Простить и поверить

— Тебя нельзя не ласкать, Черемуха, — сообщает он. — Я удивляюсь, как месяц с лишним продержался, не прикасаясь к тебе: просто адская повинность. Особенно когда ты перестала меня ненавидеть.

Лену так и подмывает спросить, почему он и дальше держался от нее на расстоянии, но вместо этого она только довольно улыбается с трется щекой о его плечо. Объятия Димка не размыкает, и Лена купается в его близости, согреваясь в не самый теплый июньский день. Черемуха цветет — к холодам. Но только не в Лениных с Димой отношениях.

— И все же именно меня заставил сдаться первой, — с шутливым обвинением напоминает Лена и чувствует такие сладкие, снова заводящие поцелуи.

— Я не знал, что это взаимно, Лен, — бормочет Димка, и тело его, вопреки усталости, весьма явно намекает на продолжение буйства. — Тебя трудно разгадать. Тебя почти невозможно разгадать. Но я все же попробую это сделать…

Рука его уже нежно сжимает ее грудь, а вторая гладит внутреннее бедро, и Лена отлично понимает, что скрывается за последней фразой.

— Попробуй, — разрешает она — и другие интересы приходится отложить до лучших времен.

И все же у них была возможность лучше узнать друг друга. Например, когда Лена из совершенно нейтральной темы вылавливает, что Димке нравится Брайн Адамс, она скачивает его песни — и следующий раз они занимаются любовью под рок-баллады, и это оказывается весьма увлекательно.

А Димка, невесть когда услышавший, что Лена любит манго, заявляется на следующее свидание с пакетом вкуснейших спелых фруктов и, глядя, как она вгрызается в их мякоть, прикрывая глаза от удовольствия, заговорщическим тоном сообщает:

— Кстати, знаешь, что манго — отличный афродизиак?

Лена так и замирает с надкусанным фруктом у губ. Димка смотрит на нее весело и вызывающе, и она живо ощущает, как закипает в жилах кровь. Кажется, Димка не сочиняет.

— Сам-то, надеюсь, втихаря навернул пару штучек? — томно интересуется она и соблазнительно касается кончиком языка мякоти манго. У Димки загораются глаза.

— Мне допинг не нужен, — хрипловато заявляет он — и долго и сладко доказывает Лене истинность этого утверждения.

Неужели после всего этого Лена так и не заслужила Димкиного доверия? И он не хочет делиться с ней тем, что его действительно волнует? Ставит между ними стену, которую в одиночку не разрушить, потому что Лена умеет только нападать и совершенно не умеет просить, особенно когда дело касается по-настоящему важных вещей. Вот и выглядит, как капризная девчонка, из прихоти желающая получить то, что для нее под запретом.

— У меня есть пара мыслишек о том, что еще тебя может интересовать.

Они на самом деле повредились умом, отдав обе свои жизни на откуп обоюдному неуемному желанию и используя каждый свободный момент, чтобы его удовлетворить. Как в подсобке после феноменального Диминого загула. Или в ночь, когда они вместе выбирали, куда спрятать купленную Леной видеокамеру, и устанавливали ее на самой верхотуре сервиса, после чего очень даже жарко отмечали свой успех в директорской каморке на старом диване. За три недели таких случаев набралось немало, так что в том, что Ленку интересовали его способности в постели, можно было не сомневаться.

Вот только, кажется, она говорила совсем о другом.

— Дим, что не так?

Она шагнула к нему и заглянула в глаза. Второй раз тот же вопрос. Лене действительно было это важно, иначе она ни за что бы не оставила без внимания его пошловатую шутку: поддержала бы или рассердилась за то, что он переводит тему. Но раз Черемуха отставила и страсть, и обиду, снова отгораживаться от нее казалось подлым.

Дима вздохнул и покачал головой.

— Ладно, извини, — покаялся он, — не хотел тебя задеть, Лен. Просто день завтра дурной. Экзамен в институте, и служба опеки грозилась наведаться, и хрен его знает, когда она припрется и как все это совместить, чтобы не долбануло по Кирюхе.

