Полудержавный властелин

Глава 11 — Политэкономия по Адаму Смиту

Юрка заболел, два дня метался в жару. Метались и мамки-няньки, угроза-то нешуточная — дети мерли тут постоянно, без разницы княжеские они или крестьянские, только если крестьянского «Бог дал, Бог взял», то за наследника великого стола спросят, и хорошо если не кнутом в пыточной.

И уж точно спросит Маша.

— Я тебе сколько раз говорила, смотреть!

Сенная девка молча таращила испуганные глаза, пока жена таскала ее за косы. Пришлось придержать Машину руку, развести стороны и потом, за закрытыми дверями, втолковать:

— Ты точно знаешь, что она виновата?

— Больше некому!

— Сам Юрка не мог молока холодного напиться? Или вспотеть и на ветерке потом постоять?

— Она должна смотреть!

— Даже если так, этим ты Юрке не поможешь. Иди к нему, пои травами, следи сама. И бабку Ненилу слушай, она понимает.

Погладил Машу по спине, поцеловал в лоб и принялся за дела — помочь в лечении я не могу, потому не буду мешать. Тем более, что начиная еще с писанного Никулой наставления по микропедиатрии, методы, так скажем, непроверенного свойства систематически из обихода изживались. И если за малиновое питье, не давшее результата, Маша и я могли пожурить, то вот за всякую дичь прилетало по-полной.

Так что обошлись травяными взварами, медом и прочими не слишком радикальными средствами, на третий день жар спал. Но Юрка все равно капризничал, да так, что Маша сорвалась на меня за то, что я ей не даю срываться на окружающих и выперла из терема — типа если сам не можешь сына успокоить, так не мотайся под ногами. И я отправился на Яузу, реализовать одну идейку насчет успокоения сына, да и тише там, несмотря на бумканье молотов.

Ехать от загородного двора до Яузы — минут десять неспешным шагом, все рядом, все мастера под рукой, потому я с помощью Збынека сыскал резчика. Збынек нынче большой начальник, отвечает за весь пушечный двор: смотрел я на него, смотрел, кое-чему подучил, дал в помощь парня, закончившего Спас-Андрониковскую школу, да и назначил директором. К жуткой обиде Кассиодора, кстати — ровно до тех пор, как не объяснил ему, что он становится «директором по науке» и никакие новые эксперименты без его визы делать нельзя. Тут уже насупился Збынек, пришлось растолковать, что, по сути, ничего не меняется, просто теперь над ними нет надзирателей, кроме меня.

— Так это ж, — подергал себя за бороду, в которой уже появились седые волосы, Кассиодор, — диархия, двуначалие. Сложно будет.

— Несовладаем, — поддержал своего коллегу-оппонента Збынек.

— Чего это? Мы вот вдвоем с братом Дмитрием княжеством управляем, так и вы, небось, не глупее.

Гении мои поджали губы и промолчали, зуб даю, подумали, что они-то уж всяко умнее — князья да короли горазды лишь народ обдирать да воевать, а Збынек с Кассиодором технику вперед двигают. Отчасти они правы, но общество на нынешней стадии требует жесткого управления, до того идеала, когда ученых будут ценить больше, чем политиков, еще не одна сотня лет.

В эдаком безнадзорном состоянии механики уже выдали на-гора несколько полезных вещей: прообраз карабина или езжей пищали, как ее величал Кассиодор. Збынек же, всегда имевший свое мнение, называл ее пищалью завесной. У этого легкого мушкета, помимо ранее придуманного замка, еще и ствол сваривали из навитой на оправку ленты, полнейший хай-тек по нынешним временам, правда, пока неприлично дорогой. Предполагалось, что этой стрелядлой вооружат конных воинов и для перевозки к ложу присобачили ремень, на котором ее можно закидывать за спину.

— Всадникам дали попробовать? Что говорят, удобно ли?

Оба изобретателя помрачнели.

— При скачке колотит по спине, как не утягивай.

