Полудержавный властелин

Глава 4 — Европейская командировка

От митрополичьего поезда они отстали в Липеси, или, как называл его Бежих, в Ляпциге. Вечером загнали все двадцать возков на монастырский двор да развели коней по стойлам — на собор ехало изрядно клириков и слуг. Помимо самого Исидора отрядили и суздальского епископа Авраамия, поскольку в сонме греков вокруг митрополита Киевского и всея Руси нужен хоть единый русский иерарх. Да еще тверичи сподобились своего посла Фому наладить.

А уж Авраамий прихватил иеромонаха Симеона, да сына боярского Илюху Головню. Илья к нему на службу перешел сразу как в розыске отличился, когда князя Юрия отравили. Сам Василий Васильевич, великий князь московский, направил и велел не только поручения епископа исполнять, но и учиться. Илюха и так читать умел, писать тож, а от Петра да Бежиха, по дороге от Пскова до Липеся еще и немецких слов нахватался.

Дорога-то долгая вышла, ехали с остановками, почитай пять месяцев, от апостола Трифона, что зимой празднуют, до летнего дня Петра и Павла. За такое время много чему научится можно. А уж сколько они увидели — и не рассказать. Симеон все записывал и наказал Илюхе делать то же самое, только какой из сына боярского писатель? Города перечислить, да расстояния между ними, да диковины редкостные, да о том, как чуть в бурю на море не сгинули.

Дивился Илюха сильно — у немцев все города каменные, да соборы великие, в фонтанах вода студеная и вкусная, а туда по трубам попадает. Здешние мужики чулки носят, к поясу подвязывают, на головах куколи, а поверх шапки суконные. И шти не едят.

Бежих и Петр все посмеивались над ним, ну да небось сами когда в первый раз все чудеса немецкие увидели, тоже с открытой варежкой ходили.

Невысокий плотный Бежих на самом деле Бедржих по прозванью Гуска, и он из тех чехов кто три года как в Москву приехал. Василий Васильевич сразу же его с Петром к митрополиту Исидору приставил, как только узнал, через какие города ехать предстоит. И еще потому, что Бежих добре немецкий язык понимает. А Петр вообще как родной знает, потому как в Бранисе под этим самым Липесем и родился.

Вот туда они и отпросились на день у аввы Исидора, родню проведать. А обратно один Петр вернулся — дескать, напали по дороге лихие люди, он один только и убег, а что с Бежихом да Илюхой, неведомо. Ну, так они уговорились.

Вот и поехали, помолясь, сперва в Камениц, где ткани белят, а оттуда через горы в Хомутов. По дороге Бежих все знакомые места узнавал — он тут с Прокопом Голым, гуситским воеводой, на месенского владетеля воевать ходил. Тот самый Лепесь осаждали, сразу как побили немцев и крыжаков над Лабой. Там у них табор был, тут возы в круг ставили, дабы от рыцарской конницы отбиться, там погибших отпели и похоронили…

Илюха все больше молчал да крестился слева направо — он ныне изображал польского шляхтича Яна из Пшиманова, принявшего обет молчания. Так наказал Василий Васильевич еще в Москве, а когда Илюха встал на дыбы, не желая латинским подобием креститься, князь три дня уговаривал и уговорил только после того, как епископ Иона заверил Головню, что грех этот на себя примет, а ему отпустит.

Вот и заслушался Бежиха, и пропустил миг, когда из зарослей по бокам шедшей вверх, к перевалам Рудных гор, дороги, выскочили пятеро оборванцев с дубьем.

— Ыауы!!! — ревел самый первый из них, бестолково крутя дрын над головой.

Вот спасибо деду Головне, что вбивал воинскую науку когда крепким подзатыльником, а когда и вожжами — не сплоховал Илюха, мигом выдернул сабельку да крутнул коня, чтобы встретить разбойный люд лицом.

Не сплоховал и Бежих, не умевший биться конным, зато ловко соскочивший с мула и перехвативший посох, висевший за спиной.

Ну и пошла потеха, Илюха вертелся вместе с конем, чтобы оборванцы оставались с одной стороны и махал клинком, стараясь не подставить его под поперечный удар дубиной.

