Наследник братвы

Глава 16

Клэр

Надо было подумать дважды, прежде чем доверять ему. Нужно было догадаться, что он будет использовать меня, и есть причина, по которой он забрал меня с собой из тюрьмы.

Я знаю, что он способен на невыразимую жестокость. Я видела это собственными глазами. Я знаю, что он планирует еще больше. И все же…

Когда он так на меня смотрит… с этим блеском в глазах, будто я особенная, я начала верить, что это правда.

Когда он обнимал меня… с яростным чувством собственничества, я начала верить, будто что-то значу для него.

Я никогда раньше не чувствовала подобного. Я надеялась, мечтала и желала гораздо большего. И сделала то, чего никогда не делала. Заткнула мозг и слушала сердце.

Я никогда не позволяла управлять эмоциям, и не собираюсь начинать.

— Садись на байк, — рычит он голосом, все еще искаженным гневом. Я надеваю шлем на голову.

— Окей, — огрызаюсь я. Я хочу заорать, чтобы он отвез меня домой, где я смогу залечить свои раны, пока не вспоминаю, что мы не на свидании.

Его глаза прищуриваются, когда он держит байк для меня. Я перекидываю ногу и скрещиваю руки на груди. Немного покачиваюсь, но он быстро поправляет. Я расслабляюсь, когда байк привыкает к моему весу.

— Ты поедешь или как? — мой голос дрожит от гнева. Он бросает на меня предупреждающий взгляд, будто говоря не давить на него слишком сильно. Была бы я умнее, то сделала то, что мы в академических кругах называем деэскалацией.

Вспоминаю эту фразу в своем учебнике.

Деэскалация — акт уменьшения интенсивности конфликта или потенциально насильственной ситуации.

Я до сих пор вижу образы полицейских, служб быстрого реагирования и медицинского персонала, деэскалирующих ситуацию. Я до сих пор слышу, как мой профессор напоминает нам, как важно при общении с психически больными или обезумевшими людьми сохранять хладнокровие, спокойствие и собранность, так сказать, не подливать масла в огонь.

Но все мои тренировки, мой опыт и мое образование сейчас ничего не значат, и я, кажется, не могу совладать со своим гневом.

Воздух между нами потрескивает, наполненный электрическими искрами.

— Ты собираешься просто стоять там и сердито смотреть на меня? Я не знаю, как управлять этой штукой, и сильно сомневаюсь, что он самодвижущийся.

Самодвижущийся? Боже, о чем я вообще думаю?

Его спина напрягается, и сначала он не реагирует. Когда мне надоедает, что он молчит или что он там, черт возьми, делает, и я открываю рот, он открывает свой и начинает говорить.

— Нет, не буду.

— Тогда почему застыл? — огрызаюсь я, моя кровь закипает.

Мускул дергается на его челюсти. Мое сердце непроизвольно колотится.

— Пытаюсь решить, нужно ли мне перекинуть тебя через колено прямо сейчас, или подождать, пока мы не доберемся до безопасного места.

У меня отвисает челюсть, и я смотрю широко раскрытыми глазами. Я хочу протестовать, но не знаю, что сказать или как реагировать. Он говорит это так… обычно. Как будто отшлепать мою задницу — это обязательная деталь, вопрос только в том, где и когда.

— Извини? — я, наконец, бормочу, лихорадочно оглядываюсь, вдруг, кто-то увидел или подслушал нас. — Я не помню, чтобы соглашалась на…

— Теперь у меня есть ответ, — удерживая байк ровно, он осторожно перекидывает ногу и занимает свое место передо мной. Заводит двигатель, набирает обороты. Я сжимаю ноги вместе, чтобы остановить вспышку эротического желания, но это безнадежно.

Мотоциклы заводят меня.

Константин заводит меня.

Угроза порки заводит меня.

К черту мою жизнь.

— Какой ответ? — спрашиваю я, но как только спрашиваю, ветер заглатывает мои слова и развевает волосы.

Вопреки здравому смыслу, я обнимаю его за талию, удерживаюсь на месте.

