Дом на краю ночи

Два лица

Плохо помню, как прошел остаток этой ночи. Мы слышали, как тварь трясет заложенную тяжелыми сундуками дверь, однако ей так и не удалось взломать ее. По временам с палубы над нами доносились приглушенные удары и шорохи, а под конец тварь предприняла еще одну попытку проникнуть в каюту через забранные «глухарями» окна; когда же наступило долгожданное утро, я наконец уснул. В тот день мы спали долго и проснулись только около полудня, разбуженные боцманом, которому не давали покоя заботы о наших насущных нуждах. Мы отодвинули сундуки, однако на протяжении, наверное, целой минуты не осмеливались открыть дверь, не зная, что может поджидать нас снаружи. Наконец боцман велел нам отойти в сторону, и мы увидели, что в руке он держит огромную абордажную саблю.

«Там есть еще», — сказал боцман, указывая свободной рукой на открытый рундук в углу. Как и следовало ожидать, мы бросились туда и увидели, что в сундуке помимо прочего имущества действительно лежат еще три абордажные сабли и прямой тесак, которым мне посчастливилось завладеть.

Теперь, когда мы были вооружены, мы поспешили присоединиться к боцману, ибо он уже распахнул дверь и выглянул в салон. Здесь, пожалуй, уместно будет заметить, что доброе оружие способно вселить воинственный пыл в душу самого робкого человека; даже я, который всего несколько часов назад дрожал от страха, теперь исполнился отваги и был готов сразиться с любым врагом, что, учитывая наши обстоятельства, было весьма кстати.

Боцман между тем пересек кают-компанию, чтобы подняться на палубу, и остановился перед входным люком, который был все так же надежно заперт. Помнится, сначала меня это удивило, но потом я вспомнил о разбитом иллюминаторе, через который, вероятно, и проник в салон враг. Это соображение, однако, заставило меня задуматься о природе твари, которая проигнорировала люк, который ей бы не составило труда взломать, предпочтя ему палубный иллюминатор.

Отдраив люк, мы всей гурьбой поднялись наверх; первым делом мы обыскали палубу и носовой кубрик, но не обнаружили никаких притаившихся там тварей. Убедившись, что наш ночной гость убрался восвояси, боцман назначил двух часовых наблюдать за окрестностями, а остальным приказал садиться завтракать, хотя по времени впору было обедать. Подкрепившись галетами и солониной, мы решили как можно скорее удостовериться в истинности начертанной на бумажных пакетах истории и выяснить, действительно ли на берегу имеется источник пресной воды, которая была нам столь необходима.

Тут надо сказать, что корабль стоял, навалившись корпусом на отлогий, состоящий из омерзительной грязи и топкого ила берег, подняться по которому к упомянутой в записях роще было невозможно, ибо в этой полужидкой субстанции человек мог захлебнуться, как в болоте. Передвигаться по этой трясине можно было только ползком, однако никому из нас не хотелось погружаться в жирную, чавкающую грязь. К счастью, Джош отыскал на полубаке длинную лестницу, принайтовленную к ограждению; мы отвязали ее, добавили несколько шторм-крышек и перенесли все это на борт. Первыми мы уложили в грязь крышки, а сверху на них бросили лестницу, по которой могли дойти почти до самой рощи, не подвергая себя опасности утонуть в зловонном иле. К счастью, в этом месте деревья подступали довольно близко к берегу, и очень скоро мы оказались в роще. Почва здесь оказалась плотнее и тверже, да и пройти между деревьями не составляло труда; это только с судна нам казалось, будто между ними нет никакого просвета, но на самом деле они росли на некотором расстоянии друг от друга, и чем дальше от берега, тем это расстояние становилось больше.

