Рождественский пирог

Глава двадцать третья

Ницше как-то сказал, что жизнь — это выбор между скукой и страданием. Однако он не учел, что иногда приходится мириться и с тем и с другим.

Семейный совет начался сразу после обеда. Даже я понимала, что это плохая идея. Все (за исключением Табиты) выпили слишком много и мечтали только о том, как бы вздремнуть. Совет тянулся так долго, что у меня челюсть заболела от подавляемой зевоты.

Если за обедом Эдвард был сама вежливость и любезность, то на совете его словно подменили — он агрессивно рявкал на всех. Джокаста злобно зыркала на домочадцев. У Дэйви на лице появилось так хорошо знакомое мне упрямое выражение. Табита безостановочно накручивала на палец прядь волос. Алекс хмурился, небрежно развалясь на стуле.

Я попыталась сбежать, но все семейство дружно, точно хор констеблей, велело мне «сидеть». Пришлось, вслед за Одессой, сесть и сложить руки на груди.

Дэйви вспоминал какой-то инцидент, произошедший в глубоком детстве:

— Я так и не смог пережить ту трагедию с испорченным мишкой. Думаю, этот случай повлиял на всю мою дальнейшую жизнь…

Я допустила оплошность, вопросительно на него посмотрев, и он с готовностью пустился в объяснения:

— В детстве у нас были плюшевые медвежата, и я за ними ухаживал, в отличие от моего брата, который испытывал на игрушках силки для птиц. — Неодобрительный взгляд в сторону Алекса. — Ну вот, я решил, что медведей нужно постирать, потому что они стали грязными. Я набрал в ванну воды и как следует простирнул мишек. Вода в ванне как-то сама собой кончилась, хотя я не открывал заглушку. Это медведи впитали в себя всю воду, уж не знаю, что у них там было внутри, солома или еще что. Потом я пошел в сад и подвесил их за уши на веревку, чтобы вода за ночь стекла.

Дэйви выдержал эффектную паузу.

— Когда я наутро вышел в сад, моему взору предстала ужасающая картина. На веревке висели одни уши! Представьте себе мое горе, я плакал несколько дней подряд. Помнишь, Одесса?

Я улыбнулась, Алекс загоготал.

— Вполне возможно, хозяин, но какое это имеет отношение к тому, что мы сейчас обсуждаем? — невозмутимо спросила Одесса.

И тут поднялся страшный крик. Все словно с цепи сорвались.

— Самое прямое! Если подумать, то для меня это была серьезная травма! Поэтому я теперь совершенно не в состоянии воспитывать детей!

— С тобой и в детстве-то невозможно было разговаривать, Дэйви! Ну постарайся хоть немного нам помочь! Знал бы ты, что пришлось пережить нам с отцом! Столько волнений, расходов на этот фонд и завещание! — яростно вопила Джокаста.

— Неужели столько, что вы даже не смогли позволить себе съездить в отпуск в прошлом году? — ласково спросил Алекс. — Ой, как же я забыл, вы ведь не один, а два раза в прошлом году ездили в Египет, да?

Эдвард едва ли не с кулаками набросился на него:

— Как ты смеешь говорить с матерью в таком тоне! Немедленно извинись! А в Египет мы ездили по делам, ну, за покупками. И вообще тебя не касается, как мы расходуем свои деньги!

— Будет тебе, Эдвард…

— Не останавливай меня, Джокаста! Ты знаешь, что я этого не выношу. Ведешь себя как старая няня в антиварикозных чулках…

— В антиварикозных чулках?! Я в жизни не носила таких чулок, хотя однажды мне пришлось ходить с подвязкой на руке, когда я повредила локоть…

Кричала даже Табита:

— Я не понимаю, какое отношение чулки и подвязки имеют к моей способности воспитывать ребенка! И где я решу растить ребенка, здесь или вместе со своими друзьями с семинара, никого не касается!

Дэйви вскочил:

— Потому что ты — глупая, эгоистичная девчонка, которая не в состоянии прожить на одном месте достаточно долго, чтобы вырастить хоть что-то, не говоря уже о детях!

Табита запустила в него чашкой кофе (к счастью, холодного) и разревелась.