Первого завалил чех, ловко ткнув ему прямо под дых. У мужика внутри екнуло, глаза вылезли из орбит и он бревном свалился на обочину, заодно приложившись затылком о корень.

На этот стук отвлекся первый детина и тут же упал, заливаясь кровью — Илюха достал его по шее. Трое оставшихся растерялись, ясное дело, что нужно бить кучей одного, но которого? Конного опасней, пешего легче, а пока они соображали, Илюха рубанул косматого и тощего дрища в рубахе, из под которой торчали голые ноги в опорках.

Правда, тут же получил дубиной по ребрам и свалился с коня.

Начисто забыв про обет молчания, он взревел и попер буром — а тем временем Бежих вполне удачно засветил разбойнику посохом в ухо, обернулся, а там Илюха уже все покончил двумя взмахами саблей.

Митрополичий конь, выбранный из числа тех, что пригнали берегом из Риги в Любек, флегматично косил глазом на порубанных и объедал зеленую веточку.

Бежих быстро проверил лиходеев — трое насмерть, один сильно поранен, не жилец, из первого только дух вышибло. Если башка крепкая — оклемается.

Он и оклемался, вздел себя на четвереньки, потом на ноги и, покачиваясь, все равно подхватил дубину и полез вперед. Илюха даже рубить его не стал — легко уклонился да и засадил по сопатке.

— Пойдем до леса тягать, — чех деловито взял за шкирку тело и поволок в заросли.

— Зачем?

— Проедет некто, углядит, огласит…

— И то верно, — Илюха подхватил второго и уволок следом за Бежихом.

Через четверть часа они закидали пятна крови землей, затерли сапогами и увели своих лошадок туда же, в чащу, где бессмысленно хлопал глазами раненый и стонал ушибленный, понемногу приходя в себя.

— Кто е? — пнул его ногой Гуска.

— Смилуйте се, пане, — простонал ушибленный, дежась за голову.

— Славянин? — удивился Илюха.

— Серб, — кивнул ушибленный, но движение стронуло нечто в его голове и он отвалился за куст, поблевать.

— Серб? — переспросил суздалец у чеха. — Они разве тут живут?

— Лужичане, тоже сербами зовутся. Тут около Лужицка земля.

Пока ушибленный справлялся с последствиями двух ударов по голове, Илюха выяснил, что вокруг на много верст исстари славянские земли, захваченные немцами. Людишек они примучивали, города и реки переназвали: Каменец они величали Хемницем, Староград — Альтенбургом, Лабу — Эльбой и так далее. Даже несмотря на то, что Лужице, Силезия Богемия и Моравия принадлежали чешской короне, немцы все больше подгребали страну под себя.

— Тада мы с ними и бойовали, но проиграли, — вздохнул Бежих. — А лужичан немцы похолопили, как скотину держат.

— Ладно, что с этими делать будем?

— Забить.

— Смилуй се, пане! — заголосил ушибленный.

— Может и правда, возьмем с собой, пусть прислуживает? — спросил Илюха.

Гуска нехорошо усмехнулся, шепнул Илюхе «Будь готов», сделал пару шагов к ушибленному, протянул ему нож и показал на раненого:

— Докончи.

Тот потряс давно нечесаными, не говоря уж о мытье, патлами и деловито перерезал горло сотоварищу, но стоило Бежиху нарочито отвернутся, как сразу же кинулся, норовя пырнуть.

Упрежденный Илюха просто выставил вперед саблю, на которую и напоролся злодей.

Тела свалили в неглубокую лощинку и закидали камнями да ветками. Хабару, не говоря уж о деньгах, с убитых никакого не сыскалось и путники, проклиная ненужную задержку, отправились дальше.

На сеновале у Бежихова знакомца в Теплицах Илюха сначала ворочался, отгоняя от себя подозрения, что чех за его спиной сговорится с хозяином, а потом, слушая шорох и шелест дождя по крыше, успокоился и вспоминал, как они добрались до Богемии, о которой год назад он и знать не знал.