Не успели мы углубиться в рощу, как один из наших товарищей вдруг крикнул, что видит что-то справа, и мы, решительно сжав в руках наше оружие, повернулись в ту сторону. Это, однако, оказался всего лишь матросский сундучок, в нескольких шагах от которого мы увидели еще один. Пройдя еще немного вперед, мы наткнулись и на самый лагерь, хотя, по совести сказать, на лагерь он был мало похож, ибо палатка, сделанная из паруса, валялась на земле вся изорванная и покрытая какими-то странными пятнами. Зато рядом мы обнаружили родник, и это было все, чего мы желали; вода в нем была чистая и холодная, и мы сразу воспрянули духом, ибо теперь могли надеяться на избавление.

Быть может, кто-то подумает, что, отыскав родник, мы криками передали радостную весть нашим товарищам, оставшимся на судне, но это было не так, ибо в самой атмосфере этого места было что-то гнетущее и тлетворное, и всем нам хотелось поскорее вернуться назад.

Когда мы возвратились на берег, боцман велел четырем матросам спуститься в пришвартованные к бригу шлюпки и достать пустые анкерки; он также собрал все бочонки, ведра и фляги, какие только нашлись на борту, и вскоре работа закипела. Те из нас, кто был вооружен, отправились в рощу и носили наполненные водой емкости тем, кто стоял на берегу на лестнице, а те в свою очередь передавали воду на бриг. Матросам, работавшим на камбузе, боцман велел наполнить большой котел лучшими кусками солонины из бочек и сварить их как можно скорее; так для каждого нашлось дело, и каждый исполнял его со рвением, ибо мы решили, что теперь, когда у нас есть вода, мы не останемся на борту судна, посещаемого призраками и чудовищами, ни одного лишнего часа. Не удивительно, что матросы изо всех сил спешили поскорее снабдить шлюпки достаточным количеством провианта и вернуться в море, которое мы еще недавно с такой радостью покинули.

Так мы трудились без перерыва несколько часов, ибо слишком страшились приближающейся ночи. Часов около четырех боцман велел коку раздать матросам по куску вареного мяса с галетами, и мы на ходу перекусили, запивая наш немудреный обед чудесной водой, которой мы без устали наполняли фляги, бочонки и другую посуду, чтобы взять с собой в шлюпки. Кое-кто даже ухитрился ополоснуться и смыть с себя соль, ибо, находясь в море, мы время от времени погружались в воду, стараясь тем самым хоть немного умерить жажду.

При других условиях нам не понадобилось бы слишком много времени, чтобы сделать достаточный запас пресной воды, однако земля в роще была все же слишком мягкой и влажной, и нам приходилось рассчитывать каждый шаг, чтобы не поскользнуться; кроме того, расстояние между бригом и родником было порядочным, поэтому мы провозились дольше, чем рассчитывали. Когда боцман дал нам знать, что погрузка закончена и что нам пора возвращаться, мы не стали мешкать и поспешили к бригу. Уже на берегу я вдруг обнаружил, что оставил у родника свой тесак: я положил его на землю, когда мне понадобились обе руки, чтобы отнести на бриг довольно тяжелый бочонок. Когда я с досадой объявил о своей потере, Джордж, стоявший неподалеку от меня, крикнул, что сбегает за тесаком, и тут же умчался, ибо нашему юнге очень хотелось хоть одним глазком взглянуть на таинственный родник. Как раз в этот момент Джордж зачем-то понадобился боцману; когда же я сказал, что юноша вернулся в рощу, боцман сердито топнул ногой и свирепо выругался, заявив, что весь день намеренно удерживал парня подле себя, ибо знал о любви юнги к приключениям и желал уберечь от опасностей, которые могли подстерегать нас в лесу.

Не мешкая более, боцман бросился вдогонку за Джорджем.

Проклиная себя за то, что не подумал о последствиях вырвавшегося у меня досадливого восклицания, я побежал за боцманом, который уже исчез в роще. К счастью, я заметил, в каком месте мелькнула в последний раз его массивная фигура, и не сбавлял хода, пока не догнал боцмана, ибо мне вдруг показалось, что между деревьями разливается какая-то промозглая сырость, хотя всего четверть часа назад в роще было солнечно и тепло. Я, впрочем, приписал эту перемену близости вечера, до наступления которого оставалось не так уж много времени; кроме того, легкий озноб, который я испытал, мог быть вызван сознанием того, что в этом загадочном лесу нас только двое.

