Полудержавный властелин

Глава 22 — Карфаген, Карт-Хадашт, Новый Город

Мужики в парящих на холоде рубахах на минуту бросили подновлять ров и разогнулись, с сомнением глядя на приближающуюся вереницу:

— Никак князь-Дмитрий с ближниками?

— Вроде он… а вроде и не он…

— Бают, должен приехать.

— Эй, там! — прикрикнул десятник. — Неча ворон считать, работай!

Мужики поплевали на ладони и снова принялись за дело.

Второй триумфальный въезд Великого Покорителя Запада и Усмирителя Ляхов никакой торжественности и не имел вовсе: просто прискакала небольшая кавалькада одетых в нечто вроде бекеш и ботфортов всадников. Ну, еще в фирменные шемякинские башлыки.

Вот, собственно, и все, даже отче Ипатий обошелся без демаршей — притопал в терем, обнялся с Волком и два стервеца тут же отправились гудеть в новую Козелину корчму, я только рукой махнул.

Трофеи растеклись по скрыням и кладовым заранее, преогромными пушками москвичей уже не удивить, пикейщики и пищальники и у самих уже есть, тем более, что воеводы увели их на север — в Торопец, Тверь, Бежецкий Верх, Устюжну, Белозерск — обкладывать Новгород.

— А поворотись-ка, брат! Экой ты смешной какой! Что это на вас за татарские кожухи? Этак все ходят в Польше?

Вот и вся церемония встречи — обнялись на красном крыльце, охлопали друг друга по спинам да и повел я братца средь полуразобранных хором в нетронутую пока перестройкой часть терема. У нас нынче сплошной разор, прямо как ремонт — закончить нельзя, можно только прекратить. В Кремле вообще всегда хоть что-нибудь да строится, но вот чтобы так, с таким размахом… дым, шум, плотники-каменщики, крики, телеги с камнем и кирпичом, скрип лебедок и тачек… Да, тачек — их широкое использование заметно ускоряло процесс.

Ничего, разобрались, кого из гостей куда — московские бояре приняли на постой коллег, а вернувшиеся наши разбежались по своим подворьям. По хорошему, нужно бы сразу выступить вслед войску, но протокол требовал устроить пир по случаю возвращения великого князя и соправителя.

В повалушу вестернизированная часть Диминой свиты явилась в необычных одеждах, чем даже затмила похвальбу военными подвигами.

— Кожуха эти рекомы торлопами, на меху или подбиты бумагой, — обстоятельно объяснял князь Трубчевский. — По зиме куда как удобно для конного.

— А что у тебя охабень двухцветный? — пытал молодого Чарторыйского Патрикеев-старший. — Не в обиду, но у нас так скоморохи ходят.

— По цветам герба! — вспыхнул Александр. — Мы Гедиминовичи, имеем право на герб «Погоня»!

— Так я тоже могу на щите хоть «Погоню» твою, хоть «Колюмны» нарисовать, — хохотнул Патрикеев.

Чарторыйский хотел ответить какой-нибудь колкостью и даже открыл для этой цели рот, но сообразил, что Патрикеевы тоже Гедиминовичи, причем из ветви постарше, а сам Юрий к тому же еще и на поколение ближе к основателю династии.

Потому он просто пожал плечами и уткнулся в кубок.

— Кабаты эти, — шепнул мне Дима, — вроде кафтанов, только воротник стоячий, да мода в гербовые цвета делать.

— Как эти, как их, пёссы?

— Котты, темнота! Ты с шоссами перепутал.

— Да какая, нахрен, разница. Не пойдет у нас, верно Патрикеев сказал — за скоморошество примут.

— Ну да. Но запретить не могу, пусть сами обожгутся. Вон, шапероны не запрещал — так уже никто не носит, наши башлыки удобнее. И дурацкие эти ботинки остроносые тоже, в них в стремени путаешься. Вместо них ботфортов наделали, отличная вещь.

— Ага, ботфорты, колеты, дублеты и мушкетерские плащи. Еще шляпы и береты с пером, да? — поддел я коллегу.

