Одержимость шейха

Глава 3. Грязь не намерена подчиняться тебе

Шаги Заремы стихли, оставив мне шум собственного перепуганного сердца. У меня что, судьба такая? Встречаться с этим мужчиной, будучи обнаженной? Но самое ужасное, что я не в силах даже прикрыться от него. Боюсь, любое движение может стать последним, потому что сейчас мы одни. А его промедление напоминает опахало, с каждым взмахом которого воздух накаляется до горящих искр и проникает в самые недра легких. Я горю. Так и есть. Не знаю, сколько проходит времени, пока я принимаю свое ничтожное положение, но усиливающееся покалывание на коже буквально кричит о том, что мужчина пожирает меня взглядом, а шорох свидетельствует о неизбежной близости…

Вздрагиваю, когда ощущаю тепло мужского раскаленного дыхания на своем плече, на мгновение сердце перестаёт биться, забравшись куда-то под ребра. А потом Тень делает то, что пугает меня ещё больше и противоречит всем его предыдущим высказываниям обо мне: он практически касается носом моей кожи и медленно вдыхает мой запах, выпуская из своих глубин какой-то поистине животный звук, от которого волосы дыбом становятся, а мне и вовсе исчезнуть хочется.

Хмыкает, неспешно распрямляя плечи позади меня, но остается в такой же близости. Могу судить это по тени, возвышающейся надо мной. И жару, исходящему от него, что подобно металлическим иголкам пробирается под кожу, будто там спрятан магнит, притягивающий каждый вздох мужчины.

— Пахнешь цветами, а не грязью, — его голос жестокий, грубый и звучит так близко, что парализует, в то время как шероховатые пальцы уже завладевают новой территорией, с удивительной нежностью пропуская прядь моих влажных волос. — Но твоя грязь глубже, ее не смыть водой. — Сглатываю, чувствуя, как он ведёт вдоль позвонков большим пальцем. — Что мне с тобой делать?

В груди немеет от того, как быстро колотится мое сердце.

—Лучше умереть, чем считаться грязью и падшей женщиной.

Последние слова буквально полоснули мой язык. Я даже глаза прикрыла от страха. Что помешает ему выполнить сейчас то, что бросил ему мой глупый язык? В ужасе ожидаю последствий из-за своей дерзости. Но вместо ожидаемой ярости позади меня раздается глубокий тихий смех. Только в нем нет ничего доброго.

— Глупая женщина. — Вдруг он хватает меня за затылок и жестко сжимает, запрокидывая мою голову и обжигая шею рычанием: — Ты можешь не рассчитывать на смерть. Я достану тебя, даже если придется спуститься за тобой в ад. Не смей мне больше этого говорить. Поняла? Только я решаю, жить тебе или умереть! Ты услышала меня? — его пальцы едва ли не хрустят от того, как сильно он сжимает мои волосы, которые мгновение назад боготворил нежностью. А я глотаю стон боли. Один за одним, вспоминая, что в моих руках есть осколок, который я могу всадить ему в глотку… или себе. — Чего же ты медлишь? — опаляет жаром ушную раковину, будто слышит, проклятый, мои мысли.

Тяжело дыша, я сглатываю, не рискуя обострять и без того накалённую обстановку. И тут же получаю маленькую поблажку, когда он ослабляет жестокую хватку, правда ненадолго. Уже через мгновение Тень так резко меня разворачивает, что я не успеваю опустить глаза. Не смогла бы, даже если бы захотела. И очень быстро жалею об этом, когда прихожу в себя, услышав звон выпавшего из моей руки стекла. Секунда, две, три. Осколки разлетаются у наших ног, но совершенно не это заставляет мое тело одеревенеть.

Шрам, кусочек которого мне удалось разглядеть ранее под арафатком, теперь предстаёт передо мной во всем своем величии, пересекая правую часть лица от лба до самого угла рта и уходя кривым рубцом на смуглую шею. Будто разделяя этого мужчину на до и после. Его шрам настолько большой и грубый, что страшно представить причину его появления, будто раскаленной саблей разорвало кожу. Он подобно огненной реке, руслу, которое вечно напоминает своему хозяину о жутком дне, когда он получил свое увечье.

