза сузились в ярости от дерзости моих притязаний, и моей цели. Как и многие заключенные, он не верит в реформу. По крайней мере, так он говорит. Думаю, если бы он поверил, что реформация возможна, ему пришлось бы признать, что заключение служит определенной цели.

Я расправляю плечи и пытаюсь поправить волосы. У меня полно дел, и я не позволю какому-то аморальному преступнику сорвать планы.

Но его голос. Боже, его голос с грубоватым русским акцентом, глубокий баритон, властно звучащий. Я все еще слышу его.

«Профессионал не распускает волосы».

Он выплюнул эти слова, как будто хотел ударить меня ими.

Я дрожу.

Он прав. Это первое правило самозащиты для женщин. Никогда, никогда не распускай волосы. Вторая самая глупая вещь, которую можно сделать — это собрать их в хвост, который представляет собой готовую ручку, практически приглашающую схватить его и напасть на вас.

Я знала это. Знала. И все же сегодня, во время моего первого визита в печально известный DesMax[2], я этого не сделала. Мне просто нужно быть профессионалом и собраться с духом.

Нахмурившись, я роюсь в своей сумке, пока не нахожу резинку и несколько заколок для волос. Быстро заплетаю косу, затем скручиваю ее в пучок на затылке. Раньше я выглядела заурядно. Теперь я выгляжу как домохозяйка.

Все во мне абсолютно среднее.

Каштановые волосы. Карие глаза. Средние губы. Обычный нос. Веснушки.

Я знаю, что его комментарии о моей «красоте» были просто насмешкой, попыткой проникнуть мне под кожу. Я ходила в школу с самыми потрясающими светскими львицами в городе. Я никогда не выделялась, и меня это вполне устраивает.

Бунтарским жестом я достаю блеск для губ со дна сумки, срываю крышку и провожу им по губам.

О, точно. Телесный оттенок. Цвет губ не изменился, теперь они просто липкие.

Вздох.

Мой телефон звонит песней Круэллы де Виль, и я делаю мысленную пометку сказать своей лучшей подруге Фелисити, чтобы она перестала менять мелодии на мамины звонки. В один прекрасный день она узнает. Я замолкаю, благодарная за то, что на мгновение отвлеклась.

— Да, мам, — бормочу я себе под нос. — Я прекрасно понимаю, что через тридцать минут у меня вечеринка по случаю дня рождения. Извини, но я привожу себя в порядок после нападения клиента, который отбывает срок за убийство.

Представление выражения ужаса на ее лице немного приободряет меня.

Я оглядываю свою одежду. Ничего не порвано. Ничего даже не взъерошено и не помято. В тюрьме действуют очень четкие правила, что разрешено носить посетителям, но к профессионалам, которые здесь работают, относятся немного снисходительнее. Я специально выбрала этот костюм — классический двубортный темно-серый пиджак с юбкой-карандашом в тон. Профессиональный, и никак не сексуальный. Может быть, это годы страха перед мужчинами, которые привил мне отец, но по какой-то причине я чувствовала, что не могу показать даже проблеска кожи или женственности, идя в мужскую тюрьму строгого режима.

Это не помешало ему найти во мне самое женственное и надругаться над этим.

Придурок.

Почему я снова сделала это?

Потому что я верю в реформы.

Верю, что все люди способны на величие.

Верю в силу искупления.

Кто-то в моей семье должен это делать.

Телефон звонит снова, и на этот раз я смотрю вниз и вижу на линии не мать, а отца. Я качаю головой, вздыхаю. Мне двадцать девять лет, и моя мать все еще жалуется папе, когда не добивается своего. Очаровательно, на самом деле.

— Алло?

— Клэр, твоя мать в бешенстве, — по приглушенному звуку его голоса я бы предположила, что он сидит у бара на задней террасе, окруженный своими дружками. — Ты уже в пути? — он пытается говорить небрежно, но я почти вижу вопрос, который он задал, практически чувствую, как он кипит, потому что она жаловалась перед его друзьями. Так или иначе, это моя вина.

— Да. Буду примерно через тридцать минут.

Я всего в десяти минутах езды, но движение в Пустынном районе печально известно тем, что в час пик оно останавливается.