Тверь, Новгород и Псков отложились в памяти многолюдными встречами митрополита, торжественными службами в церквях, а первым, самым ярким впечатлением стал Юрьев. Просто потому, что никогда раньше Илюха не видел ни таких больших каменных зданий, ни такого их множества, ни монашек в белых одеждах, ни немцев в таком числе.

Наверное, не будь Юрьева, в Риге бы он совсем потерялся. А так сидели они там два почти месяца, да немецкую речь учили. В Любек же отправились по морю, отослав лошадей берегом, но чуть не утонули — случилась буря великая и немцы корабельные роптали, что гибнут из-за православных, а митрополит Исидор и владыка Авраамий молились Богородице, чем и спасли всех.

Кое-как дошли до Гданьского города, где поправили разбитые бурей паруса и мачты, и там Илюха чуть было не бросил учить немецкие слова. Оказалось, что немцы с торгового двора Англицкой земли говорят совсем не так, как немцы рижские и гданьские, а еще есть немцы фряжские, франские, свейские и прочех великое множество, и все языки у них разные.

Любек… град весьма чуден, дома с золочеными крышами, большие монастыри и диво дивное — на часах как живая Пречистая Дева со Спасом на руках и как зазвенит колоколец, сверху спускается ангел с венцом, а как пройдет по небу звезда, ангел улетает обратно. Пытался Илюха записать виденное, да не хватало ему слов выразить переполнявший его восторг.

А уж когда им показали вивлиофику… не думал сын боярский, что во всем мире столько книг сыщется, тысяча, не меньше. И водяное колесо, качающее воду в город, а на том же валу мельница и сукновальня искусно построенные.

И товары, неисчислимое множество товаров, самых разных, со всех концов Божьего света — ткани, сукна, медь, вино, белое оружие и доспехи чудные, не говоря уж про соль, мед, зерно, рыбу. А русского товару — мех, воск, лен, да сало. И прехитрые новгородские замки.

Чего только нету в Любеке! Град сей набольший во всей Ганзе, в нем сидят главные ратманы, кто всей ганзейской торговлей правит. Но все равно, жизнь в Любеке не сладкая, видел суздалец и оборванных грузчиков на вымолах, и страшных в своем уродстве нищих, и заморенных работой учеников…

Илюха перевернулся на другой бок…

— Бей!

— В морду ему!

Драка вскипела совсем нежданно в одной из узких улочек Брауншвейга. Пятеро относительно молодых ребят накинули плащ на голову человека постраше и валтузили его, загнав в угол. Илюха дернулся было вступиться — негоже пятерым на одного! — но Бежих удержал его:

— Старайся о себе, то учни.

— Ученики?

— Подмастерья мастера бьют.

Драку прервал заполошный крик из-за угла:

— Стража!

— Бежим!

Пятерка кинулась врассыпную, Бежих ухватил Илюху за локоть и утащил на соседнюю улочку — только разборок с городскими властями им и не хватало. Все бы так и закончилось, но Гуска потащил проведать чешское землячество, где они и напоролись на одного из пятерки.

Он было полез за ножом, но тут же выхватил по морде от Илюхи, а Бежих втолковал подмастерью, что они ему не враги. Парень оттаял после того, как Илюха предложил поговорить в ближайшей корчме и поставил не только кислое пиво, но и стребовал солонины, ячменного хлеба и непривычного сыра каменной твердости.

Кромсая еду немаленьким ножиком, подмастерье поведал о нелегкой цеховой жизни.

— Всехно решают старейшины, нам в ничем воли немам. Хоть двацать лет сиди в учнях, мастером не стане.

Парень приложился к кружке и злорадно добавил:

— Але нас мнохо, они боятся.

Бежих переводил те чешские и немецкие слова, которые Илюха не мог разобрать сам. И получалось, что большая часть здешних ремесленников живет как в холопах — цену и заработок устанавливал цех, вернее, потомственные старейшины, подмастерьям запрещают не только союзы, но и просто собираться вместе в харчевнях, работать вне цеха невозможно. Особенно удивили Илюху цеха гулящих девок и нищих, даже у них все расписано и решено заранее.