Наследник братвы

Глава 18

Клэр

Я смотрю в окно спальни и заставляю себя подавить болезненное, скрученное чувство тошноты в животе. Прохладное покалывание в задней части шеи говорит: что-то не так.

Мне не нравится холодный взгляд Константина, когда его глаза встречаются с моими. Сказать мне, чтобы я шла домой, кажется самым холодным из всех отказов в мире. Будто сделали самым глубокий разрез лезвием до самых костей, возникает ощущение, что открывается болезненная правда: мы пришли из двух разных миров и никогда не сможем вместе.

Однако я отвергаю эту истину. Я отвергаю это всем своим существом, потому что знаю, что это неправда. Я видела выражение его глаз, когда он не закрывается. Я подхожу Константину так, словно меня вырезали из него, и мы вместе дополняем друг друга. Его жестокая, пламенная страсть подпитывает меня, а моя уравновешенность успокаивает его огонь.

Я знаю это. Но не уверена, что знает он. Хотя сейчас не могу думать об этом. Если я это сделаю, давящий груз нашего совместного будущего меня расколет. Мысль о том, что я никогда больше не буду с ним, может разбить меня вдребезги.

Так что я держу себя в руках.

Его глаза потемнели.

Я терплю боль от холода в его взгляде.

Даю себе клятву. Я оправдаю Константина Рогова. Потому что он заслуживает правды. И я влюбилась в него.

Так что я соглашаюсь на эту уловку. Я позволяю ему оттолкнуть себя. Мне придется… лишь сегодня. Пока я не пролью свет на правду, это должно произойти.

Я собираю те немногие вещи, которые у меня есть, пока он разговаривает по телефону по-русски, без сомнения, разрабатывая планы, которые освободят меня, и в сотый раз жалею, что не понимаю его родной язык. По тому, как он сжимает кулак, и по напряженному, разгоряченному тону его голоса я догадываюсь, что он сердится.

Когда он отключает звонок, с огромной силой швыряет телефон на кровать, что тот подбрасывается в воздух и невредимым приземляется в нескольких футах от него, в другом конце кровати. Он садится и вздыхает, не в силах скрыть смирение на своем лице. Глядя на меня снизу вверх, он загибает палец.

— Иди сюда, Клэр.

Мои ноги двигаются сами по себе, как будто мое тело инстинктивно знает правду.

Я принадлежу ему.

Я ему, а он — мне.

Часть меня хочет остановиться, держаться от него подальше, потому что, если я подойду слишком близко, я знаю, что он коснется меня. Я должна оставаться сильной. Мне нужно быть уверенной, что я не отступлю перед своими планами. Потому что, если он прикоснется ко мне…

Останавливаюсь в нескольких метрах от него, но этого недостаточно.

— Нет, маленькая птичка, — говорит он, и на одну минуту я думаю, что, возможно, мне почудился холодный отказ в его голосе, когда он сказал мне идти домой. — Подойди ближе.

Я раздумываю между тем, подчиниться ему или нет, не уверенная в том, как правильно поступить, когда он наклоняется вперед и тянется к моей руке. Я стою ближе, чем думала, потому что в следующее мгновение он сажает меня к себе на колени. Мой пульс учащается, когда он прижимает меня к себе, обнимая за поясницу.

— Несмотря ни на что, — говорит он с сильным акцентом. — Что бы ни случилось, ты всегда будешь моей.

Я открываю рот, чтобы заговорить, и он воспринимает это как приглашение поцеловать меня. Моя голова откидывается назад, его горячий и настойчивый язык врывается в мой рот. Я стону, и он глотает каждый издаваемый мной звук. Его хватка перемещается от моей челюсти к горлу, жест, напоминающий о его силе, но я доверяю этому мужчине. Он не причинит мне вреда. Его язык лижет мой, и последнее сопротивление исчезает. Я — пластилин в его руках.

Вспышка боли пронзает мою шею. Я слишком ошеломлена, чтобы реагировать, все еще пойманная в паутину возбуждения и потребности. Мои глаза закрываются, наши губы размыкаются. Мир погружается во тьму.