Эдвард заорал на Дэйви:

— Посмотри, что ты наделал, ты ее расстроил!

Джокаста выгребла из солонки горсть соли и швырнула, метясь в кофейное пятно на рубашке Дэйви, но промахнулась, и большая часть соли угодила ему в лицо.

— Спасибо, мама! Не хватало мне еще ослепнуть! — заорал Дэйви.

— И поделом тебе! Хватит шум из-за ерунды устраивать. Можешь включить этот случай в список несчастий вместе со своей медвежьей трагедией, — съязвила Джокаста.

Я смотрела на них открыв рот. Никогда в жизни мне не доводилось видеть, чтобы члены одной семьи так себя вели, — они были совершенно безжалостны друг к другу.

Союзники через минуту становились врагами, и наоборот. Старые обиды всплывали одна за другой. Кто-то коснулся моего плеча. Обернувшись, я увидела, что Одесса знаками манит меня за дверь. Я на цыпочках выбралась из зала. Было и приятно освободиться от этой мучительной обязанности, и одновременно жаль уходить — очень уж хотелось узнать все семейные тайны.

Уже на пороге я услышала, как Дэйви обвинил Алекса, что в последней гонке по крыше тот сжульничал. Алекс побагровел и потребовал извинений.

— Боже милостивый, — вздохнула я, — и долго еще это будет продолжаться?

— Трудно сказать. Ну ничего, пошумят-пошумят, глядишь, и полегчает, — спокойно ответила Одесса.

На кухне мы загрузили посудомоечную машину, и я объяснила Одессе, как с ней обращаться. Она наблюдала за мной с недоверием, но когда увидела результаты — сверкающие тарелки, недоверие сменилось благоговением.

Мы заварили чай и сели за стол. Я зевала не переставая.

Одесса предложила:

— Поспи немного. Я тебя разбужу, когда разберусь с этой семейкой.

Слабо кивнув и ткнувшись Одессе в щеку, чем явно растрогала ее, хоть она и пыталась отмахнуться, я пошла наверх. Посреди комнаты стоял мой чемодан (должно быть, Дэйви принес), но я не глядя на него рухнула на кровать и тут же провалилась в сон. Когда я очнулась, за окном было темно. Неужели они до сих пор ссорятся, подумала я, не представляя, сколько часов может тянуться семейный совет Стентонов.

Я умылась и осмотрела себя в зеркало. Всего несколько дней назад я ступила на вокзал Пэддингтон, но за это время произошло столько всего, что я удивилась, как эти перемены не отразились на моем лице. Я причесалась, пытаясь придать прическе тот же вид, который был у нее сразу после стрижки, впрочем, не слишком успешно. Возможно, этой прическе требуется еженедельный уход в очень дорогом салоне. Вот черт.

Порывшись в косметичке и неловко намазав растрескавшиеся губы блеском, я подумала, что не помешало бы как-то замаскировать последствия чрезмерного потребления алкоголя и жирной пищи. Но несмотря ни на что, я выглядела довольной жизнью.

Я перерыла весь чемодан в поисках чего-нибудь новенького. Нашла яркую замшевую юбку, которая была на мне в поезде (втайне я надеялась, конечно, что воспоминания о том происшествии возбудят Алекса). И едва успела застегнуть молнию (далось это с трудом — количество съеденных пирогов давало о себе знать), как в дверь постучали.

Это была Одесса. И выглядела она растерянной.

— Что случилось? — перепугалась я.

— Они все еще ругаются! Я напоила их чаем, потом кофе. Табита уснула, Алекс с Дэйви грызутся как заведенные, Эдвард пытается улизнуть к себе в кабинет, но Джокаста заперла дверь! Это почище любого телешоу.

— Но хоть к какому-нибудь решению они пришли?

— Нет, — недовольно фыркнула она. — Думаю, пора их подхлестнуть. Дело за тобой.

Но при чем тут я? Тем не менее я послушно опустилась на кровать, приготовившись слушать. Остается надеяться, что план Одессы не подразумевает моего активного участия.

