Ты меня не помнишь

Глава 49

Скрип старой ржавой двери, кажется, может поднять на ноги всю округу. Дверь слишком узкая и нам приходится заходить в ангар по очереди. Внутри слишком темно и, прежде чем наши глаза привыкают к полумраку, каждый успевает не по одному разу споткнуться о щедро разбросанный мусор.

Останавливаемся, пытаясь понять, куда двигаться дальше. Впереди перегородка и еще одна дверь. Идем туда. Слышим приглушенные голоса, ругань и звуки ударов. Нам точно туда, я уверенно толкаю дверь, и как только она открывается, в нос ударяет тяжелый запах сырости и гнили.

— Они что, картошку тут хранят — нервно шутит один из парней Грозина.

— Гноят — ржет ему в ответ кто-то из их компании.

На шутку не реагируем, идем по темному помещению к единственному источнику света — мобильному прожектору в центре ангара. Гера и его парни уже на месте, как и Мирон. Здороваемся и встаем рядом, осматриваясь и оценивая обстановку. Среди всеобщего бардака место, где мы стоим, выглядит сносно. Видны старые столы и полуразвалившиеся стулья. В глаза бросаются нагромождения из паллет, видимо, используемые вместо скамеек. Остальное пространство ангара скрыто в темноте. Концентрируюсь на единственном светлом пятне в этом бардаке — небольшая вычищенная площадка, вокруг которой все и собрались.

Мирон.

Перевожу взгляд в центр. Гера сидит на стуле, а перед ним, подвешенный на веревке к какой-то арматуре болтается Рясенский. Судя по обилию крови на полу и неестественно вывернутым рукам, уделали его не слабо. Жалею, что это сделал не я.

— Начали без нас — обращаюсь к Грозину.

— Хотел участвовать?

— Есть желание — скриплю зубами.

— Здравствуй, Алекс — голос Томского разрезает тяжелый гнилой воздух.

— Здравствуй, Гера — делаю несколько шагов и равняюсь с ним.

Мирон, услышав имя, дергается, и заплывшим глазом пытается разглядеть меня, а когда это удается, начинает ржать. Сплевывает кровь и снова хохочет на весь ангар.

— Твои ребята ему что, голову повредили — обращаюсь к Томскому?

— Обижаешь, у меня на него большие планы, за границу поедет пацан, он нам целый нужен.

— Что-то рассказал?

— Ни хрена, молчит — разочарованно произносит Томский, — сейчас еще раз пробовать будем — Муха, приступай.

От стоящих в стороне братков отделяется крупная фигура. Мужчина медленно идет к центру и когда заходит в круг, освещаемый прожектором, даже я начинаю улыбаться. Муха, размером со слона.

— Ну так, что Мирон, будешь говорить или Муха об тебя кулаки ломать должен?

— Пошел ты! — огрызается Рясенский.

Гера кивает, и Муха наносит первый удар. В ангаре тишина, слышно лишь тяжелое дыхание работающего кулаками вышибалы и звуки ударов. Мирон молчит, лишь изредка шипит и матерится. Так проходит пять минут. Смысл? Так мы и до утра тут просидим, пока Муха его не уделает.

— Гера, а что мы от него услышать-то хотим? Итак знаем, подставил нас. Зачем только непонятно.

— Ты и половины не знаешь, Алекс. У него там свой план Барбаросса был, а вы его сломали. Он из-за чего тебя с бабой-то твоей убрать хотел, чтобы я не догадался, что он давно против меня играет. Я-то сначала наживку, проглотил, поверил, что это ты слил информацию. А после разговора с Камилем капнул глубже и такие интересные вещи открылись. Оказывается, Мирон тоже инфу по тендеру слил своим хозяевам, только Бельских умнее оказался, и не просто заменил свои документы твоими, а улучшил твое предложение так, что за него почти передрались.

— С ума сойти — выдыхаю я.

— Ты погоди, мозги тебе еще пригодятся — смеется Гера — теперь у нас Мирон популярная личность, звезда, можно сказать. Его теперь все хотят. Идея-то была какой, его хозяин выигрывает тендер, а потом на компромате играет. Убирают меня, а тебя на счетчик, как должника, со всеми вытекающими. Так что скажи спасибо бабе своей ревнивой, от меня и от себя.

— Да, ладно, Межницкий — расслабься — внезапно оживает Мирон — отдал бы долг и свободен и баба твоя тоже. Как она, кстати? Была ничего такая, приемистая.

— Ах, ты, сука — сжимаю кулаки.

Глаза заливает кровью, мозг отключается, и я не помню, как мне удается оттолкнуть человека-Муху, и прорваться к Рясенскому. Помню, как голыми руками крушу его ребра и правлю лицо. Очнулся только когда меня стали оттаскивать от бессознательного тела Мирона.