***

Щебетание птиц. Шум автомобилей. Медленная струйка дождя барабанит по крыше. Я пытаюсь открыть глаза, но веки слишком тяжелые.

Где я?

Запахи знакомые… малейший намек на ваниль и лаванду, совсем как…

Я с огромным усилием разлепляю веки и моргаю в темноте своей спальни. Оглядываюсь вокруг, дезориентированная и встревоженная, но у меня даже нет сил заставить себя сесть. Я одна?

Телефон лежит рядом со мной, подключенный к зарядке. Туфли аккуратно выстроены в ряд у двери. Жалюзи полуоткрыты, показывая голубой оттенок сумерек или рассвета.

Как будто я никогда и не уходила.

Я в своей спальне, как будто все, что произошло, оказалось сном.

Снова пытаюсь сесть. Мне нужно посмотреть, какой сегодня день, который час. Мне нужно доказать самой себе, что все было реально. Закрываю глаза и оцениваю ситуацию.

В квартире нет других звуков.

Я помню… как сидела на коленях у Константина. Он целовал меня, потом у меня заболела шея, и я… он накачал меня наркотиками.

Он накачал меня наркотиками, чтобы отвезти домой? Зачем ему делать что-то подобное?

Он боялся, что я буду бороться с ним? Убегу в одиночку?

Он хотел, чтобы все казалось законно, и, накачав меня наркотиками и уложив в мою собственную постель, это выглядело именно так?

Или он боялся, что я не уйду?

Наблюдает ли он за мной сейчас?

Мои пальцы похожи на пухлые сосиски, суставы скрипят. Я понятия не имею, как долго была под воздействием препарата, и не помню, как сюда попала.

Я должна добраться до своего отца.

Тянусь за телефоном, пальцы не слушаются. Набираю имя Константина в поисковике.

Осужденный убийца похитил дочь окружного прокурора.

Статья двухдневной давности — через два дня после того, как меня похитили из тюрьмы. Константин был прав — мои родители пытались замять все.

Мама тоже сделала заявление.

Прагматичная и прямолинейная, Мария Валенсия говорит об охоте на Клэр Валенсию.

«Я хочу вернуть свою дочь. Мы будем использовать все доступные ресурсы, чтобы обеспечить возвращение дочери домой в целости и сохранности, а преступник, ответственный за ее похищение, понесет наказание по всей строгости закона».

Я чувствую, что меня вот-вот стошнит, и не знаю, из-за действия успокоительных или нет.

Никаких упоминаний о любви, ничего, кроме преданности правосудию и соблюдению закона. Другими словами, ничего нового.

Мой мозг кажется затуманенным, даже мысли невнятные.

Я сажусь, провожу рукой по лбу и с усилием поднимаюсь с кровати. Оглядываю свою квартиру. Все кажется нетронутым. Обувь аккуратно разложена в шкафу, одежда висит по цвету и сезону. Ноутбук лежит на столе, ни пылинки.

Он сам привел меня сюда? Он нес меня на руках?

Ему трудно было оставить меня?

Все чисто и организованно, как я и оставляла. На каминной полке ничего нет, если не считать нескольких маленьких украшений ручной работы, которые я собирала, когда мы с семьей отдыхали на Мартас-Винъярд.

Стоп.

Мой взгляд снова возвращается к полке. Я игнорирую спазм боли от резкого движения.

Там всегда было шесть украшений. Теперь их пять. Сквозь облако мозгового тумана я собираю воедино то, что было там до того, как я ушла, и пытаюсь вспомнить, чего не хватает, когда меня осеняет. Птица. Маленький стеклянный соловей. Он исчез.

Он забрал?

Я закрываю глаза от нахлынувших эмоций. Константин был здесь, я знаю, что он был, прямо здесь, в моей квартире. Он взял маленькую птичку на память.

Я должна оправдать его.

Я должна знать, виноват ли отец в том, о чем говорил Константин.