— Не, уши мерзнут. Кружева, отделку и все такое перенимают, а вот фасоны только подходящие, — Шемяка прервался, сделал значительное лицо и выслушал на пару со мной грянувшую здравицу великим князьям.

Мало-помалу разговоры вернулись от тряпок в более привычное русло — кто как отличился, да как изменился город за время отсутствия.

— Андрониковский монастырь, смотрю, сущая крепость ныне!

— А то! Там столько ценного, что не дай бог.

— Так он мощнее Кремля выходит?

— Пока да, но это ненадолго. — пустился я в объяснения. — Псковичи на нем опробовали, что да как. Рвы кремлевские к лету закончим, да городни, что под основания бутом забивали, остоятся. Яшка Посник говорит, что все путем, будущим годом и начнем. Так что извини, Дима, палаты твои не готовы, только через полгода въезжать можно.

— Да они мне только для статуса и нужны, можно подумать, я в Москве постоянно живу.

Ну так-то да, но коли бояре строятся в камне, то князья и митрополит должны процесс возглавлять, оттого и Кремль полуразобран. Хорошо хоть баню еще не раскидали по бревнышку, будет где побеседовать без посторонних…

Привезенная гонцом грамотка из Новгорода, от Григория Овинова, бывшего степенного посадника, извещала, что он всеми силами пропихивает кандидатуру Шемяки на княжение. Ну, типа злой я вечевую республику изобидел, барышей лишил, а Шемяка добрый, немцев примучивает. Глядишь, получится вбить между нами клин и вывернутся еще раз. Наверное, будь мы врозь, так бы и вышло, но все это было частью общего плана курощения «золотых поясов», несших большие убытки из-за торговой политики Москвы. Да еще Двину отжимают, да еще эта Нарва, да еще псковское епископство!

— Ну что же, — Дима перечитал послание еще раз, — пожалуй, пора! У тебя все готово?

Ну вот незаметно и пришло время делать генеральную ставку. Потому как без Новгорода мы еще долго-о-онько будем трепыхаться, а присоединение оного даст как минимум удвоение доходов бюджета. И это не считая возможностей давления на Ганзу. Но если мы эту ставку продуем… нет, даже думать об этом нельзя.

— Разряды в Белозере и Устюжне, московские полки, тверской князь поддержит, твои от Полоцка, псковичи, можем тупо военной силой принудить.

— Не, мы же договаривались, тихо-мирно, — возразил Дима.

— Сам знаешь — добрым словом и пистолетом.

— Угу. Так, мои людишки надыбали несколько писем, что неревские бояры слали в немцы и свеи. Нашими деньгами — государственная измена в чистом виде.

— А конкретнее?

— Звать на княжение шведского короля или кого из родственников, — Дима передал мне несколько листков на ознакомление.

— Лихо… Ладно, идем дальше. Договор с Ганзой, и заемные письма неревских бояр в Крестовоздвиженском братстве, — выложил я главный наш аргумент.

— Отлично. И мои люди в Новгороде, вполне приличная партия.

— К ним до кучи все мои караваны с пушниной идут с охраной, через месяц в Новгороде до тысячи оружных будет.

— Значит, самое время и нам ехать.

— Может, подождем, пока тебя на княжение не позовут?

— Не-не-не, это вчера было рано, а завтра будет поздно. Ждать нельзя, момент упустим.

И дважды великокняжеский санный поезд двинулся на север. Мы же сюзерены Новгорода, пусть и формально? Вот и едем, каждый со своим двором, как там обернется, еще неизвестно и потому чем больше воев — тем лучше.

Из Твери, где встречали Пасху у Бориса Александровича, разослали приказы по разрядам. Шемякинские занимают Великие Луки и Холм, мои, следом за поездом — Торжок и Волочок. Ушел приказ и Федору Палецкому в Белозерск перенимать Свирь, и в Устюжну и прочие города, посады и остроги — задерживать все новгородские обозы с рухлядью, как еще месяц начали двинские воеводы.