Двигатель урчит, как жеребец. Между гудением у меня между ног, его крепкой, мускулистой спиной, прижатой к моей груди, и страхом перед тем, что случится, когда эта поездка закончится, я чувствую себя чертовски неловко, когда он сворачивает на подъездную дорожку к дому, который кажется мне смутно знакомым.

Он останавливается и глушит двигатель. Тишина эхом отдается вокруг нас.

Я оглядываюсь вокруг, пытаясь определить наше местоположение, но здесь слишком темно.

— Где мы?

Он хмыкает в ответ, как будто ожидая, что я просто приму это.

Никаких объяснений. Никаких рассуждений.

Все это — то, как он ведет себя, как он разговаривает, как он принимает решения, не задумываясь, — напоминает мне о том, кто он такой: человек, который привык к лидерству и не знает другого пути. Человек, который привык к ответственности. Человек, привыкший быть главным. Вот кто он есть, вплоть до самых кончиков пальцев ног.

И по какой-то причине это понимание немного рассеивает меня.

— Аккуратнее, птичка. Надо слезать осторожно, чтобы не пораниться, — в одну минуту он выплевывает приказы, которые трудно проглотить, в следующую он нежен и осторожен со мной.

Я смотрю, как он переводит мотоцикл в нейтральное положение и держит его ровно, чтобы я могла слезть. Я держусь за его плечи, чтобы не упасть, прежде чем перекинуть ногу через борт.

Даже сейчас он не хочет, чтобы я упала или поранилась. Даже сейчас он присматривает за мной. И внутри мне становится грустно.

Я не знаю, что будет с Константином. Я не знаю, куда мы пойдем дальше. Когда думаю о том, что его поймают и потащат обратно в Десмакс, у меня желудок сжимается в узел. А еще понимаю, что если его поймают и запрут за решетку — это будет счастливый конец по сравнению с другими исходами, с которыми он может столкнуться.

Только когда мы оказываемся на полпути к дому, я понимаю, где мы. В детстве с родителями мы были здесь на набережной, тут недалеко родительский дом. Папа любил отдыхать тут на случай, если ему нужно будет быстро вернуться, а мама боялась длительных перелетов, так что для них это было легкое решение.

Я почти говорю ему, что мне знакома эта улица. Не уверена, что мы останавливались именно в этом доме, но точно близко. И тут до меня доходит, что он знает, где мы. Он специально выбрал это место. Хотя он, возможно, и не знает, что я отдыхала здесь в детстве, он хорошо осведомлен о том, как близко живут родители.

И теперь, со всеми сомнениями, с печалью о том, кто он такой, это тяжело давит на меня… Я хочу вернуться домой. Я снова хочу в свою кровать. Я хочу вернуться к тому, кем я была до всего этого: сильной, независимой женщиной, которая знала, чего она хочет и куда идет по жизни.

Но это невозможно. Теперь я не стану прежней.

А правда ли я хочу возвращаться к прошлому?

Дело моей жизни — помогать другим научиться справляться с психическими заболеваниями, научиться справляться с травмами, но сейчас я даже себе не могу помочь.

Склонив головы, мы быстро идем к входной двери. Он проводит пальцем по цифровой панели на двери, и замок открывается с тихим щелчком. Мышцы на его руках напрягаются и выпирают, когда он толкает дверь и жестом приглашает меня войти.

Это современное, роскошное место, безукоризненно чистое, с удобной мебелью, специально предназначенной для комфорта. Я задыхаюсь, когда смотрю в окно на ночное небо, звезды мерцают, как бриллианты.

Я открываю рот, чтобы заговорить с ним, когда он выкрикивает приказ.

— Раздевайся.

Я замираю и отвечаю не сразу.

— У тебя есть тридцать секунд, Клэр, прежде чем я начну считать.

— Считать… что? — спрашиваю я шепотом, одновременно возбужденная и напуганная.

— Сколько еще ударов ты заработала своим непослушанием.

Мне показалось, или его глаза только что вспыхнули?

— Пятнадцать секунд.

У нас недостаточно времени, чтобы думать или планировать. Не сводя с него глаз, я начинаю раздеваться.