Вдруг, встретившись с его горящим злостью взглядом, я наконец понимаю, что смотрю туда, куда не положено, и сконфуженно прячу глаза в пол, буквально задыхаясь от всего, что происходит. Зачем я так рассматриваю того, кто может убить меня?

Хватка на моем затылке возвращается, и теперь мне приходится подняться на носочки, чтобы облегчить жжение, но открыть глаза больше не рискую.

— Что? Больше смотреть не хочешь? — едкая усмешка. — Испугалась? Противен тебе твой господин?

Еще более сильный страх сковывает мою душу, заставляя трепетать перед Тенью. Но не шрам пугает меня. Далеко не он.

— Шрамы — это история, — шепчу тихо. — Я не испытываю к ним отвращения.

Затишье перед бурей.

А мне хочется рассеяться звёздной пылью в воздухе и отдаться ветру на спасение.

Но горячие пальцы, сомкнувшиеся на моем подбородке, вмиг выбивают из головы глупые мысли о спасении. А потом мужчина хмыкает, проводя пальцем по моей нижней губе.

— Глупая, смелая, честная. Опасное сочетание для женщины, — его голос сейчас теплый, хриплый, и меня страшит эта перемена. Ему понравился мой ответ. В этом причина? — За твою честность я позволю тебе раскаяться.

Раскаяться? За то, чего не делала? На долгую минуту я даже задумываюсь над тем, чтобы принять милостыню, но любая мысль о том, какое будущее меня будет ждать, прими я на себя клеймо шармуты, тревожит и толкает на безумство.

— Мне на за что раскаиваться.

Рык.

— Кус ом мак! (прим. автора — мат. ) — Он встряхивает меня, как набитую сеном куклу, а затем прижимается губами прямо к уху. — Твой язык тебя когда-нибудь убьет.

Тень еще сильнее сжимает меня в своих лапищах, и, кажется, я даже чувствую, как его трясет, а в местах, куда впиваются грубые пальцы, едва ли не трескается кожа. Если потребуется, без ножа разорвет и кости из меня вырвет голыми руками.

Почему так злится? Что ему до моей чистоты? Зачем вообще забрал, если так противна ему? Бросил бы ко всем своим подстилкам и дело с концом...

Но вместо этого он держит мое тело в плену и буквально испепеляет необъяснимой злостью. И я не знаю, почему он сдерживает себя. Будь на моем месте другая, наверное, давно бы приказал высечь ее плетью за подобные выходки. А со мной что?

Я ведь не один повод дала наказать себя. Терпит? Но зачем? Да и я была бы умнее, согласись на все, лишь бы гнева этого мужчины избежать, только я будто пью эту незаслуженную ненависть. И пусть даже я отравлюсь ею, зато не предам себя. А адреналин, мчащийся по моим венам, лишь подстегивает меня не сдаваться. Не останавливаться.

— Может, и убьет, — дыхание дается с трудом, — а может, поможет обрести свободу…

Хватаю ртом воздух и понимаю, что еще немного, и он лично отрежет мне язык за то, что дразню в нем зверя. И такого зверя я еще не встречала. Кажется, еще мгновение, и он вырвется из клетки, чтобы показать истинное лицо своего хозяина. В нем будто борются две сущности. И одной из них нравится то, что я не боюсь его. А может, и боюсь, просто гордость еще живая, а с ней и смелость моя глупая. И пока во мне есть место борьбе, никогда не склонюсь перед мужчиной, считающим меня грязной вещью. От несправедливости, свалившейся на мою голову, снова обида волной вздымается. Я не заслужила такого отношения! Ничто не дает ему права унижать меня. Ни ему, ни кому-либо другому. Всевышний знает о моей честности, я знаю. Если и умру, то с чистой совестью.