— И достать сзаду негодне.

— Тогда так, — вспомнил я вестерны, где ковбои таскали свои винчестеры в седельных кобурах, — сделайте под нее какой тул или колчан, чтобы к седлу крепился. И снова спытайте.

— Да этим криворуким только дай, — проворчал Кассиодор, — не потеряют, так сломают.

— Ано, ано, — в кои-то веки согласился с ним чех.

— Так саму пищаль не давайте.

— Это как???

— Вырежьте из дерева ее подобие в размер, вот с ним пусть и пробуют.

— Так деревяшка легче пищали! — возразил грек.

— А вы грузики навесьте или свинца внутрь залейте.

Механики переглянулись, и я воочию увидел, как у них в головах побежала мысль. Даст бог, доделают, лишь бы не в ущерб другим проектам. Впрочем, не столь давно они получили от меня предметный урок на этот счет: после трехмесячных мучений по разработке самопрялки с приводным колесом, я малость озверел (что там придумывать-то?) и выдернул на Пушечный двор в качестве консультанта золотошвейку Анну из Вожиц, отпросив ее у Маши. И Анна довольно быстро разобъяснила Винтику и Шпунтику, как там все устроено — в Чехии такие прялки давно в ходу. Ну и наградил я за разработку Анну, а не этих двоих. И еще добавил, что от прялки нам пользы выйдет больше, чем от пищали. Вот ныне они и старались в первую очередь над механизацией обработки шерсти: мойки, трепания, чесания, прядения, снования, валяния и так далее. Задача-то эта вполне стратегическая, если мы сумеем обрабатывать большие объемы шерсти, то привяжем к себе кочевников получше иного аркана. У них овцы, у нас обработка, у Европы рынок, который мы тупо возьмем демпингом — по всем прикидкам наша цена выйдет в два, а то и в три раза ниже. Ну да, качество тоже поначалу предполагается не ахти, но ничто ведь не мешает одновременно учиться, повышать класс и давить конкурентов. Англия же поднялась на шерсти, что мешает нам подняться на сукне? Не говоря уж о том, чтобы своих одеть — в однорядки, кафтаны, бушлаты или что там еще.

А как разберутся с шерстяным делом, у меня для них новая задача есть — канатные мастерские. Так-то мы веревки да бечеву смоленую поставляем и мореплаватели балтийские не нахвалятся, но мануфактурное производство во-первых, удешевит товар, во-вторых, позволит отказаться от экспорта сырой пеньки, а в-третьих, даст возможность стать полными монополистами.

Если еще и с пиломатериалами все выгорит, то Великое княжество Московское получит шанс взять Европу на короткий торговый поводок — доски, сукно, поташ, деготь… Тут ведь русский газ на американский сжиженный не заменишь, нет еще никакой Америки, а даже когда и откроют — ну лет за сто вырастят конкурента по мехам, так за это время, если мы правильно фундамент заложим, в стране еще чего придумают. Как там у Пушкина, «и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет»? Вот-вот, глядишь, и перетянем изрядную долю золота из Нового Света на себя.

На Пушечном дворе, где гулко бухал водяной молот и звенели молоточки поменьше, резко пахло окалиной и дымом. Только что закончили отливать колокол для новопостроенного Благовещенского собора в Кремле и мастера ждали, пока отливка остынет. Этим-то я и воспользовался.

— Размером полпяди, со щитом и мечом, в шлеме, сможешь образ воина вырезать? — я кривенько набросал на песке желаемое.

— Чего ж не смочь, княже, сможем, — улыбнулся главный резчик, — и посложнее резали.

— Сделаешь с образа опоку, — обратился я уже к старшему литейщику, — отольешь из олова десяток.

— Дык эта, — попытался возразить умелец, твердо зная, что за пустой расход олова с него спросят.

— Знаю, олово отпишу на свой обиход, тебе вины не будет, — успокоил я его. — А как остынет, хорошо бы покрасить.

