Полудержавный властелин

— Почему ты всем что делать указал, а мне нет?

— Потому, что тебе и так дел хватает, да еще за всеми надзирать.

— Я помочь в большом хочу.

— В большом… Есть одно дело…

— Какое? — сверкнули передо мной любопытные глаза

— А вот какое, — я опрокинул жену на спину и навис над ней. — Меня надо любить.

— Обманщик!

Но я поцеловал ее, а потом шептал в ушко нежные слова и слушал, как она стонет. Никогда такого не было раньше — там, в XXI веке. Ну секс, ну неплохой, иногда даже очень хороший, но чтобы вот так, «и станут двое одна плоть»…

Потом я откинулся на подушки отдышаться, а Маша, завершив приготовления ко сну, все равно настойчиво потребовала от меня большого дела.

— Есть такое. Тайное.

— Опять? — грозно вопросила внучка Владимира Храброго.

— Нет, по настоящему тайное. Нужно купить Новгород.

— Ну тебя!

— Не дерись, слушай. Нужен очень большой запас пушной рухляди. Но накопить его надо так, чтобы никто ничего не заподозрил.

Мы проговорил заполночь, так что я не слишком выспался и с утра зверем рыкал на всех, кто видом или взглядом давал основания подозревать, что слышал наши ночные крики.

Все князьям, графьям и корольям всегда и везде не хватало денег и они широко занимали. Государство вообще дело страсть как дорогое, без внешнего и внутреннего долга ну никак. Порой кредиты возвращали, порой случались грандиозные обломы, типа падения того же дома Барди сто лет назад, когда Эдуард III Английский попросту послал своих ломбардских заимодавцев лесом, следом случился дефолт Франции, разорение Флоренции и пошло-поехало — банкротство папы римского, Неаполя, Кипра, далее везде, эффект домино в чистом виде.

Брать в долг проще всего у своих купцов — в крайнем случае можно отдать землями или привилегиями, но тут главное не перейти черту, после которой кредит из инструмента превращается в удавку.

Как в Твери.

Суверенный дефолт Тверского княжества мы организовали по-преферансному, «ходом из-за угла». Для начала Великое княжество Московское затеяло укрепление своих пограничных с Новгородом владений. Подновляли и реконструировали крепости в Ржеве, Волоке Ламском, как будто спохватившись через тридцать лет после того, как они достались Москве от Свидригайлы.

Но синхронно с ними затеял строительство в Бежецком Верху Дмитрий Красный, младший брат и тезка Шемяки. А если к этому добавить, что городни и прясла чинили в Дмитрове и Угличе, то то картина для Твери рисовалась не шибко радужная — обложили со всех сторон, того и гляди, замуруют, демоны!

И потому Борис Александрович Тверской тоже взялся за капитальное строительство, посчитав необходимым противопоставить взявшим его в кольцо крепостям кремники в Дорогобуже, Кашине, Клину, Микулине, Зубцове, Старице и Холме.

Мало того, что строить приходилось больше, так еще и половина этих городов принадлежала удельным князьям — домен великого князя даже в лучшие годы составлял немногим больше трети тверских владений. То есть приходилось мотивировать своевольных братьев и племянников, что в сложившихся условиях означало оплачивать усиление фортификаций. А деньги, ушедшие в удельные княжества, заодно уходили из-под контроля. Вот и получалось, что серьезно укрепляя только Ржев и Бежецкий Верх, Москва вынудила Тверь тратить много больше и, главное, неэффективно.

Вот Борис и набрал кредитов у купцов. Отказать своему князю никак невозможно, но бизнес при этом вести все равно надо, а на какие шиши? И тут очень кстати появились Ховрины и Крестовоздвиженское братство, наш московский банк…

Так что когда я объявил о намерении поставить в Москве каменную крепость и поручить это Ховриным, они согласованно заныли о нехватке денег на такое дело, после чего предъявили тверичам заемные грамоты к оплате.

И тверское купечество побежало к своему князю в надежде что-нибудь получить от него. Борис впал было в отчаяние, но ему подсказали, что он может занять у меня напрямую…

— Вот такие расклады, Борис Александрович, — Владимир Ховрин закончил зачитывать цифры из здоровенной учетной книги, — общим счетом восемь тысяч рублев без малого.

— Без ножа режете, где ж мне такие тыщщи взять? — запричитал сразу сгорбившийся князь.

Для разборок и предъяв съехались мы в пограничном Клину. Город стоял наполовину разрытый и всем своим видом как бы показывал, что деньги ушли если не на ветер, то в землю.

Съехались красиво — старшие дворские в начищеных бронях, яловцы да стяги реяли, бояре в шелках-аксамитах, чисто выставка понтов. Я в своем кафтанце на фоне тверских смотрелся не очень, ну да по одежке встречают, а провожают по умищу. Вот умищем и будем выделяться. Народ же клинский высыпал на улицы и радовался, невзирая на дефолт и качество одежды — такое шоу, как приезд двух великих князей с бояры, не каждый год, да что там, не каждое десятилетие, а то и один раз на веку.

Сели в старом тереме, где прежде обитал удельный князь клинский, выметенном-вычищенном, но все равно запустевшем. Как ни крути, если в доме не жить постоянно, он и сам становится неживым — дует во все щели, не так скрипят половицы, хлопают двери, из-под ног шарахаются мыши…

— Я одного не пойму, княже, зачем ты эти крепости затеял?

Борис отвел взгляд.