— Сколько тварей успело поиметь тебя? М? — ощущаю на задней поверхности шеи грубую ладонь, грозящую свернуть ее при первом же неверном ответе, но пока он лишь сминает, захватывая часть волос на затылке, одержимо как-то, и еще сильнее оскалом в щеку врезается. — Почему от осмотра отказалась? Хочешь, чтобы я проверил своим способом?

От невыносимой близости начинаю сходить с ума, гореть, будто брошенная в самое пекло пламени, это его тело так горит, чувствую даже сквозь одежду, которая есть только на нем. И с каждой секундой волна за волной меня накрывает этим жаром все больше и больше. Я упустила момент, когда все вышло за пределы разумного, и теперь этот зверь пугает меня иначе. К ненависти я привыкла, но тут что-то другое. Что-то странное. Тяжелое. Неизвестное. Зарождающееся где-то глубоко во мне. И самое страшное — я не могу понять причину этого тревожного ощущения.

Глухо выдыхаю, все также избегая встречи с его взглядом. А он не сводит своих глаз с меня. Чувствую. Это невозможно игнорировать.

Впервые Тень так терпеливо ждет моего ответа, только нет у меня сил говорить, я уже и не помню, что он спрашивал, разум предает. Оставляет один на один с чем-то ранее незнакомым мне.

В попытках не задохнуться в приближающемся безумии неосознанно кладу руки на крепкую мужскую грудь, но тут же одергиваю их, как от огня, способного в миг изуродовать мои нежные ладони. Но все заканчивается, когда Тень одним движением мощной руки перекрывает мне кислород.

Ну и пусть задушит, не хочу я жизни в этом дворце. Чужая здесь я. Не он, так Зарема или Зураб со свету сживут, а если и оставят в живых, то превратят мое существование в сущий ад. До сих пор угрожающие слова Зураба звучат в моей голове.

«Надеюсь, господин отдаст тебя мне, у меня для таких, как ты, есть клиенты».

«С твоей красотой можно разбогатеть. Не вздумай пытаться забраться под кожу нашему господину. Потеряла ты это право».

А позже ко всему прочему присоединяются еще и проклятья Заремы. В итоге все угрозы, ранее сыплющиеся в мою сторону изо рта гадюк, превращаются в калейдоскоп эмоций, коварно затягивающих меня на самое дно. Правда, в следующее мгновение с того самого дна меня рывком достает голос дьявола, а вместе с ним в горящие легкие врывается глоток воздуха, отравленного запахом этого мужчины.

— Молчишь, когда я требую ответа, и говоришь, когда молчание могло бы стать твоим спасением, — усмехается злобно, опаляя ушную раковину, и проводит большим пальцем мне по горлу, пока я пытаюсь вернуться в реальность. — Как быстро ты пожалеешь о своей дерзости, глупое создание?

Я все так же прерывисто хватаю ртом воздух, отчаянно пытаясь подавить головокружение, которое лишь усиливается от частого дыхания, но каким-то чудом мне удается выдавить из себя хриплое:

— Ты злишься, потому что грязь не намерена подчиняться тебе?

Это последнее, что я говорю, прежде чем мои ноги отрываются от пола, и только хруст стекла под его обувью заглушает мой сорвавшийся с губ писк.

Я теряюсь в напоре этого мужчины. Он уничтожит меня. И я понимаю это слишком быстро...

Удерживая меня одной рукой в подвешенном состоянии, второй рукой он заходит на территорию, которую я желала разделить однажды лишь с одним. Зажмуриваюсь, когда, прижатая к его телу, я сталкиваюсь лопатками с холодной мраморной стеной, а грубые костяшки мужских пальцев касаются моего подрагивающегося от частого дыхания живота. И вновь утробное рычание оглушает где-то над макушкой. Его так много. Он повсюду.

Дрожа каждой клеточкой тела и кусая губы в кровь, я молюсь, чтобы этот мужчина не забыл о том, что я грязная, недостойная, и сейчас готова признаться во лжи, лишь бы только он убрал свои руки от моей кожи.

— Мой господин сам себе противоречит, — судорожно тараторю я все что не попадя, лишь бы помогло остановить его. — Если я грязь, зачем трогаешь?