Ключи от Бездны

Хастред вернулся домой с увесистым кошельком (ради которого пришлось, надрываясь, вытащить вязанку древних мечей и сбагривать их коллекционерам), как раз успев отойти от конфликта и даже снова соскучиться по рыжей стерве. Успел уже и возбояться, что застанет пустую избушку с давно остывшим очагом, но вместо этого с облегчением обнаружил на месте эльфийку, с кислой миной поджигающую в очаге неколотые чурбаки. Что за это время успело прокрутиться в голове Тайанне, так достоянием общественности и не сделалось, однако годы спустя вечноживущие тетушки, навещая ее, признавали, что на девочке с тех самых пор нет лица, да и клыки словно бы притупились.

Оставаться в несчастливой коте охоты не нашлось ни у одного, пожитки были собраны моментально, и воссоединившееся семейство отбыло снова на юг.

Далее была Гренгия, где Тайанне была представлена ко двору местного герцога и какое-то время занимала пост придворного магика, а Хастред подвизался то на лесопилке, то молотобойцем при кузнице, иногда в порту, разгружая проходящие по ближайшей реке баржи, ходил в ночные патрули с целью отлова когда воров, а когда и лесных тварей, выползающих к городу. Огромным облегчением для него стало то, что супруга теперь была постоянно при деле и в меланхолию ее больше не валило, а самому ему было хорошо где угодно, где кормят, поят и ты сам себе хозяин. И все бы было хорошо, если бы спустя полгода эльфийка, засидевшись на рабочем месте до глубоких потемок, не поджарила крадущегося в ночи субъекта, оказавшегося никаким не вражеским шпионом (да и какие шпионы в этой Гренгии, если вдуматься, ведь никаких секретов кроме огненной начинки гуляша у них отродясь не было, зато секретов этого самого — в каждой таверне свой, все бы даже Чумп красть замаялся), а страстным полюбовником. Опять же и это бы как-нибудь разрулилось, но полюбовник был не абы чей, а самого герцога. Скрыть бы это... но вот беда, у эльфов как выясняется такие штуки в порядке вещей, вот Тайанне и вынесла, не подумав, итоги следствия на вседворовое обозрение. И герцог, враз и амурный интерес утратив, и репутацию праведного мужа, осерчал не на шутку. Сердиться на вспыльчивых огненных магичек, надо заметить — предприятие рисковое, а бросаться затыкать им рот собственной изнеженной ладошкой так и вовсе опрометчиво — они, как оказалось, могут огнем и из носа дыхнуть, да так, что вместо властной длани в дорогих перстнях будет сплошная угольная чушка, тянущая на государственную измену как с куста. Пока царедворцы принимали меры и решали промеж собой, не западло ли поддерживать герцога таких нравов, что в приличном остроге и то рядом не посадят, Тайанне успела, задрав чинную юбку, метнуться со двора и затеряться в городе.

Благочинные гренгийцы решили таки нетрадиционного своего коня на переправе не менять, а стало быть отрядить вдогон за беглянкой и изменницей здешних лихих кирасиров. А также послать за каким ни есть летописцем, чтоб придумал, как бы так представить дело, будто она насквозь виновата, а герцог весь в белом и прям мужчина. Зная, что один такой писарчук как раз прибухивает в кабачке у пристани, неосмотрительный служка туда метнулся и сбивчиво описал задачу целевому субъекту, оказавшемуся, надо ж так случиться, все тем же Хастредом. Таким образом звезды сошлись... Ну, то есть обозначились — сходились они по запарке долго, обе описали не один круг по городку в поисках друг друга, причем за Тайанне осталось с полдюжины пожарищ (когда ты, по сути, живой огнемет — все вокруг выглядит мучительно похожим на кострища, ага), а за Хастредом где-то десяток ретивых загонщиков с проломленными грудинами и раскроенными черепами. В конечном итоге подвернулась уходящая на юг ладья, на которую удалось попасть, прыгнув с моста. Назойливые кирасиры некоторое время преследовали ее по берегу, ломая конские ноги и теряя подковы, пускали арбалетные болты, грозились пиками и сулили странное. Когда же капитан выразил готовность привалить к берегу и дать разобраться между собой, почему-то отстали и пропали из виду.