— Мы же твою землю, почитай, со всех сторон бороним и защищаем, и воевать с Тверью нам нужды нет, — проникновенно давил я. — И так думаю, что русским с русскими воевать нельзя, мало нас и прибытку в том никакого.

— А в Угличе зачем тогда строите? — буркнул Борис

— Хочу туда столицу перенести, на Волгу. Тесно на Москве.

Борис хмыкнул — эдак еще и речной ход запрут.

— А Дмитров?

— То Шемякино владение, я в брате не волен.

— И в Городце Бежецком тож?

— И тамо.

— Эк у вас все ловко! Так утром проснешься — а уже кругом Москва!

— Москва и так кругом, только нам Тверь нужна наособицу и независимая.

— Зачем же?

— Ганзу охмурять.

Похоже, я сумел его удивить — Борис замолчал, поднял глаза на потолочную матицу[9] и принялся прикидывать, как можно надурить немцев.

— Вот смотри, княже, — приступил я к объяснениям, — Ганза нам торговлю понемногу перекрывает, нужного товару не продает, а на наш товар цену сбивает

— Так… — вроде бы соглашаясь кивнул Борис.

— Ганзе большое и сильное русское государство — нож острый, им выгодней нас поодиночке держать и свою цену навязывать.

— Тогда совсем не пойму…

— У немцев сейчас кто главный противник в торговле?

— Новгород?

— Не-ет, — я помотал пальцем, — тамошние «золотые пояса» для своей выгоды на какие хошь условия пойдут, их немцам придавить — как чихнуть. Москва им страшна, потому как Вяткой завладела и Заволочье под себя тянет, а все меха оттуда.

Тверской князь смотрел на меня с изумлением, а я ощущал себя злодеем из блокбастера, когда он расписывает герою все свои злодейские планы.

— Так вот подумай, кого они могут в противовес Москве поддерживать? Новгород и так в их воле ходит, — это я, конечно, малость привирал, но не слишком. — Только Тверь! Понимаешь?

— А нам-то что с того?

— А то, что медь и олово тебе продавать будут охотнее. И другой товар, что в Москву не отпустят.

— Ну, положим, а с долгом что делать? — похоже, до Бориса наконец дошло, где можно поторговаться.

— Денег, чтобы купцов да черный люд не обдирать, кроме как с ордынского выхода, взять неоткуда, — даже не спросил, а утвердительно сказал я.

— То так, княже, то так, но неужель ты хочешь…

— Да, этого и хочу, выход не платить.

— Но Орда…

— А вот коли мы вместе, заедино станем, то Орде нас не осилить.

Долго ли, коротко ли, договорились — Борис подписывает два докончания. Первое тайное, где он меня и Шемяку признает «в отца место» и обязуется во всем следовать нашей внешней политике, и на наших врагов вставать тоже, как и мы на его. Ну и потенциальный династический брак подтвердили.

Второе же для всеобщего сведения. Где мы поименованы всего лишь «братьями» и включающем кучу спорных вопросов, решение которых отнесено на усмотрение третейского судьи, коим избран отсутствующий митрополит.

А долг Тверь отдает с ордынского выхода, за два года. И только московскими копейками — ну грех же не создать дополнительный спрос на нашу замечательную монету. Она и так уже пользовалась немалой популярностью среди наших торговых партнеров — серебряная, с гуртом, с четким рисунком. Не прежние невзрачные чешуйки, настоящее средство международных финансовых операций.

Так что Тверь мы и так втянем, без кровопролитиев и съедения чижика. Но всем и всюду будем демонстративно сетовать, что не получилось из-за свары с Борисом поставить торговые дворы что Москвы в Твери, что Твери в Москве.

А вот в Новгороде и Казани дворы строились. Причем в Казани несколько на отшибе от самого города, эдаким замком, в расчете на минимум недельную осаду. Ну а что — товар дорогой, налетят какие сволочи-ушкуйники или находчики ногайские, защищать надо. Потому как я не особо верил, что нынешние расклады с Казанским ханством у нас надолго. Сам Улу-Мухаммед, возможно, договор соблюдет, но вот те, кто придут после него? Так-то наше дело наладить торговлю и привязать как можно больше народу к Москве. Вон, как ловко бывшие булгары расторговались серой!

Вот для таких и строился Казанский двор в Замоскворечье, за Кадашами, по Большой Ордынской Дороге. А новгородцы выбрали место за Хлыновым селом, где уже сидела новгородская сотня, вроде и далеко, зато среди своих, главным туда посадили одного из Шемякиных сторонников.

А завершился год 6947-й, он же 1439-й, явлением вологодского купца Калинникова, торговавшего в Великой Перми и привезшего помимо писем от тамошнего епископа Герасима да немалого числа пушнины, еще и красивый камень. Он развернул тряпицу и поставил на стол нечто зеленое, напоминающее формой вскипевшие и вздувшиеся пузыри.

— Камень сей, княже, легко мелким песком трется и гладкий красив весьма.

Да, цвет приятный, малахитовый такой…

Малахитовый???

— А тертый и гладкие есть?

— А как же, — довольно улыбнулся купец и поставил на стол каменюку поменьше, на которой от шлифовки проступил тот самый малахитовый узор.

— Где водится?

— На заход от Чердыни, в красных песках.

— И много там красных песков?

— Изрядно, прямо до Усолья-Камского тянутся, где наши варницы, верст пятьдесят верных.

Красные пески и малахит, про который я вызнал все, прочитав в детстве сказы Бажова — это медная порода.

Значит, у нас есть медь и надо ее достать.

Всего лишь.