Простить и поверить

Глава 18

Долго злиться на Димку Лена не могла. Да, он болван, не желающий верить в то, что было очевидно даже его малолетнему сыну, но за предыдущие двенадцать лет Лена, кажется, исчерпала все резервы обид по отношению к нему. Кроме того, она слишком хорошо понимала фразу Кирилла, сказанную об отце: «Он добро всегда помнит». Однажды Лена стала свидетельницей этой черты Диминого характера и, наверное, тогда же в него и влюбилась.

Они договорились пойти вечером в кино. Это первое Ленино кино вдвоем с парнем, и она тратит несколько часов на то, чтобы купить подходящий наряд: не слишком броский, но в то же время достаточно симпатичный, чтобы чувствовать себя рядом с ослепительным Корниловым вполне себе раскованно. После Лена еще долго вертится у зеркала, не узнавая себя и замирая в предвкушении необыкновенного свидания, но Димка его отменяет столь же категорично, сколь и назначал.

Однако следом неожиданно начинает извиняться.

— Ты не обижайся, Лен. Мы с тобой в другой раз в кино обязательно сходим. А сегодня мне надо… — тут он заминается и даже как будто немного смущается, а Лена смотрит на него, ничего не понимая и чувствуя только, что обманулась в самых радужных своих надеждах. И, наверное, это уязвление слишком откровенно отражается на ее лице, потому что Димка, скрипнув зубами, все же продолжает: — В общем, человеку мне одному надо помочь. Отказаться не могу: я ему по гроб жизни обязан.

Лена хлопает глазами, но отвратительное разочарование постепенно отступает, позволяя овладеть собой.

— Конечно, Дим, я понимаю, — вполне искренне отвечает она. — Разные бывают обстоятельства, и спасибо, что не стал сочинять для меня какие-нибудь небылицы…

Димка закатывает глаза: он всегда так делает, когда Лена перегибает палку.

— Если не веришь — пошли, познакомлю тебя с Иннокентием Степановичем, — иронично предлагает он. — Заодно полки подержишь, пока я их приколачивать буду.

Лена снова хлопает ресницами, а потом осторожно интересуется:

— А если верю — можно мне подержать полки, пока ты будешь их приколачивать?

Теперь на лице Димки появляется удивление. В первую секунду он будто порывается отказать, а потом только окидывает Лену испытующим взглядом.

— Завалим твое новое платье, — предупреждает он, однако Лена только улыбается, вдохновленная тем, что он сказал «завалим», а не «завалишь». Словно Димка впустил ее в свою жизнь и вовсе этого не чурается.

— Пусть, — негромко говорит Лена и пожимает плечами. — Платьев у меня много. А тебя — нет.

Димка бросает на нее быстрый взгляд, и она смущается своей неуместной откровенности. Но он не дает ей раскаяться в ней. Прижимает к себе и целует жарко и весело, и Лена понимает, что он на самом деле вовсе не против провести этот вечер с ней, пусть даже чиня полки у неизвестного Иннокентия Степановича.

Уже после, когда Димка провожает ее домой и они вместе смеются над количеством выпитого у интеллигентнейшего Иннокентия Степановича чая и съеденного в счет благодарности за помощь печенья, он делится с ней старой историей.

— Мне лет одиннадцать было, когда у матери сердечный приступ случился, — слова даются Димке нелегко, и Лена нисколько не сомневается, что он до сих пор переживает. — Я в лагере был, а она в самую жару… Упала прямо во дворе. А Иннокентий Степанович ее из окна увидел. Скорую вызвал, ну и пока та ехала, спасал мать, как мог… В больнице потом сказали, что только благодаря ему она жива осталась.