Мы бежали быстро и вскоре достигли родника, но Джорджа здесь было; не увидел я на берегу и своего тесака. Пока мы стояли там, боцман громко окликнул юнгу по имени; когда он повторил, мы услышали вдалеке пронзительный крик Джорджа, который звал нас из зарослей впереди. Мы побежали на голос, скользя и оступаясь на скользкой, влажной земле, в которую с чавканьем проваливались наши башмаки. На бегу мы продолжали окликать юнгу и вскоре увидели его самого; Джордж стоял посреди небольшой полянки, и я увидел, что он держит в руке мой тесак.

Бросившись к нему, боцман схватил его за плечо и грозным голосом приказал юнге немедленно возвращаться на корабль. Вместо ответа Джордж показал острием моего тесака на ствол ближайшего дерева. Повернувшись туда, мы увидели нечто, поначалу принятое нами за птицу; лишь подойдя ближе, я убедился, что это причудливый нарост на стволе, по странной прихоти природы напоминавший птицу в деталях и в пропорциях. Сходство было настолько разительным, что я отважился подойти к дереву еще на несколько шагов и убедился: зрение меня не подводит. Это была именно игра природы — какой-то дефект коры должно быть, хотя, повторюсь, сходство с птицей было поистине удивительное. Внезапно мне пришло в голову, что эта штука может оказаться хорошим сувениром, и я попытался отломать ее на память, но «птица» находилась слишком высоко на стволе, и мне никак не удавалось до нее дотянуться. Все же я сделал одно открытие, ибо когда пытался достать нарост, то невольно оперся рукой о дерево и обнаружил, что оно не твердое, а податливое и упругое, словно мякоть гриба.

Когда мы повернулись, чтобы идти назад, боцман спросил у Джорджа, что заставило его зайти так далеко в рощу; на это юнга ответил, что ему послышалось, будто кто-то зовет его из-за деревьев; в голосе этом было столько муки, что он не раздумывая поспешил на помощь, но никого не нашел. Оглядываясь по сторонам, он и заметил на стволе странный птицеобразный нарост. Пока же юноша с недоумением рассматривал его, до него донеслись наши голоса; остальное нам было известно.

Мы уже добрались до родника, когда между деревьев пронесся словно бы глухой, протяжный стон. Бросив взгляд вверх, я увидел, что небо потемнело, и что нас вот-вот застигнут сумерки. Я уже собирался сказать боцману, что нам лучше поторопиться, но он вдруг резко остановился и повернул голову вправо, пристально разглядывая что-то в тени между деревьями. Желая узнать, что привлекло внимание нашего командира, мы с Джорджем тоже посмотрели в ту сторону и увидели ярдах в двадцати еще одно дерево, чьи ветви обвились вокруг ствола подобно тому, как кнут обвивается вокруг своей рукояти. Это показалось нам настолько необычным, что мы не сговариваясь сделали к нему несколько шагов, ибо нам было любопытно узнать причину столь странного явления.

Но и вблизи картина не стала нисколько яснее; дважды мы обошли дерево кругом, однако и после этого знали не больше прежнего.

Внезапно вдали я услышал знакомые рыдания, предвещавшие наступление вечера; в ту же секунду странное дерево завыло в ответ — так, во всяком случае, мне показалось. Нечего и говорить, что я был потрясен до глубины души и еще больше напуган; попятившись назад, я тем не менее не отрывал взгляда от дерева. Напротив, я смотрел на него особенно пристально, и мне вдруг почудилось, что из промежутка между ветвями глянуло на нас темно-коричневое лицо. Это зрелище заставило меня застыть на месте; парализованный ужасом, я не мог двинуть ни рукой, ни ногой, а мог только смотреть. И пока я так стоял, мне показалось, что появившееся среди ветвей лицо составляет единое целое со стволом дерева, ибо я не мог сказать, где кончается одно и начинается другое.