Дом на краю ночи

И мы продолжали размышлять над тем, как лучше добраться до корабля, — стоя на краю утеса, мы спорили и строили самые фантастические планы, то и дело оборачиваясь, чтобы помахать рукой тем, кто с волнением следил за нами; прошло, однако, довольно много времени, а мы так и не придумали способа спасти людей с корабля. Потом мне в голову пришла мысль, разбуженная, вероятно, упоминанием о канате, который забросили на терпящее бедствие судно с помощью пушки: я вдруг вспомнил прочитанную мною однажды историю о прекрасной деве, которую возлюбленный похитил из укрепленного замка сходным способом, только речь в моей истории шла не о пушке, а об огромном луке, и не о канате, а о тонком шнуре, с помощью которого дева втянула к себе в окно прочную веревку. Едва подумав об этом, я решил, что и нам ничто не мешает заменить пушку большим луком, если только удастся найти пригодные для его строительства материалы. С этой мыслью я подобрал с земли ствол тростника и попытался согнуть, чтобы проверить его упругость, и был вполне удовлетворен результатом. Тут, пожалуй, следует заметить, что, хотя до сих пор я называл найденное нами растение тростником, оно не имело с последним никакого сходства, за исключением внешнего вида; здешний тростник отличался необычайно прочным, одревесневелым стволом и напоминал, скорее, бамбук, нежели тонкий и ломкий тростник-песколюб, растущий обычно по берегам морей и океанов.

Испытав тростник на упругость, я вернулся к палатке и, отрезав кусок топенант-шкентеля, который отыскал среди прочего нашего имущества, соорудил небольшой и довольно грубый лук. Затем я долго рылся в наших запасах дров, пока не отыскал тонкий и прямой стебель, из которого было сравнительно легко сделать подобие стрелы; к ней я вместо оперения приладил кусок длинного и узкого листа все того же тростника. Вооруженный таким образом, я вернулся к своим товарищам, которые все еще стояли на краю утеса; увидев в моих руках лук, они решили, что я задумал какую-то шутку, некоторые даже рассмеялись в предвкушении, однако, когда я объяснил им свой замысел, матросы перестали смеяться и принялись качать головами в уверенности, что я только зря потратил время, ибо, как они утверждали, ничто, кроме пороха, не в силах забросить тяжелый канат на столь большое расстояние. И, сказав так, они повернулись к боцману, с которым некоторые из них о чем-то горячо спорили. Некоторое время я спокойно прислушивался к разговору, и вскоре мне стало ясно, что часть матросов предлагает взять шлюпку (когда, разумеется, она будет починена) и попытаться подойти к судну, даже несмотря на плотный покров водорослей, в котором они предлагали вырубить узкий канал. Но в ответ на эти сказанные с большой горячностью слова боцман только покачал головой и напомнил о гигантских каракатицах, крабах и других, еще более страшных тварях, которые могут скрываться среди водорослей и тины, добавив, что находящиеся на судне моряки давно бы пробили такой канал, будь это возможно. И эти обдуманные слова разом охладили неразумный пыл некоторых моих товарищей и заставили их замолчать.

Буквально в следующее мгновение случилось нечто, подтвердившее справедливость боцманских предостережений; один из матросов тревожно крикнул, привлекая наше внимание к стоящему посреди травы судну. Повернувшись в ту сторону, мы увидели, что находящиеся на палубе люди в величайшей тревоге мечутся по палубе, а некоторые пытаются сдвинуть с места деревянную крышку, закрывавшую широкую щель в надстройке. В ту же секунду мы поняли, что вызвало столь сильное смятение среди находившихся на судне моряков, ибо трава под бортом вдруг зашевелилась, и взметнувшиеся над ней чудовищные щупальца потянулись к тому месту, где только что было отверстие, но щель, к счастью, была уже закрыта, и людям на борту ничто не грозило. При виде твари и те из нас, кто предлагал добираться до судна на шлюпке, и те, кто был против этого, разразились громкими криками ужаса, а я подумал, что, вздумай мы прибегнуть к этому способу, люди на судне были бы обречены на гибель.

Потом мне пришло в голову, что если я хочу убедить товарищей в достоинствах моего плана, то лучшей возможности мне не представится; тогда я заговорил, обращаясь в первую очередь к боцману. Я рассказал, что в книгах, которые мне приходилось читать, описаны баллисты и катапульты, которые строили еще древние и которые могли метать тяжелые камни весом с двух взрослых мужчин на расстояние до четверти мили; больше того, существовали особо мощные баллисты и аркбаллисты, метавшие огромные копья и стрелы еще дальше. Эти мои слова удивили боцмана: ни о чем подобном он никогда не слышал и потому сомневался, что мы сумеем построить подобное оружие, но я ответил, что для меня это не составит труда, ибо у меня в голове прочно запечатлелся чертеж одной такой метательной машины; кроме того я добавил, что, во-первых, на нашей стороне ветер, а во-вторых, мы находимся на довольно значительной высоте, что позволит стреле пролететь намного дальше, прежде чем она упадет в воду, или, в нашем случае, в водоросли.

В конце концов я подошел к самому краю утеса и, попросив боцмана смотреть внимательно, наложил стрелу на тетиву и, натянув лук, пустил ее высоко в воздух. Благодаря подхватившему стрелу попутному ветру и высоте утеса, она упала в воду на расстоянии более двухсот ярдов от того места, где мы стояли, покрыв таким образом почти четверть расстояния, отделявшего нас от судна. Столь наглядная демонстрация сразу же привлекла боцмана на мою сторону, хотя он и заметил, что стрела упала бы гораздо ближе, если бы к ней была привязана веревка. Со столь справедливым утверждением я тотчас согласился, хотя и позволил себе, в свою очередь, указать на то, что этот мой лук сделан кое-как, на скорую руку, и что сам я почти не умею стрелять. Но, добавил я, если мне помогут построить большой лук, то перебросить через корабль стрелу с привязанным к ней тросом не составит труда.

Теперь, с высоты приобретенного опыта, я готов признать, что мое обещание было слишком поспешным и самонадеянным, но тогда я верил в свой план, и мне не терпелось привести его в исполнение, что, после горячих споров за ужином, мне позволено было проделать.