Лена кивает, теперь окончательно все понимая. Мать у Димки была единственным близким человеком, и после участия Иннокентия Степановича в ее спасении он, конечно, не мог тому ни в чем отказать. Иннокентию Степановичу было под девяносто, он с трудом ходил, и единственной его отрадой оставались книги, которыми была заставлена вся его небольшая квартирка. Он бесконечно извинялся перед Леной, пеняя Дмитрию за то, что тот не отложил свой приход, потому что «старик всегда может подождать, а девушке ждать не положено», а Лена ничуть не жалела, что провела этот вечер не в кино, а среди книжных полок. Кино — это обычно, это бывает у всех девчонок, и Димка наверняка не ее первую пригласил на вечерний сеанс. А вот в том, что ни одна из них не чинила вместе с ним покосившийся книжный шкаф, Лена уверена. И она никогда не забудет ни веселых Димкиных глаз, когда он с силой вкручивал в дерево винты, ни его одобрительных слов за ее старания и послушание, ни его заботы, когда одна из полок прищемила Лене палец. Прищемила несильно, Лена только и ойкнула — а Димка уже был рядом и требовал показать руку, а потом тащил Лену к раковине, чтобы сунуть ее палец под холодную воду, а сам, пока она лечила таким образом свою смешную травму, целовал куда-то в висок и необидно выговаривал за неосторожность.

Вот тогда, в тот самый момент, Лена и поняла, что настоящий Димка совсем не такой, каким стремится показаться. Что он не бесчувственный чурбан, каким она представляла его себе все одиннадцать школьных лет, что у него есть свои убеждения и очень четкие понятия о чести и преданности.

Кажется, они ничуть не изменились, несмотря на все выпавшие на его долю испытания в последующие двенадцать лет. И Лена не могла позволить ему загубить себя из-за этих несовременных принципов и собственного упрямства. Хотя бы ради Кирилла, который в случае Лениной правоты мог лишиться единственного родного человека и оказаться в детдоме. Лена по-прежнему не могла объяснить себе, почему так остро воспринимала все, что казалось этого мальчика, но сейчас это не имело особого значения. У Лены были на руках все карты, чтобы сделать свой ход, и она не собиралась его откладывать.

Она не сомневалась, что переносы Димкиных дней работы напрямую связаны с теми махинациями, что проворачивал в «Автовладе» Милосердов со своими сообщниками, а значит, именно сегодня затевался очередной кипишь, и Лена отставила все остальные дела, кроме наблюдения за Николаем Борисовичем. Она должна была вывести его на чистую воду, пока не стало слишком поздно. И в таком деле все средства были хороши.

Объявив собственному заместителю, что хочет сегодня побыть его стажером, чтобы лучше понимать внутреннюю кухню автосервиса, она приклеилась к Милосердову, как банный лист, не отходя ни на шаг и ловя каждое его слово. Поначалу Николая Борисовича это забавляло и некоторым образом даже льстило, однако не прошло и часа, как он устал от Лены и стал сначала намеками, а после открытым текстом предлагать ей вернуться к бумагам и позволить ему делать свою работу.

— Мне, Елена Владимировна, иногда и крепкое словцо надо ввернуть, чтобы дело с мертвой точки сдвинулось, а при вас я себе не могу такое позволить, — объяснял он свое недовольство. — Да и выглядит все это весьма странно: уж и клиенты косятся, и сотрудники посмеиваются. К чему портить репутацию?

Но репутация сейчас Лену не интересовала.

— Полагаете, теперь они решат, что у нас с вами роман? — иронично поинтересовалась она, но тут же сменила тон на уговаривающий: — Поймите, Николай Борисович, я должна воочию увидеть весь механизм работы автосервиса. Иначе не смогу эффективно работать. А лучше вас такую науку никто не преподаст.

Подхалимство выиграло для Лены еще час, в течение которого Николай Борисович отчитал снова не вяжущего лыка Михаила, отзвонился с извинениями по задержке с ремонтом какому-то клиенту и поругался с поставщиками, пригрозив найти себе новых, более пунктуальных. После чего снова обратился к Лене.