Стоило это приключение кучи всякого домашнего скарба, но по чести Хастред был только доволен, потому что жизнь по его гоблинскому представлению примерно так и должна выглядеть. Тайанне же осталась в искреннем недоумении насчет лицемерия этих ненормальных хумансов, которые с одной стороны очень хотят быть как прогрессивные эльфы, а с другой стороны убить готовы за то, что их в этом поддерживают.

В Укурции были красивые приморские пейзажи, но местный этнический колорит вызывал у Тайанне недоумение, а Хастред быстро начал чувствовать себя лишним на таком празднике жизни, как укурецкий базар — поскольку на нем говорят все и сразу, а местное искусство торговли, в ходе которого участники не столько совершают товарно-денежный обмен, сколько между собой знакомятся и сближаются, ему показалось лишним и совсем непривлекательным. Надолго не задержались и здесь. Стоило Хастреду насобачиться ковать кривые сабли под руководством косноязычного, а потому неболтливого кузнеца, как Тайанне устала паковаться в тутошние многочисленные лиги тканей и опять показала характер. Вместо того, чтобы по требованию общественности спрятать в мешкоподобное одеяние свои бесстыжие лодыжки, запястья и, главное, буйную гриву рыжих волос, она пресловутую общественность злобно обшипела и перешла на одежду в духе победившего феминизма — рейтузы в обтяжку, короткая юбка, блуза, вызывающе распахнутая чуть ли не до пупа, хотя стоит признать, что эльфийские каноны красоты извлекают абсолютный минимум пользы из глубоких вырезов. Укуркам, впрочем, хватило самого принципа. Состоялся скандал, слово за слово, и отряженная городской администрацией группа воинов с самым решительным видом прибыла к резиденции возмутительницы спокойствия. Хастред поспешно метнулся встречать гостей в надежде тучи развести руками, но инструментарий разрешения конфликтов оказался неожиданно ограниченным, поскольку здешние стражники наотрез отказались напиваться вдрабадан. Тутошние инучеры вообще оказались ребята под стать тем драуграм — может, внутри у них и бились какие ни на есть пылкие сердца, но никаких признаков этого они не демонстрировали, а стояли навытяжку и глядели сквозь него, словно он был прозрачен как горный хрусталь. Дипломатия (ну ладно, чего вы. У гоблинов и троллинг — дипломатия) разбилась об их глаза навыкате, как графин из пресловутого хрусталя. Более того, суровый пышноусый ода-баши предпринял попытку попрать гоблина своим табельным верблюдом, дабы оттеснить с дороги и добраться до виновницы торжества, по которой как раз плакал горючими слезами зиндан. Хастред вынужденно потеснился, но тут же собрался с мыслями и втащил верблюду по соплям. А когда верблюд грохнулся на колени, совершенно машинально втащил по соплям и самому ода-баши, вложив в этот упрек всю обиду за отказ преломить с ним полбаночки. А там уже поздно было объясняться, потому что инучеры повытаскивали свои симетерры и предприняли в отношении дерзкого гяура вполне конкретный газават. Так ввечеру возвещали в порту глашатаи, объясняя любопытствующим, почему посреди города что-то горит и рушится. Согласно официальной версии, всех настигла неумолимая длань правосудия. Не поверив официальной версии, вы могли бы заметить искомого гяура подпирающим косматую башку на очередной ладье, отчаливающей от негостеприимного укурецкого берега обратно на север, в края, где по крайней мере с тобой выпьют, прежде чем топтать животными. Его же огнеопасная супруга наконец изловила за хвост изворотливую птицу письменного творчества и провела почти весь маршрут, сочиняя обидное письмо укурецкому султану. Письмо было отослано с оказией, и видимо до султана не дошло, потому что с его стороны не появились ни наемные убийцы, ни дипломаты с объявлением войны, ни даже ответного поста с адекватным случаю хамством.