Он бросил на нее быстрый взгляд, а Лена увидела, как неудобно ему сознаваться в собственных проблемах и как волнуется он, на самом деле, из-за того, что вынужден выбирать одно из двух необходимых действий. И Лена понимала, что он выберет: сын для Димы был важнее всего остального. Значит, в институте будут проблемы, а он очень хотел получить специальность, Лена знала, как он занимается. И что же, совсем не было выхода?

— Ну кто-то же, наверное, может побыть с твоим сыном, пока ты сдаешь экзамен, — сказала она и тут же поняла, что сморозила глупость. Если бы у Димки была возможность оставлять с кем-то Кирилла, он не таскал бы его с собой на работу, особенно в ночь, и уж она-то должна была это понимать. Лена на мгновение виновато закусила губу, но тут же встрепенулась. — Или давай я с ним посижу! — нашлась она, не давая Диме ответить, и тут же принялась уговаривать: — Ну а что? Скажусь няней или репетитором: пусть думают, что у тебя денег куры не клюют и ты их на сына нисколько не жалеешь. С Кириллом мы знакомы; не думаю, что он станет возражать, зная, как важен для тебя этот экзамен. Так что эта проблема, на самом деле, решается очень легко, если только ты снова не станешь вредничать.

Лена тараторила без остановки, чтобы только он не нашел повод возразить прежде, чем она сумеет придумать бесспорный довод и убедить этого гордеца в единственно правильном таком решении.

Довод не придумывался.

— Лен, ты серьезно? — ошеломленно спросил Дима, когда она на секунду все-таки замолчала, и в его голосе послышалась такая нежная благодарность, что Лена тут же растеряла весь свой боевой настрой и, подойдя к Димке, приникла к его груди.

— Ну конечно, серьезно, Дим, — подтвердила она и легко поцеловала его в нижнюю губу. — Мы за последние недели так ударно здесь потрудились, что я вполне могу устроить себе дополнительный выходной и провести его так, как считаю нужным. А я считаю нужным дать тебе возможность получить образование!

Дима усмехнулся столь быстрому Черемухиному переходу к командному тону, но подкалывать ее не стал. Ленка предлагала решение, на которое самому ему наглости не хватило, но которое действительно избавляло от столь мерзкой проблемы. Особенно сильно во всей этой ситуации Диму беспокоила реакция сына на его пропуск экзамена. Препод, конечно, не самый приятный, и договориться с ним о переносе дня сдачи было бы не так чтобы просто, но в сравнении с Кирюхиными переживаниями это и яйца выеденного не стоило. А Димин слишком ответственный сын снова замотается в свой шарф и будет высоким надрывным голосом вещать, что он для отца только обуза и всем будет лучше, если его отдадут в детский дом.

И кто ему только внушил эту мысль?

Бр-р-р-р!

Дима крепко сомкнул руки на Лениной спине. Ей всегда нравилось вытаскивать его из неприятностей, и при этом она никогда не кичилась своей помощью, словно доказывала что-то не Диме, а самой себе. А он почему-то забыл об этом, веря Черемухиному независимому виду и стараясь ей соответствовать. Только настоящее — оно, кажется, строилось не на демонстрации превосходства и самодостаточности, а вот на этой взаимопомощи и взаимопонимании. А Ленка, судя по всему, понимала его порой даже лучше, чем он сам.

И Дима многое бы дал, чтобы иметь право этим воспользоваться.

— Лен, там… весьма малоприятные барышни приходят, — попытался еще оградить ее от лишних огорчений он. — Чувствуют себя хозяйками жизни и упиваются чужим унижением. Я знаю, что ты умеешь за себя постоять, но…

— Умею, — согласилась Лена и куснула его в колючий подбородок. Димка обрастал быстро, и одних суток хватало, чтобы он становился ежиком. Но Лене нравилось в нем даже это. — И не позволю обидеть ни себя, ни твоего сына. Не волнуйся, Дим, я не устрою тебе потом скандал и не буду изображать оскорбленное достоинство. Разве что потребую отработку в двойном размере, — она коварно посмотрела на него исподлобья, и Дима сдался.

— Я договорюсь с Кирюхой, — пообещал он. — Только, Лен, ты контролируй его, пожалуйста. Он этих грымз ювенальных терпеть не может и постоянно норовит их уколоть. А они, сама понимаешь…

Лена улыбнулась и погладила его по щеке.

— Весь в папу, — сообщила она и потянула его к себе целоваться.