Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы

Опомнившись, оба… или «Ванильный вечер»

Клялась ты — до гроба

Быть милой моей

Опомнившись, оба

Мы стали умней.

Опомнившись, оба

Мы поняли вдруг,

Что счастья до гроба

Не будет, мой друг. Николай Заболоцкий

…Не сговариваясь, оба они назвали этот вечер «ванильным».

Во-первых, потому, что так называлось кафе, куда они внезапно заскочили, повинуясь какому-то непонятному для них зову.

Во-вторых, этот вечер действительно казался пряным, как ваниль, — пряным и терпким, как желание, и дурманящим, как кальян.

Желание жгло их обоих, но оно же и отпугивало, и они вели себя, словно испуганные птицы, то слетаясь друг к другу вплотную, то разлетаясь в стороны и опасливо поглядывая друг на друга исподволь.

Она называла себя Стелла Стайн, то ли радуясь согласному созвучию имени и фамилии, то ли отсылая к Гертруде Стайн-с тайным ли умыслом или явным, но к той Гертруде Стайн, которая придумала термин «потерянное поколение»; Боже! кто из нас не считал себя потерянным на определенном этапе жизни?!

Его звали Лев Велин; зеркальное отражение имени и фамилии его не волновало, но без мистики все же не обошлось, без магии цифр, его насторожившей: Стелле 12 июля исполнилось 25 лет, а Льву 21 июля — 52.

Лев и Стелла познакомились случайно в «ВКонтакте» — социальной сети, порожденной сумрачным питерским разумом. Раз за разом обменивались они редкими посланиями и, может быть, никогда бы и не встретились, если бы не командировка Велина в тот самый город, где жила Стайн.

Они созвонились и договорились о встрече; в письме, ее предваряющем, Лев предложил Стелле перейти на «ты».

«Только после того, как мы выпьем на брудершафт!» — парировала Стелла.

«Идет, — согласился Лев, — встречаемся в ресторанчике “Амарилис”, там подают кьянти…»

На том и порешили.

В условленное время Велин подошел к «Ама-рилису» и заглянул вовнутрь: увы, свободных мест не было.

«Здесь недалеко, буквально в десяти минутах ходьбы, есть кафе “Ваниль”, - подсказал расторопный метрдотель. — А у нас сегодня глухо…»

Велин побродил возле ресторана, размышляя, что же делать, но Стелла не появлялась. Наконец, она позвонила ему на мобильный:

«Лев, ты меня прости, я чего-то тут заплутала, у меня географический кретинизм, понимаешь?! В общем, я тут, рядом, буду минут через десять…»

«Хорошо, — сказал Лев, — жду…»

В самом деле, через десять минут, виновато улыбаясь, Стелла подошла к месту встречи, она беспомощно развела руками, Велин хотел успокоить ее и слегка обнял. Девушка не отстранилась, но то, что было дальше, оба помнили смутно, хотя и признавались потом, что чувствовали себя, как в бреду.

Взявшись за руки, будто они встречаются уже в сотый раз, Стайн и Велин побрели, не разбирая дороги, куда-то наугад, но самое интересное, что через пятнадцать минут беспорядочного блуждания по переулкам они каким-то непостижимым образом вышли к тому самому кафе «Ваниль».

Им повезло: оказался свободным небольшой кабинетик, вход в который закрывала штора из грубого сукна.

Тотчас нарисовалась шустрая официантка, метнувшая на стол пухлое меню.

«Я ничего не хочу, только вино, ладно?..» — сказала Стелла, улыбнувшись.

«Только вино…» — повторил Лев.

«Я тебе не писала, но Лев входит в число трех моих любимых имен, — Стелла пригубила немного вина. — Лев, Марк и Михаил…

Почему ты на меня так странно смотришь?»

«Михаил-это имя моего младшего брата, а Марк-мой сын… — тихо-тихо прошептал Лев, — откуда ты это знаешь? Ты ведьма?»

«Я и сама, честно говоря, не знаю, кто я…» — Стелла закурила.

«Мы выпьем на брудершафт?» — поинтересовался Лев.

«Конечно!» — просто, безо всякого кокетства ответила Стелла.

Они выпили, поцеловались, едва соприкоснувшись губами, но, спустя мгновение, их словно ударило током, и поцелуй повторился. На сей раз он получился затяжным, как прыжок с парашютом; а впрочем, Лев и сам чувствовал, как проваливается в какую-то бездну, летит, не успевая дернуть кольцо.

Они пили, снова целовались, пили, лихорадочно говорили о чем-то, снова пили, обнимались так, словно искали друг у друга защиты.

Внезапно штора отодвинулась, и в комнату вошел чернявый человек в униформе, держа в руках прибор для курения кальяна.

Ни слова не говоря, он поставил прибор на стол и исчез, как тень отца Гамлета.

Лев взглянул на Стеллу.