— Ну, это в иконописную надо…

— Вот в Спас-Андроник и снесите, скажите, я приказал. И чтоб быстро! Одна нога здесь, другая там!

Из царства меди, олова и железа я добрался туда, где пахло свежим деревом, на высоких, в полтора роста человека козлах лежали бревна и их терли пятью пилами на доски. Самая настоящая лесопилка, только пока не механическая и всего лишь однорядная — один терщик наверху, второй внизу, посередине пила «Дружба-2». Нижний, знамо дело, весь в опилках и все время косил глазом туда, где помощники Збынека и Кассиодора в который раз пытались запустить лесопилку от водяного привода. Терщиками распускать бревно по-любому дешевле, но это если одно полотно. А если поставить несколько, то терщикам и не угнаться — такие здоровые мужики, чтобы могли дергать сразу пять-шесть пил, попросту не родятся. Поэтому медленно, постепенно, с пробами и ошибками, сломав уже четыре полотна, дошли до синхронизации подачи с ходом пилы. Раньше-то мужики бревно толкали и пилу клинило, а нынче уже седьмой или восьмой пуск с механическим транспортером. И пока двадцать раз без сучка и задоринки (порой и в буквальном смысле) не отработают, установку второго полотна я запретил. Потом еще двадцать — и третье можно добавить. И все до мелочей записывать — как работало, что пилили, где затык, почему сломалось и ты ды.

Ну вот, теперь по мостику через Яузу и в монастырь, есть там одна очень важная встреча.

В задних кельях Спас-Андрониковой обители ждал меня худой и перекошенный на левый бок монашек в простой домотканой рясе, перебирая разложенные на столе свитки и листы. У него за спиной сидел молчаливый помощник.

— Княже, — при моем появлении он попытался подняться, но сел обратно, стоило мне замахать руками.

Монашек подождал, пока я устроюсь за столом, подумал, и все-таки спросил:

— По здорову ли наследник?

Ай, молодец. Все знает и не боится показать, что все знает!

— Наследник на поправку пошел, слава Богу.

Мы разом перекрестились на закопченные образа в темном углу, перед которыми едва теплился огонек лампадки.

Закончив это важное дело, Никифор потянулся за прислоненным к стене посохом, без которого он и не появлялся — образ увечного он использовал на все сто, несмотря на то, что костоправы мои его малость разогнули. Сняв навершие, он вытряс из посоха свернутую трубочкой бумажку и подал мне.

— Вот, государь, список, а в нем измены княжеские и боярские и всяких служилых людей писаны, что измены и убытки государству делали.

Никифора сыскал года четыре тому назад Шемяка. Увечный отпрыск князей Вяземских, негодный к воинскому делу, готовился уйти в монастырь, но встал во главе Сыскного приказа — единой спецслужбы за все, про все. Ну просто потому, что опытных людей, да и вообще населения, у нас маловато, не вытянем МВД-ФСБ-ФСО-СВР-КГБ-ИТД, поэтому Никифор занимается всем, включая финансовую разведку. Ничего, кости есть, мясо нарастим, придет время — разделим его приказ на несколько новых.

Поначалу я здорово напрягался — и жена у Димы Вяземская, и в Смоленске наместником Вяземский, и тайная полиция под Вяземским, неровен час вырастим чего похуже Шуйского клана. Но поскреб в затылке, вспомнил, чему меня пытался научить безопасник банка и запустил несколько проверочных мероприятий. Ну типа ситуаций, в которых, обладая инсайдом, Вяземские могут очень заметно нажиться. Так Никифор не только своим на руку не сыграл, но еще и доложил по команде — в трех случаях Диме и в одном мне.

Он вообще числился не государевым слугой, а введеным митрополичьим дьяком — нечто вроде доверенного человека для особых поручений. Митрополичьего потому, что этот статус позволял входить во все обители, в том числе и те, куда людей великого князя допускали с неохотой или после долгих проволочек.