Одесса открыла рот, но тут откуда-то сверху донесся жуткий стон. Мы дружно вздрогнули и задрали головы. Потолок двигался! Его буквально распирало. Мы смотрели как завороженные, но тут раздался оглушительный треск, и мы с Одессой кинулись к двери.

С потолка посыпалась штукатурка, потом заструилась вода. Обшивка, гипс, обои и какие-то ржавые железяки рухнули на кровать, туда же посыпались тонны многовековой пыли. Я кинулась обратно в комнату спасать чемодан со своими роскошными нарядами. Слава богу, я не успела его распаковать. Там, где я сидела минуту назад, лежал огромный кусман потолка!

Мы с Одессой уставились друг на друга, потом снова на потолок. Он все трещал и скрежетал и вдруг в одно мгновение с диким грохотом обрушился вниз. Сверху свесился обломок балки, а в рваную дыру виднелось темное небо.

Я закричала, Одесса тоже. Мы вцепились друг в друга, потом отцепились и помчались по коридору. Навстречу неслись Алекс и Дэйви.

— Что это за шум? — орал Дэйви. — Вы целы?

— Неужели вернулась Клавдия и устроила пальбу? — кричал Алекс.

За ними спешили Джокаста с Эдвардом.

— Господи, что это было? — хрипел Эдвард.

— Дорогие мои, вы не ранены? — Джокаста еле дышала.

— Потолок! Потолок упал!

Алекс с Дэйви отправились осматривать место катастрофы, а мы столпились за их спинами.

— А там не опасно? — нервно спросила я. — Может, спустимся все вниз?

— Нет, не опасно, — угрюмо сказал Алекс. — Думаю, крыша не выдержала сугробов. Остается надеяться, что провал не расширится. Где мы найдем кровельщика в Новый год? С нас же три шкуры сдерут! Но ты же, помнится, недавно чинила крышу? — Он оглянулся на мать.

Та потупилась.

Точно. Джокаста ведь сама сказала мне, что тайком продала бриллиантовое ожерелье и на вырученные деньги починила крышу.

— Ну, почти… Эдвард, не смотри на меня так. Тебя тогда не было дома, а ремонт стоил так дорого, поэтому я просто отремонтировала ту часть крыши, которая на виду, а на оставшиеся деньги заказала копию ожерелья, чтобы ты не догадался о его пропаже! Но теперь ты все знаешь. Ох, боже мой.

Отремонтировала полкрыши? Непостижимо.

А Джокаста продолжала чирикать:

— Кровельщик был такой милый, такой вежливый, и он предупреждал меня, что это опасно и нужно отремонтировать всю крышу. Но я подумала, что дети уже выросли и не бегают по крыше, так что это не имеет значения. Если бы я только знала, что она рухнет… я бы поселила сюда Клару!

Я подавила неуместный смешок и обвела взглядом остальных. Эдвард словно в соляной столб обратился. Алекс и Дэйви сначала разом закатили глаза, а потом так же разом накинулись на мать.

— Джокаста, чем ты думала? — возмущался Дэйви.

— Мам, полкрыши! — не мог прийти в себя Алекс.

По лестнице взбежала Табита. Сперва она кинулась к Эдварду, но опомнилась и свернула к Одессе, точно птица, возвращающаяся в гнездо посреди бури. Одесса обняла ее:

— Ничего страшного, деточка. Просто обвалилась старая крыша. Все целы. Но ты не ходи в свою комнату, пока крышу не починят.

Джокаста все еще извинялась и пыталась растормошить Эдварда. Одесса увела Табиту в зал, усадила на диване, поближе к камину, и, закутав ее в старенький, побитый молью плед, ушла за чаем. Мы тоже спустились в кухню. Дэйви и Алекс все еще терзали Джокасту расспросами о ее договоре с кровельщиком.

— Но если он предупредил тебя, что это опасно, как ты могла не довести ремонт до конца?

— Знаю, знаю. Простите меня! Ну что еще я могу сказать? — Джокаста то нервно заламывала руки, то теребила волосы.

— Думаю, лучшее, что ты можешь сейчас сделать, это пойти и переодеться. Я отказываюсь с тобой разговаривать, пока на тебе этот мерзкий канареечный наряд, — обрел наконец голос Эдвард.