Но чем ближе мы подбирались к вечевому городу, тем больше меня колотил мандраж. Черт его знает, как там выйдет, может, вообще зарежут между делом шильники новгородские.

— Как думаешь, сдюжим? — не выдержал я на валдайском переходе.

— А какие у нас варианты? — флегматично ответил Дима. — Либо мы их, либо они нас.

— Ну да, разногласия по аграрному вопросу, — нервно хохотнул я, — кто кого в землю закопает.

Но как-то осознание что обратной дороги нет, подуспокоило, в конце-то концов, если мы не подгребем Новгород, все прочие усилия пойдут прахом. Не знаю уж, сколько раз мы в пути и на ночевках перебирали заемные грамоты и пересчитывали промосковскую партию, но по всему выходило, что шансы весьма и весьма велики.

А вот цидулки о состоянии дел в торговой республике, наоборот, заставляли дергаться. Ожидаемо воду мутили бояре Неревского конца, имевшие большие владения на Двине, но с каждым днем идея позвать на княжение Шемяку находила все больше сторонников. Раньше еще можно было позвать князя из Литвы, дак теперь из Литвы как раз Шемяка! Просвещенное боярство мыслишку позвать княжить кого из немцев или свеев обсуждало втихомолку, справедливо опасаясь, что простой люд не примет латинян. А когда простой люд сильно против, можно легко отправится башкой вниз с Великого моста!

Для релаксации я взял за правило с утра скакать вперед и потом долго стоять, глядя, как мимо идет великокняжеское войско. Вот димины пикинеры, вот московский городовой полк, вот пищальники — вся пехота на санях, чтобы ноги не бить. Вот дворы князей и бояр, в разномастной одежде и вооружении, вот новые разряды, уже более-менее однородные, вот краса и гордость — пушкари во главе с Басенком и пушки, укутанные точно так же, как и сани с припасом. Вот десятники в зеленых башлыках, вот сотники в синих, вот большие воеводы в красных, и прапорцы у них тоже в цвет. Вокруг шныряли конные разъезды и дозоры на лыжах, князь Оболенский вел, как на войну, сторожась по-взрослому. Нда, тысячи четыре, да охрана караванов, да Димины новгородцы…

Да договор с Ганзой, заключенный по требованию новгородцев. По нему немцы снимали блокаду Нарвы и делали послабления в торговле, а мы обязались снизить цену на русские товары. Учитывая, что именно это мы и задумывали, ганзейцам, хоть и с трудом, но удалось нас «уговорить».

Собственно в Новгород нас не пустили — встали, как и положено князьям, на Городище, выше Торговой стороны по Волхову. Здесь типа все князья стояли, от Рюрика начиная. Ну что же, и нам не зазорно.

В приготовленных к приему княжеских теремах еще не просохли вымытые полы, дворские таскали по лестницам сундуки и справу, обустраивая быт, а я по давней привычке забрался на самую верхотуру, на башню под лемеховой крышей. Там, вдали, верстах в двух-трех по реке, над стенами Детинца сиял золотом шлем Святой Софии, а в другой стороне раскинулся заснеженный Ильмень, должный вот-вот взорваться ледоходом. Стоял, дышал, успокаивался — как оно все обернется…

В город попали на следующий день, показаться, да по обычаю помолиться в старейшем соборе. Ехали плотно, бок о бок, Вакула и Волк чуть позади, дале стена диминых воев — у них опыта побольше, чем у моих.

Проезжали кипящий торг, на котором временами взрывались споры — звать ли Шемяку? Оставить ли все как есть? Порой добро одетые мужики, не бояре и не старосты, вскидывались:

— Глянь, Шемяка! И Василий!

Большая часть скидывала шапки, часть нет.

Скрипели забившимся между плах снегом деревянные мостовые, высились каменные церкви, ставленные иждивением не князей и не бояр, а торговых людей или даже черных, собравших деньги всем концом. Вдоль улиц стояли сверху донизу покрытые узорной резьбой богатые дома такой высоты, что София лишь изредка проглядывала в просветах.