— Сделайте милость, Елена Владимировна, снимите с меня эту обязанность быть вашим куратором. Если действительно хотите помочь, съездите в налоговую: мне вчера факс пришел, что там какие-то вопросы возникли. Уверен, ваше образование позволит разобраться с этой проблемой куда быстрее, чем мои семь классов в вечерней школе.

Насчет семи классов он, конечно, придуривался, но факс Лена тоже видела и не имела поводов отказать Николаю Борисовичу в просьбе, если не хотела выдать собственную шпионскую деятельность. Оставалось только пожалеть, что в сервисе сегодня нет Кирилла, который мог бы заступить на Ленино место и вывести Милосердова на чистую воду. Он ради отца глаз бы с него не спустил, но Димку Лена не видела с самого момента их несвоевременной ссоры, а значит, не стоило ждать и его сына. Наверняка они уже дома: сегодня у Кирилла всего три урока. Или, может, забурились в какую-нибудь кафешку, чтобы весело провести время вместе. Или решили использовать погожий майский денек для похода в ЦПКиО — оторваться на новых аттракционах, от которых Лена отказалась. Димка больше ее не приглашал. И вряд ли с ее-то гонором еще когда-нибудь пригласит.

А ведь чего, на самом деле, стоило просто сказать, что она беспокоится за него? Что не хочет ему новых неприятностей? Что он не безразличен ей и она никогда не сможет иначе к нему относиться? Неужели Димка не понял бы и не оценил искренней заботы? Может, и не поддержал бы так, как Лена хотела, но хотя бы не оставил ее одну. И сейчас не пришлось бы судорожно соображать, кого все-таки можно попросить о помощи, чтобы быть уверенной, что ее просьба не будет повернута против нее самой.

Кроме Димки и Кирилла таковых в сервисе не имелось.

В итоге пришлось обходиться полумерами. Лена наказала Милане записывать всех приходящих в сервис, сославшись на задуманную рекламную компанию, а вот от идеи следить за Николаем Борисовичем отказалась: к сожалению, здравых идей на этот счет у нее так и не возникло.

Отъезд в налоговую она отложила до крайнего срока, надеясь все же перехватить хоть какой-нибудь подозрительный разговор Милосердова или лично заметить странного посетителя. Но Николай Борисович был спокоен и безмятежен, радуясь, что «Леночка избавила его от тяжкой повинности», а посетителей, как на притчу, с самого утра не появлялось. Механики валяли дурака, перекидываясь в картишки, и Лена, так и не заметив ничего достойного ее внимания, с тяжелым сердцем покинула сервис.

В душе еще теплилась надежда, что она сумеет быстро решить проблемы с налоговой и вернуться до того, как все темные делишки будут сделаны. Но дотошный сотрудник, вызвавший ее как свидетеля в деле по проверке одного из поставщиков «Автовлада», вымотал ей все нервы, задавая вопросы, на которые она не могла знать ответов. Лене приходилось раз за разом звонить Николаю Борисовичу и консультироваться с ним. А поскольку тому тоже требовалось поднимать бумаги, дело продвигалось до невозможности медленно, и налоговую Лена покинула уже только в девятом часу вечера: уставшая, униженная, разочарованная, злая и до ужаса голодная. Ее гоняли, будто школьницу, не выучившую урок. Ее сервис закрывался через сорок минут, а значит, не стоило больше и думать о том, чтобы именно сегодня раскрыть Милосердова и его шайку. Дома ее ждала одинокая тишина и пустой холодильник, а потому Лена вопреки сегодняшней невезучести решила устроить себе праздник живота и отправилась ужинать в ресторан. Там в ожидании заказа позвонила родителям и проболтала с ними почти час, чувствуя, как от родных теплых голосов развязывается внутри узел, позволяя нормально дышать. Она обожала мамину ненавязчивую заботу и папины необидные подколы, а, сдобренное вкуснейшим салатом и не менее вкусной запеченной рыбой, все это заставило Лену почти забыть неприятности сегодняшнего дня.