«Что это?» — удивленно спросил он.

Стелла пожала плечами и улыбнулась. Затем взяла выходящую из сосуда трубку и вдохнула кальянный дым.

В сосуде тотчас забулькало, и, сделав паузу и выдохнув ароматный дым, Стелла произнесла: «Что ж, вполне качественный кальян…»

Штора снова отодвинулась, и в проеме возник тот же человек, в глазах его читался вопрос.

«Вы не заказывали кальян?»

Велин махнул рукой.

«В самом деле?» — удивился человек.

Стелла засмеялась:

«Можете забирать, кальян хороший, годится». Лев внимательно посмотрел на Стеллу: ее лицо пылало то ли от выпитого вина, то ли от хорошего кальяна, то ли от поцелуев, то ли от смущения.

«Пойдем, — сказала Стелла ласково, — пойдем, Левушка…»

И они пошли вдоль набережной, одетой в гранитную смирительную рубаху. Вода била в камень, кричали птицы, летал по воздуху тополиный пух.

Стелла и Лев шли, покачиваясь, опьяненные непонятной им близостью, соединенные таинством сопричастности.

Занимался рассвет; усталые, они добрались до гостиницы, где остановился Велин, и, едва раздевшись, упали в постельную купель, умирая и заново рождаясь с каждым касанием, с каждым поцелуем.

Потом они уснули одновременно, держа друг друга в объятиях.

…Когда Велин проснулся, Стайн в комнате уже не было, а на экране своего ноутбука, оставленного им на стоящем рядом с постелью кресле, он прочитал следующие строки:

«Это была странная встреча…

Но мне снился “Ванильный вечер”. Я даже знаю, почему. Все происходило настолько быстро, что мозг отказался обрабатывать поток в реальном времени — и записал все с целью разобраться позже, чем и занялся ближе к рассвету.

Лев, я очень медленно и трудно схожусь с людьми в физическом смысле. Ментально может происходить все что угодно, вплоть до телепатических подключений, но у меня совершенно звериные границы личного пространства. Глупо звучит, возможно, но мне действительно нужно постепенно сокращать пространство, как Лису, приходить всегда в одно и то же время-только садиться с каждым разом чуть ближе. Когда процесс строится иначе, мне стоит больших трудов не озвереть и не откусить тянущуюся ко мне руку. Буквально.

Вчера вечером ситуацию спасли, пожалуй, только мысль о первичности материи и поглаживание по волосам. По шерсти.

Нет, ну правда. Вот такое вот я животное.

Потому и мозг половинился страшно — рычал, но думал о вечном.

Бережнее со мной, пожалуйста, хорошо?» Завершал письмо веселый «смайлик», издевательски раскрывающий рот в дурашливой улыбке.

Велин прошелся по комнате, потом снова вернулся к ноутбуку и снова перечитал послание от Стеллы.

«Это была странная встреча…»

В самом деле, думал Велин, это действительно была странная встреча, такая же странная, как виденья, которые, говорят, случаются в кальянном дыму.

Велину почему-то казалось, что все это время он общался с «двойником», образы множились, как дым от кальяна, время покачивалось, подобно страусиным перьям.

И если мозг Стеллы отказался обрабатывать поток информации в реальном времени, то Лев — не зная, почему-тоже не осознавал себя, был, как в тумане: ориентиры сместились, время отступило, настоящее ушло в прошлое, возраст «высоких договаривающихся сторон» не имел никакого значения.

Его возбуждал, дразнил, пьянил, пугал, манил феерический факт совпадений — от совпадений творческих до совпадений буквальных, таких, которых иначе, чем мистикой, не объяснишь.

«Мандельштам не про этот ли “ванильный вечер” писал, не про нас с тобой?» — сказал вслух Велин, вспоминая любимые строки:

В пожатье рук — мучительный обряд.На улицах ночные поцелуи,Когда речные тяжелеют струи,И фонари, как факелы, горят.

Ночные поцелуи, нечаянные пожатья рук, горячие объятья — как она приникла к нему, обняла крепко-крепко, словно требовала запомнить этот миг горячности и бреда.

…И смеялась…

… И ушла, исчезла…

Велин посмотрел в окно и заговорил, обращаясь к исчезнувшей Стелле, словно слова стрелой выпущенной могли, пробивая время, долететь до ее сознания:

«Стелла, Стелла… Боже мой, если бы ты знала, что такое скоротечность времени! Если бы ты кожей чувствовала, как оно, время, просачивается сквозь поры, унося с собой каждую минуту, секунду, мгновенье частицу моей жизни, а стало быть, и частицу меня самого!

Безумие (жар) “ванильного вечера” — это жажда мгновенного со-творчества, co-единения, сопричастности.

Нет-нет, все же следует опасаться двойников, выныривающих из Зазеркалья, из смуты, из омута, из потусторонности социальной сети…»