Как только ткань моей одежды окутывает ноги, я вижу, как воздействую на него, и понимаю… Я могу вернуть себе контроль. Я просто не пыталась с самого начала.

Я могла бы потребовать, чтобы он отвез меня домой. Я могла бы сбежать. Я не обязана делать то, что он мне сказал. Не нужно было позволять ему вообще прикасаться ко мне.

Мне не нужно было этим наслаждаться.

Когда я стою перед ним в одном лифчике и трусиках, я знаю, что повлияла на него. Его кадык подпрыгивает вверх-вниз, а эрекция отчетливо видна сквозь тесноту брюк. Его зрачки расширяются.

— Так красиво, — бормочет он и добавляет что-то еще на русском.

— Что это значит? — спрашиваю я, мой голос хриплый от возбуждения.

Лукавый блеск загорается в его глазах.

— Я сказал «ахринеть не встать».

— Что это значит?

— По-английски можно сказать «черт возьми».

Мое сердце бешено колотится.

— Оу. Что ж, это лучше, чем… падать и… — я краснею.

— Ты сокровище, Клэр.

— Ох? — спрашиваю я дразнящим тоном. — Тогда почему ты должен наказывать меня?

В один шаг он подходит ко мне. Его пальцы запутались в моих волосах. Я ахаю, когда он дергает, мой рот приоткрывается, боль пронзает кожу головы и покалывает позвоночник. Прежде чем я успеваю прийти в себя, он хватает меня за задницу и притягивает к себе. Я всхлипываю как раз перед тем, как он завладевает моим ртом, прижимаясь губами к моим с особой интенсивностью.

Я прикасаюсь своим языком к его, наслаждаясь низким, сексуальным звуком его рычания. Его рука на моей заднице болезненно сжимается, и все же, каким-то образом, я жажду большего.

— Почему я наказываю тебя? — скрежещет он мне в ухо. — Потому что тебе это чертовски нравится.

— Не правда, — лгу я, качая головой, но не могу сдержать медленную улыбку, которая расползается по моим губам. — Никто не любит, когда его наказывают.

Этот танец мы всегда исполняем, но, в конце концов, мы знаем, где окажемся.

— Ты лжешь, милая, — растягивает он, его акцент усиливается. — Раздвинь ноги и покажи папочке, какая ты мокрая.

Я подчиняюсь так быстро, что он хихикает, глубокий звук тает прямо между моих бедер. Он запускает пальцы за пояс моих трусиков и дразнит меня. Я задыхаюсь, мои ноги дрожат, когда он касается пальцами моих скользких, набухших складок.

— Господи. Такая чертовски мокрая. Я должен еще больше наказать тебя за ложь.

— А если я скажу «нет»? — я не могу удержаться.

— Я бы не стал проверять это, — говорит он предупреждающим тоном, который только заставляет меня дрожать сильнее. — Иди. Закончи раздеваться. Когда я войду, твои ноги будут раздвинуты для меня, и ты перегнешься через край ванны. Погладь себя, пока ждешь, но не смей кончать.

Над… бортиком… ванны?

Погладить себя?

А потом он ушел. Его жар, его восхитительные пальцы и этот чертовски сексуальный тон голоса… Его запах, и прикосновения, и то, как он возбуждает меня одним своим видом… Я наблюдаю, как он поднимает маленький пульт и нажимает на кнопку. Звук струи воды, наполняющих ванну, эхом отдается у меня за спиной. Я смотрю, как он выходит из комнаты, и в шоке стою десять секунд, прежде чем начать двигаться.

Секундой позже я уже смотрю на ванну. Это не просто ванная. Она огромная, мы оба могли бы проплыть чуть ли не несколько кругов. Расположенная в выложенном плиткой углу комнаты, подсвечена светло-голубым, огоньки мерцают, как сверкающие драгоценные камни. Струи воды хлещут в ванну, и поднимается пар. Она более низкая спереди, элегантно изогнутая, чтобы можно было откинуться назад и понежиться в тепле, с более высокой спинкой рядом с небольшими ступеньками.