Шарнирные куклы. Мир под стеклом

Алина, наконец, осознала всю серьёзность сложившейся ситуации: вполне возможно, что то, что происходило в Туманном Утёсе, имело под собой куда более глубокую основу, чем могло показаться на первый взгляд. Признаться, она не имела ни малейшего понятия, что же ей делать теперь с этой государственной тайной, которая, судя по всему, никогда не должна была попасть к ней в руки. После недолгих раздумий, девушка сложила завещание и спрятала его в складках платья: ей вдруг показалось, что в любой момент в библиотеку мог кто-нибудь зайти.

Как бы то ни было, сейчас Алине отнюдь не хотелось строить какие-либо догадки. Она поудобнее расположилась в кресле и на несколько часов, казалось, совершенно позабыла обо всех своих переживаниях и проблемах, погрузившись в чтение. Признаться, книга показалась ей довольно знакомой, будто она уже читала её однажды, в давно позабытом сне. С другой стороны, немного поразмыслив, Алина готова была поклясться, что никогда не видела «Портрета Дориана Грея» раньше. Наверное, всё это снова было лишь частью её так называемых «воспоминаний», которые, признаться, до сих пор казались ей не более чем случайным результатом её болезненной фантазии.

Приятный затягивающий шелест страниц ласкал её слух, а вкрадчивый, утонченный язык, которым была написана книга, погружал её в какое-то сонное и вместе с тем сосредоточенное забытье — девушка, пожалуй, сама не заметила, как дошла до последней страницы.

Когда она поглотила всю историю целиком, ей вдруг стало невыразимо грустно. Книга оставила после себя странное, горькое послевкусие. С одной стороны, Алине было искренне жаль главного героя, но с другой — она, конечно, понимала, что по-другому быть просто не могло. У Дориана Грея было всё, что только можно пожелать: красота, обаятельная внешность и манеры, богатство, незаурядный ум, образование, но он потерял самое ценное — собственную душу. И даже в те моменты, когда он якобы искренне жаждал исправиться, стать лучше, на самом деле им руководило лишь обыкновенное тщеславие.

Страсть к лицедейству порою толкает нас на поступки, которые куда благороднее нас самих.

Алина догадывалась, что, несмотря на кромешную тьму за окном — тяжёлые бархатные шторы в библиотеке были аккуратно отдёрнуты к стенам — было уже далеко за полночь. Дрова в камине давно уже догорели, и утренняя прохлада проникала в графский особняк, но, признаться, ей по-прежнему нисколько не хотелось возвращаться в гостевую спальню. Девушка зябко поёжилась и от нечего делать принялась пролистывать книгу, вспоминая наиболее понравившиеся цитаты. Признаться, это произведение вообще пестрело всевозможными афоризмами и меткими выражениями. Зачастую казалось, что едва ли не каждое предложение имеет какой-то особый, глубокий смысл. Красивый, стройный, местами ироничный язык книги, пожалуй, притягивал к себе не меньше, чем сама история.

Хорошего влияния не существует. Всякое влияние уже само по себе безнравственно. Влиять на другого человека — значит передать ему свою душу. И добродетели у него будут не свои, и грехи будут заимствованные. Он станет отголоском чужой мелодии, актёром, выступающим в роли, которая не для него написана.

Алина, погрузившись в приятную меланхолию, прислушивалась к окружающей её тишине. Ночной особняк напоминал ей живой организм. Даже сейчас, когда все его обитатели мирно спали в своих постелях, он продолжал жить своей собственной жизнью. Шорохи, скрипы ежеминутно прорезали ночную тишину. Снаружи подул порывистый ветер — его завывания эхом прокатились по каминной трубе. Корявая ветка отчаянно забилась в окно, словно непрошеный гость. Подобное сравнение натолкнуло девушку на давно позабытые строки одного стихотворения. Приглушённым, слегка неуверенным голосом, который показался ей неестественным в ночной тишине, она проговорила первую строфу:

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,

Над старинными томами я склонялся в полусне,

Грёзам странным отдавался, вдруг неясный звук раздался,

Будто кто-то постучался — постучался в дверь ко мне.

«Это верно», — прошептал я, — «гость в полночной тишине,

Гость стучится в дверь ко мне».

Ясно помню… Ожиданья… Поздней осени рыданья…

И в камине очертанья тускло тлеющих углей…

О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа

На страданье, без привета, на вопрос о ней, о ней,

О Леноре, что блистала ярче всех земных огней,

О светиле прежних дней.

Алина вздрогнула и с непередаваемым удивлением посмотрела на вошедшего в библиотеку Эштона Блада. Она немного смутилась от того, что декламировала стихотворение вслух — но, признаться, куда сильнее её встревожило то обстоятельство, что он продолжил за ней вторую строфу. Зачем он вообще это сделал? Пожалуй, нет ничего хуже, чем знать, что нашему собеседнику известно гораздо больше, чем нам самим. Алина решила, что когда наступит утро, она обязательно спросит у Сирши, как называется это произведение — и, наконец, уже прочитает его от начала до конца.

Девушка напряжённо выпрямилась в старинном кресле и, прищурив свои миндалевидные светло-зелёные глаза, вопросительно посмотрела на неожиданного гостя. Барон поздоровался с ней своим обычным высокомерным тоном и, слегка помедлив, вежливо поинтересовался об её самочувствии. Алина натянуто улыбнулась, благодаря его за внимание. Молодой человек ответил ей тем же и спустя некоторое время подошёл к письменному столу.

— Портрет Дориана Грея, — медленно проговорил он, беря книгу с чёрной обложкой в руки и открывая первую страницу. — Удивительная книга, не правда ли?

Алина осторожно согласилась.

