Ты меня не помнишь

Глава 50

Слова Вика оглушают. Хочется орать в трубку и требовать, чтобы он рассказал все, что знает немедленно, но я беру себя в руки. Отбиваю звонок и начинаю собираться.

Машинально хожу из комнаты в комнату и собираю вещи. В груди жжет, дышу, только ощущение такое, что воздух куда-то испаряется. Даже в глазах темнеет.

— Так не пойдет.

Даю себе установку собраться и ничего не забыть. Хватит одного человека на больничной койке. Перекидываю сумку через плечо и иду в спальню. Толкаю двери шкафа. Зеркальные полотна разъезжаются с противным писком. Морщусь. Почему-то сегодня скрип колесиков особенно раздражает.

Выбираю вещи, а мысли снова о Саше. Если ее увезли на скорой, то парой дней стационара не обойдется. Накидываю в сумку удобной одежды. Что могло произойти? Очередной приступ? Мозг в отсутствии информации продолжает выдавать версии одну страшнее другой. Болезнь или... даже думать об этом не хочу, я верю, что все подельники Рясенского где-то далеко.

— С ней все будет хорошо, Саша сильная — убеждаю себя.

Работает так себе, но ведь мы для этого и едем к ней, чтобы помочь и поддержать. В Москву заберем, если что, устроим в лучшую клинику.

— Черт, черт, черт! — психую я и пытаюсь закрыть заедающую молнию на сумке — хватит рассуждать. Что с ней, пока неизвестно, значит, и планировать что-то глупо.

Стоп.

Почему мне Вик звонил? Откуда он знает, что с Сашей что-то не так? Они общаются? Не удивлюсь, вспоминая с каким энтузиазмом их папаши мечтали породниться. Может, они уже активно работают в этом направлении? Нельзя исключать такой вариант. Я с Бельских не пересекался после того, как Саша уехала. Приходил к нему один раз, сразу после выписки. Точнее, приходил к Саше, но Вик сказал, что она уехала в тот самый день, когда оставила у меня в палате папку. Я просил его дать ее телефон или адрес, но вместо этого он рассказал мне правду, всю правду. Ее целью всегда была месть. Все ради этого: переезд в Москву, встречи со мной и тендер.

Слишком много неприятностей вокруг этого тендера.

В конце концов он скинул мне ее телефон, взяв обещание часто не звонить.

Месть. Неужели я не вызывал у тебя никаких других чувств и желаний, девочка? Неужели ты способна так искусно притворяться и врать?

Не верю.

Может, так и было в самом начале, но потом... потом ты не лгала. Точно не лгала. Особенно в тот день, в палате, когда держала мою руку и нежно поглаживала ее пальчиками.

— Разберемся, во всем разберемся, Саша — рычу себе под нос.

Укладываю в сумку ноут, зарядки для телефона, часов. Задержусь, пожалуй, я в их Питере на недельку. Что там еще мне понадобится для работы?

Через десять минут я уже стою около подъезда, нервно переминаясь с ноги на ногу, и вглядываюсь в темный проезд между домами. Ноут оттягивает плечо, сумка с вещами стоит на асфальте. Я подготовился и буду жить в Питере, пока не разберусь со всем, что мы с Сашей наворотили.

— Где же ты Бельских — бурчу я и набираю его номер.

Свет фар прорезает темный переулок ровно в тот момент, когда я слышу хриплое «Да» из динамика смартфона.

— Вижу тебя — сбрасываю звонок, беру в руки дорожную сумку и иду навстречу подъезжающему авто.

Яркая ламба тормозит передо мной, и я открываю дверь, чтобы сесть. Привычным движением хочу забросить сумки на заднее сиденье, поворачиваюсь и замечаю девушку, прижавшуюся в уголке.

— Привет — говорю всем.

Она поворачивает голову, и я узнаю знакомые черты. Сашина сестра Оля, Лялька, как она ее называет. Она-то что здесь делает?

— Привет — отвечает она хриплым голосом.

В полумраке салона сложно что-то разглядеть, но красные, опухшие глаза Оли я вижу. Она расстроена. Странно другое, почему она без Грозина? Как они встретились с Виком? Не похоже, что они случайно оказались в этом авто. Если у Вика нет вопросов, то получается, один я ничего не знаю и не понимаю?