Пихалия оказалась более терпимой и гостеприимной, хотя Хастред, например, едва ли смог бы отличить пихальянцев от укурков — выглядели они примерно так же и примерно так же галдели все время. Впрочем, Тайанне в своем предусмотрительно надетом костюме сильной женщины никакого ажиотажа не вызвала, а когда в попытке таки сорвать вожделенные лавры центра внимания вышла на балкон гостиницы голышом (типа как невзначай, имея целью с королевским величием проигнорировать восторги публики), зрители ее хоть и освистали одобрительно, но назойливые предложения чего-нибудь отрастить на этом скелетике не могли не испортить ей настроение и отношение к этой славной в своей непосредственности нации. К тому же на балконе напротив появился абориген в таком же костюме, но многократно превосходящий ее во всех измерениях, особенно в области талии (если область между плечами и ногами уместно называть талией, даже когда оно напоминает полный мешок сыпучих продуктов и покрыто, как и все вокруг, густейшей черной волосней по всей площади поверхности). Эльфийке аж поплохело от такого зрелища, а спустя минуту поплохело вторично и еще сильнее, потому что данный адонис начисто лишил ее лавров, честно заработанных рискованным перформансом: все зрители моментально переключились на конкурента. И хотя орали ему, как показалось Хастреду, в основном подколки и грубости, но столь живенько и задушевно, а он на них отвечал столь же непринужденно и азартно, что впечатление сложилось самое что ни на есть приятное.

Дабы не принимать поражения, Тайанне скрежетнула зубами и принялась было рассыпать искры со всей своей тушки, от негодования покрывшейся гусиной кожей. Огненное шоу, может быть, и принесло бы ей пару очков в состязании, но поблизости случилась местная пожарная команда, и в эльфийку прилетели одно за другим три ведра обидной ледяной воды не первой свежести.

Что и говорить, пребывание в этой стране не заладилось, тем более что вместо пива тут подавали вино, а всей работы было — либо ходить в море на шаланде, в надежде набить оную кефалью, либо пасти овец. Для себя Хастред, быть может, и рассмотрел бы судьбу овцепаса, но Тайанне прониклась к местному социуму вполне понятной непримиримостью. Пришлось двигать дальше...

На Кранцию было немало надежд, потому как в широких кругах она славилась тонкостью нрава, куртуазностью и умением изящно и непринужденно сдаваться кому угодно в любых обстоятельствах, так что можно было надеяться на записное миролюбие. Надежды, как им свойственно, не оправдались. Всего лишь неделю провели супруги на просторах этой воспетой бардами державы, выискивая отличия от иных мест, как началось традиционное. Какие-то потасканные ребята, покачивая перьями на шляпах и позванивая шпорами, слишком длинными, чтобы иметь назначение сугубо утилитарное, встретились застенчивой кучкой на пути за городом, поторговались между собой и вытолкнули из своих рядов одного делегата, который опасливо приблизился к Хастреду и маловнятно пригласил его на дуэль за честь прекрасной дамы. Гоблин озадаченно оглянулся на Тайанне, поскольку других прекрасных дам в окрестностях не водилось, получил от нее величественный кивок-дозволение, предупредительно осведомился у дуэлянта, нет ли у того мстительных и властных родственников; узнав же, что нет, аккуратно ударил его с ноги в торец и тем услал на просторы помидорных грядок, простирающихся в этих широтах до горизонта. Любезные кранцузы возроптали, но, поскольку они были кранцузы, сделали это куртуазно и миленько; они объяснили заезжему, что так дуэль не проводится, а проводится она на рапирах. Нет, топор за нее не сойдет, вот извольте есть запасная, вон за сей конец держаться соблаговолите, а иным пронзать. После Укурции Хастред стал осторожно относиться к чужим обычаям и уважать их с удвоенной силой, так что уточнил, какова рекомендованная глубина пронзания, нашел среди грядок катапультированного бретера, похожего на раздавленную тележным колесом лягушку, и добросовестно его напронзал так, что уж никто бы не придрался. А потом попронзал еще, для практики с неловкой колющей хреновиной. А потом еще, потому что понравилось. Ну и потом еще, чтоб так сказать зафиксировать результат.