Лорд Блад расположился в глубоком кресле, которое стояло немного поодаль, практически у самой стены, и принялся бездумно просматривать роман О. Уайльда, явно думая о чём-то другом. Некоторое время присутствующие в библиотеке сохраняли полное молчание, будто никак не могли придумать, о чём бы им поговорить. Признаться, несколько раз девушка порывалась извиниться и уйти, но её всегда останавливало осознание того, что подобное действие будет выглядеть, пожалуй, не очень вежливо с её стороны.

— Похоже, что моя… невеста околдовала вас не меньше, чем всех остальных, — неожиданно заметил барон — Алина подняла на него удивлённый взгляд. — Не правда ли, миссис Лайтер? Вы так мило беседовали с Джессаминой Виламар после похорон, что можно было подумать, будто вы — давно потерянные друзья, наконец, встретившиеся после долгой разлуки. Простите за любопытство, но неужели её «лучезарная» улыбка действительно так сильно располагает к себе?

Равнодушный и вместе с тем язвительный тон городского представителя заставил девушку внутренне поморщиться. На миг она почувствовала острую жалость к его будущей жене: судя по всему, он едва ли испытывал к Джессамине какие-либо тёплые чувства. Впрочем, это было совершенно не её дело.

— Да, она весьма приятная молодая особа, — осторожно проговорила Алина, по неизвестной причине стараясь избегать его проницательного, сверлящего взгляда, и мягко добавила: — Мне показалось, что мисс Виламар заслуживает счастья.

— Всё может быть, — как-то по-волчьи усмехнулся барон и принялся перечислять нарочито задумчивым тоном: — Моя невеста молода, невозможно красива, неглупа, излишне обаятельна и даже отчасти богата — конечно, она само совершенство, не правда ли?

Девушка неопределённо пожала плечами: по правде сказать, она не знала, что на это можно ответить.

— Но разве Дориан Грей не был таким же? — ядовито проговорил городской представитель и, найдя нужную страницу в книге, зачитал следующие строки:

— Лорд Генри смотрел на Дориана, любуясь его ясными голубыми глазами, золотистыми кудрями, изящным рисунком алого рта. Этот юноша в самом деле был удивительно красив, и что-то в его лице сразу внушало доверие. В нём чувствовалась искренность и чистота юности, её целомудренная пылкость. Легко было поверить, что жизнь ещё ничем не загрязнила этой молодой души. Недаром Бэзил Холлуорд боготворил Дориана!

Или:

Даже те, до кого доходили темные слухи о Дориане Грее (а такие слухи об его весьма подозрительном образе жизни время от времени ходили по всему Лондону и вызывали толки в клубах), не могли поверить бесчестившим его сплетням: ведь он казался человеком, которого не коснулась грязь жизни. Люди, говорившие непристойности, умолкали, когда входил Дориан Грей. Безмятежная ясность его лица была для них как бы смущающим укором. Одно уж его присутствие напоминало им об утраченной чистоте. И они удивлялись тому, что этот обаятельный человек сумел избежать дурного влияния нашего века, века безнравственности и низменных страстей.

Скажите, дорогая миссис Лайтер, разве вы не думали точно также о Джессамине Виламар, когда смотрели на неё?

На мгновение Алина была готова поклясться, что ослышалась. Она совершенно не понимала, как можно озвучивать подобные обвинения, не приведя при этом убедительных доказательств. Эштон Блад сравнивал свою будущую жену с Дорианом Греем — лицемером, развратником и убийцей? Это никак не укладывалось у неё в голове. Конечно, мисс Виламар действительно чем-то внешне напоминала главного героя романа Оскара Уайльда, но неужели это означало, что красивый, обаятельный и приятный человек обязательно должен быть лицедеем?

Но даже если барон и в самом деле был не самого лучшего мнения о Джессамине Виламар, девушка никак не могла найти причины, по которой он решил поделиться этим с ней — совершенно посторонним и едва знакомым человеком.

— Лорд Блад, пожалуй, мы оба знаем, что вы говорите это не всерьёз, — нервно улыбнулась Алина, пытаясь разрядить обстановку. — Я уверена, что ваша невеста — очаровательная и искренняя девушка, каких мало. Тайных пороков не бывает в реальной жизни. К тому же весьма сомнительно, что у мисс Виламар имеется портрет.

— У неё их несколько десятков. Иногда мне кажется, что она их коллекционирует. Примерно как Моника — бабочек, — с лёгким оттенком презрения отозвался молодой человек, сделав вид, что не заметил её отсылки к книге. Помолчав, он добавил каким-то странным голосом: — Впрочем, дело вовсе не в Джессамине Виламар или в ком бы то ни было ещё. Дело в вас, миссис Лайтер. Вам жаль Дориана Грея, не правда ли? Возможно, даже ничуть меньше, чем его так называемых «жертв». Эта поучительная история, написанная «модным» языком викторианской эпохи, вообще заставляет вас грустить и предаваться философским размышлениям. Когда вы читаете «Портрет Дориана Грея», то до последнего не перестаёте надеяться на то, что у главного героя есть ещё шанс исправиться. И даже после всего того, что с вами… после того, как ваши ожидания не оправдываются, вы, наверняка, продолжаете считать, что наивность — это добродетель!

— Откуда вы всё это знаете? — в голосе Алины слышалось неподдельное изумление: признаться, его слова очень сильно напоминали её собственные мысли. — Да, я сочувствую Дориану Грею: а почему бы и нет? Финал его жизни, пожалуй, самое трагичное, что только можно себе представить. И как бы вам сильно — уж не знаю почему — не нравился главный герой, поймите, что он не всегда был таким плохим человеком.