— Может, кто-то из вас расскажет, что произошло?

Вик молчит и сосредоточенно ведет машину, но его нежелание говорить, пальцы, сжимающие руль с такой силой, что он, того и гляди лопнет, даже его излишнее внимание дороге просто кричат, что все не так! Я не знаю что-то важное, очень важное и в этом тоже виноват я?!

— Что с Сашей, хватит молчать!

— Она в больнице, ночью стало хуже — начинает Лялька.

— Я не понял, она давно в больнице?

— Почти два месяца — мямлит она.

— Ты знала, Грозин кто еще? — ору я — Бельских, и ты знал? Почему мне никто не позвонил?

— Никто не знал, не ори — грубо обрывает меня Бельских — Лялька узнала только сегодня ночью, ей врач позвонил.

— Я хотела сразу звонить тебе, ведь ты должен знать — замолкает она, а потом продолжает — Паша после вашей загородной поездки уехал в командировку. Звонила ему, чтобы дал твой телефон — Лялька всхлипывает снова — но он недоступен. Тогда я вспомнила, что была в гостях у Саши, когда она жила с Виком, и поехала к нему на такси. Он уже тебе позвонил. Она никому не говорила, Алекс, никому. Потому, что знала, нельзя ей...

Лялька снова начинает реветь, Вик сжимает руль, а я начинаю закипать по-настоящему. Они что, собираются молчать до самого Питера?!

— Так, у вас минута, чтобы рассказать, что происходит?! Что будет потом, узнавать не рекомендую. Итак, что с Сашей?

Всхлипы с заднего сиденья становятся громче, а я уже вспомнил все самые страшные болезни, о которых когда-либо слышал.

— Да, что же ты поделаешь — хлопаю себя по коленям — Вик, давай ты, я не выдержу этого.

— Беременна она — сухо отвечает Бельских.

Беременна...

В этот раз не могу говорить я, и усилившиеся рыдания Ляльки уже не кажутся мне неуместными.

Шок — слишком слабое описание того, что я чувствую. Теперь мне понятны слезы Ляльки и сжатые, как у бульдога челюсти Вика. У Саши будет ребенок, если ее организм справится. Да, я читал заключения из ее папки, и они неутешительны. Вздыхаю, хлопаю по плечу Бельских и выдаю стандартную речь о том, что все будет хорошо, Сашка справится, медицина шагнула... да плевать мне, если честно, куда она шагнула. Мне сейчас самому шагнуть в открытую дверь хочется, потому что Саша беременна от Бельских.

Или?

Всхлипы на заднем сиденье прекращаются, а Вик впервые за всю поездку поворачивается ко мне и смотрит так, словно я сейчас оскорбил его и всю его семью до седьмого колена.

— Что? — развожу руками — что опять не так-то? Я с вами не навязывался, могу вызвать такси и поехать домой.

— Она от тебя беременна, придурок — в спинку моего кресла прилетаю удар, а потом еще один — сволочь ты Межницкий! Сашка там... а ты, а ты... Останови, Вик! Пусть домой едет! Мамонт толстокожий!

— Ляль, успокойся, он в шоке.

Строгий голос Вика заставляет ее замолчать, но лучше бы она продолжала лупить в кресло и обзывать меня. Потому что я убит, размазан, меня нет. Не верю в свое счастье. Этого не может быть. Мы же даже не задумывались об этом, и сейчас... все события выстроились словно по линейке. — Я думал это твой ребенок, вы же собирались — говорю я.

— У нас не было ничего — бросает Вик.

— Не было — зачем-то повторяю я.

Вот теперь точно все сложилось, все стало понятным и простым. Потому, что мой ребенок и его мать будут жить со мной. Это не обсуждается. А если ребенка спасти не удастся — холодком заползает червячок сомнения и замирает где-то в груди. Нет, все будет хорошо. Как там я говорил про медицину? Шагнула она и далеко. Будут в моей жизни и Саша, и ребенок, зря я что ли строю большой дом.

— Что говорил тебе врач, Ляль? — поворачиваюсь к ней и с тревогой всматриваюсь в лицо — все плохо или есть шанс?