— Стой! Успокойся ты. Угробишь товар.

Дышу рвано и говорить никак не получается. Руки и одежда в крови, палец на правой руке ноет, кажется выбил. Смотрю сначала на Мирона, потом на Геру и одним кивком задаю вопрос, что за ерунду он несет.

— Друг у меня в Германии хороший есть, любит он темы интересные и сеть подпольных борделей держит для тех, кто в его темах сечет. Вот Миронку туда и отправим, он же у нас профессионал, любит все нетрадиционное. Поедет по обмену опытом, так сказать. Ганс очень обрадовался, когда я ему позвонил. Любителей, говорит, завались, а вот опытных всегда не хватает.

Не сразу понимаю авторитетный черный юмор Геры. Пульс шкалит, костяшки ломит, а в голове так и стоят слова этого уродца про Сашу. Все нервы оголились, я словно ощутил на себе ее боль и страхи. Не оттащили — убил бы эту сволочь и прикопал где-нибудь здесь на территории. Как она смогла выжить после всего случившегося и не сойти с ума? Не сломаться? Кидаю взгляд на Мирона, ни единого живого места, а вместо лица — распухший шар. Мало, мало ты ему врезал, шепчет внутренний голос.

Время идет. Транспорт за Мироном должен приехать поздно вечером. Сидим на собранном из паллет островке, обсуждаем как дальше быть со строительством. Тендер не выгорел, нужно искать выходы на новые площадки. Гера предлагает вариант, но без документов решать ничего не будем. Подождем.

Наконец, слышим как с улицы нам сигналят.

— Твои? — обращаюсь к Томскому.

— Да — сверяет часы и отдает команду парням.

Рясенского грузят в какой-то контейнер и выносят на улицу. Не знаю, что ч ним будет делать Ганс в Германии, но сейчас он похож на отбивную. Гера хлопает по ящику ладонью и желает новому гражданину Германии хорошего пути. Мы с Грозиным только переглядываемся, удивляясь хорошему настроению Томского. Контейнер закидывают в груженую фуру и увозят с территории, а я стою и смотрю вслед уезжающему грузовику, и никаких угрызений совести не испытываю. Должен же? Об одном только переживаю, не слишком ли легко этот урод отделался.

— Пошли фейерверк запустим — хлопает меня по плечу Томский.

— Что?

— Машину надо утилизировать. Ребята все подготовили, обставим как аварию.

Машину Рясенского находим в двадцати минутах езды от промзоны. Она стоит на краю обрыва, а внутри виден силуэт. Настоящий или нет — непонятно, слишком темно вокруг.

— А? — машу рукой.

— Много будешь знать, слишком умным помрешь — отсекает Томский лишние вопросы.

И мы их не задаем. Стоим и любуемся, как машина загорается и уже охваченная пламенем летит вниз. Мелкие искры, действительно чем-то напоминают фейерверк, взмывающий в темное ночное небо.

Ну вот и все. Точка.

История закончена, Саше больше некого бояться. Теперь я могу позвонить ей и все рассказать.

Дальше? Пусть сама решает, просить ее принять меня я не имею права. Я просто буду ждать, когда Саша сама придет ко мне. Да, так лучше. На душе сразу как-то все улеглось, словно ждать ее самый естественный процесс в мире.

Приезжаю домой, скидываю и сразу выбрасываю всю одежду в которой был. Потом долго стою под душем, пытаясь смыть с себя едкую смесь запахов гнили и крови. Пока горячие водяные струи острыми иглами вонзаются в мою распаренную кожу, я мысленно проговариваю все, что хотел бы сказать Саше. Звонить бесполезно, она еще ни разу не взяла трубку, а голосовое сообщение прослушает обязательно. Накидываю халат на голое тело и выхожу в гостиную. Удобно устроившись на диване, открываю чат с Сашей и начинаю запись послания. Говорю честно, ничего не скрываю и прошения прошу также, искренне сожалея о том, что натворил. Как только произношу последнее слово, — убираю палец с экрана и откидываюсь на спинку дивана.

Считаю до десяти, но на счете пять рядом со звуковым файлом появляются галочки.

Прослушано.

Теперь спать. Все остальные проблемы буду решать завтра.

Если бы я только знал, насколько точно я описал свой завтрашний день.

Трель телефонного звонка взрывает тишину квартиры. Уставший мозг отказывается реагировать, и я снова медленно засыпаю. Настойчивость звонящего начинает раздражать, и я шарю по тумбочке, пытаясь не открывать глаза, чтобы не прогнать сон.

— Да — отвечаю раздраженно и мысленно уже прикидываю, в какую даль отправится мой собеседник через минуту.

— Алекс, это я, Вик. С Сашей плохо, она в больнице, в Питере. Самолет через час, заберу тебя у дома через пятнадцать минут.