Это даст мне достаточно времени, чтобы собраться с мыслями, но сначала нужно подготовиться к вечеринке. Я точно не могу надеть костюм на день рождения. С таким же успехом я могла бы наклеить на лоб «Лицензированный терапевт», чтобы никто не спрашивал, кем я работаю.

Но они все равно спросят.

Я ставлю сумку на раковину и достаю платье, которое взяла с собой, чтобы переодеться, специально подобранное под пиджак и не мнущееся. Фелисити сказала, что это «милейшее платье миди с открытыми плечами, в складку», но я бы назвала его просто модным летним платьем. Дверь заперта, у меня достаточно уединения, чтобы быстро переодеться, а затем накинуть пиджак.

Прекрасно. Маленькие ленточки на лямках приподнимают плечи пиджака. Либо я выйду отсюда с этим нелепым видом, либо я выйду отсюда с открытой кожей.

Предпочитаю выглядеть нелепо. Это самый безопасный вариант.

Я морщусь от своего вида. У мамы был бы сердечный приступ.

Прежде чем уйти, я мою руки с мылом горячей водой, как будто хочу стереть из памяти воспоминание о сегодняшнем.

Не помогает.

Я отпираю дверь, перекидываю сумку через плечо и целеустремленно иду к парковке.

Наполовину ожидаю криков или тюремного бунта позади. В одной комнате слышен лязг металла и приглушенный гул голосов, но в остальном тишина.

Я оглядываюсь через плечо, всего в нескольких метрах от камер, где держат заключенных.

Где он сейчас?

Почему меня это волнует?

Мой пульс учащается.

После того, как я ушла, как долго он сидел в комнате?

Что он воображал себе?

Я прочитала файл. Я знаю, что он сделал с женщиной.

Иногда смотришь на преступника и не можешь представить, что он совершил преступление, за которое его осудили. Симпатичные, по-мальчишески выглядящие парни, виновные в школьных перестрелках? Никогда.

Но один взгляд в его глаза, и я поняла, что Константин Рогов способен совершить убийство.

***

На следующий день я просыпаюсь ни свет ни заря. Тусовщица пришла домой со своего дня рождения к десяти, смыла макияж и закончила процедуру ухода за кожей к десяти пятнадцати, а к половине одиннадцатого надела маску на глаза.

К тому времени, как я ушла, мама в шоке покачивалась на своих четырехдюймовых шпильках, а отец раскуривал сигары. Окружной прокурор Пустоши[3], курящий на досуге. Но вечеринкой «Найтингейлов» это можно назвать только тогда, когда мама выкатывает тарелки со сладостями, а друзья отца начинают хвастаться своими достижениями.

Это не моё.

Я потягиваюсь и снимаю маску для глаз, жмурясь от света на телефоне.

5:45.

У меня нету дел до полудня, так что сегодня утром есть немного времени для себя. И я точно знаю, как его потрачу.

Я готовлю себе чашку кофе, сажусь перед компьютером и набираю его имя.

Константин Рогов.

Ссылок меньше, чем я ожидала, ровно две, следующие — профили всех пользователей LinkedIn.

Я нажимаю на первую статью. Пока читаю, кофе остывает.

Тридцатичетырехлетний Константин Рогов, родом из Москвы, осужден за убийство первой степени. Рогов уже отбывал срок за насильственные преступления. Череп его жертвы проломили тупым предметом, хотя причина смерти — удушение. Рогов не сознался, но присяжные единогласно признали его виновным. Рогов будет отбывать пожизненное заключение.

Я пью холодный кофе, мой разум пытается собрать все воедино. Вчера я подумала про себя, что он человек, способный на насилие.

Но насилие над любимой?

Я продолжаю читать.

«Их отношения были, мягко говоря, нестабильными», — сообщил один из источников. «Они постоянно ссорились, и в прошлом году в День святого Валентина она проколола ему шины, когда заподозрила, что он ей изменил. Источники утверждают, что это должен быть брак по договоренности, направленный на формирование союза между ирландской и русской мафией.»

Поэтому он избил ее. Ударил бутылкой из-под вина. Затем задушил до смерти. Я воображаю, как он обматывает мои волосы вокруг шеи и тянет.

Можно убить кого-то, задушив собственными волосами?

Я сглатываю желчь, которая подступает к горлу, когда звонит телефон.

Незнакомый номер.

— Алло?

Щелк-Щелк-Щелк. На линии раздается бодрый мужской голос.