У меня такое ощущение, что рот набит ватой. Я, спотыкаясь, иду на кухню, чтобы взять бутылку воды из холодильника. Прислоняюсь к тумбе, чтобы не упасть, но слишком слаба, чтобы открыть крышку. Ругаясь под нос, ненавидя себя за слабость и беспомощность, я сосредотачиваюсь.

Делаю глубокий вдох. Откручиваю крышку и выпиваю полбутылки.

Пытаюсь собрать воедино следующий шаг.

Нужно добраться до дома моих родителей. Это может быть самым простым шагом из всех.

Держа бутылку воды так, словно это мой спасательный круг, я неуклюже возвращаюсь в постель. Теряя сознание, я падаю и позволяю своим отяжелевшим конечностям погрузиться в матрас.

Ладно, хорошо.

Первый шаг — позвонить им.

Поехать в дом мамы и папы.

Скрываться от полиции.

Изобразить замешательство.

Залезть в папин ноутбук.

Поискать информацию.

Я делаю еще один глоток воды и неуклюже чуть-чуть проливаю на себя. Вытираю с щек, с удивлением обнаруживая, что они влажнее, чем я ожидала. Я плачу? Я плачу. Окей, это только усилит мои мольбы о помощи, когда я позвоню.

Я нажимаю на телефон.

— Набери маму.

Звонит телефон. Моя мама отвечает после второго гудка.

— Клэр?

— Это я, — говорю я, мой голос хриплый и неровный.

Ее тон резок.

— Где ты?

— Дома.

— Ты здесь?

Не будь такой дурой, — хочу сказать ей.

— В своей квартире.

— Ты одна?

— Да.

— Сейчас кто-нибудь быстро приедет за тобой, — пауза. — Ты ранена? — она говорит это, словно только что вспомнила, и лишь это меня ранит.

Я помню, как Константин заботился обо мне. И этот вопрос он бы спросил в первую очередь.

Нельзя так думать.

Кладу руку ладонью вниз на живот и игнорирую боль в сердце.

— Нет, — вру я.

Ей все равно, если мне будет больно. Может быть, она даже предпочла бы, чтобы я не возвращалась, тогда у нее будет бесконечное внимание, трагедия, которую можно носить как плащ. В моем горле образуется комок, и я с трудом сглатываю.

Я должна оставаться сосредоточенной.

Даже если никогда больше его не увижу.

Даже если все чувства были не более чем притворством.

Даже если все, на что я надеялась, было только в моем воображении.

Он не убивал Рокси, и теперь я это знаю.

Я помогу ему найти того, кто это сделал.

Время течет медленно, пока я, спотыкаясь, расхаживаю по квартире, пытаясь привести себя в порядок. Нет времени на душ, поэтому я провожу пальцами по волосам и почти слышу его голос. Ты прекрасно выглядишь.

Такой человек, как он, не лжет. Он может быть преступником, и он, возможно, совершал ужасные поступки, но ложь никогда не входила в их число, если только… Нет, я не буду думать об этом сейчас. Он никогда не давал мне обещаний, и я не могу подвергать это сомнению.

Брызгаю водой на лицо и чищу зубы. Я представляла, как было бы приятно снова оказаться дома, в собственном частном убежище. Я много лет работала над тем, чтобы мой дом был местом комфорта и роскоши, местом, где можно расслабиться. Но сейчас я так не чувствую. Теперь я чувствую себя одиноким изгоем. По коже бегут мурашки от желания уйти, и я смутно задаюсь вопросом, не действие ли это препарата, которым он меня накачал.

Мое сердце говорит, это что-то другое.

Я невесело смеюсь про себя, когда вспоминаю слова матери. Кто-нибудь приедет за тобой.

Если бы Константин боялся за мою безопасность, а потом я позвонила ему, он бы никого не послал. Он пришел бы сам. Хотя мне интересно, выпустил бы он меня когда-нибудь из виду.

Он наблюдает за мной?

Я оглядываю свою квартиру, гадая, установил ли он камеру.

Он сказал мне уходить.

Я закрываю глаза, заставляя себя сосредоточиться на том, что должно произойти дальше. Не могу позволить своему сердцу и мозгу воевать друг с другом и потерять концентрацию. Не могу.