Полудержавный властелин

Глава 13 — Книга Судного дня

Дело к переписи и кадастру я повернул еще год назад, когда первые выпускники школы малость пообтесались в дьяческих делах. Ну в самом деле, не отдавать же такое мероприятие на откуп боярам? А княжеские дьяки — самое то. Для начала отправил их в мои волости вокруг Москвы, руку набить и методику отработать, и даже сам с ними ездил, но так, не особо афишируя присутствие. Дело-то серьезное, а свой глазок— смотрок, помогу хотя бы в самом начале очевидных мне, но неочевидных местным ошибок избежать.

Самый первый выезд наметили в Лучинское, к Елаге, причем я и несколько сопровождающих приехали затемно и заночевали прямо в доме у ключника. Не стали занимать усадьбу и устраивать парадную встречу, пусть все думают, что мы просто княжеские люди, а кто, куда, зачем — не ваше поселянское дело.

А с утра приехал дьяк, из недавних выпускников школы.

И началось!

Мы-то предполагали, что всего делов на час-другой — есть волостель или ключник,, есть старосты, собрать их вместе, дьяк зачитает опросный лист да запишет ответы. Ага, разбежались. Как только по народцу прошелестело, что дьяк переписывает землю, так все на площадь и поднаперли, побросав зимние труды.

И началось — а кто, а что считают, а чего хотят, а зачем…

— А это Елага воду мутит, оброк хочет больше!

— Хрена там, это все Парфешка, бляжий сын, наябедничал!

— Верно говорю, Максатиха навела! У моей коровенки от нее глаз дергается!

Ну и тому подобная бытовая потребень. В том числе, кто кому когда межу запахал, полвоза сена должен, и все прочие застарелые счета и обидки. Зима, понимаете ли, больших работ нет, кино не привезли — чем еще развлечься? Вот и хлопочут.

— А твоя коза огород потравила!

— Ты бы за своими курями смотрел!

— Ах, курями! Честной народ, смотрите — курей моих крал, на хорьков кивал, а сам перья закапывал!

— Максатиха, вот те крест, порчу навела!

Ну и так далее, слово за слово. Сперва пихались да за грудки хватались, потом в бороды вцепились:

— Да ты… дать бы тебе в лоб!

Вот в аккурат после этих слов и подтвердилась драка. Бабы заверещали, тулупы в снег полетели — эх, раззуздись, плечо, размахнись, рука! А площадь маленькая, народу набилось человек полста, драться неспособно.

Махались, конечно, от чистого сердца.

Пока мы подхватились, пока из ключникова дома на площадь выскочили, там уже колья из оград дергать начали. Тут бы из револьвера вверх пальнуть, да нет револьверов еще. Даже пистоля с кремневым замком и то нет, не из пищали же палить…

— Стой! Стой — да только потеха уже в полный рост пошла, хрен остановишь.

Пришлось прямо как городовым — ножнами лупить, хорошо еще послужильцы, коих Елага послал, добежали. Растащили, снегом расквашенные носы вытерли, отдышались и тут же, не отходя от кассы, выпороли пятерых, кто за колья схватился. Пока возились, собрались и мужики из дальних починков, кто к началу веселья не успел.

Один из них, стоя в санях, обозрел толпу посредь села и пихнул напарника в бок:

— Гля-ко, Урюпа, да это никак Вереша объявился?

— Где? — приставил ладонь к бровям его сосед.

— Да вон, средь воев! — ткнул рукой первый.

— Не, Танай, кто ж его в вои возьмет, — засмеялся Урюпа, — смерд, к тому ж сирота!

— Да не вой, писец, с пером за ухом! Не видишь, чтоль?

— Писец? Вроде похож… — удивленно протянул наконец-то разглядевший гостя.

— Точно тебе говорю — он! Родинка у него на правой щеке, вишь?

— Итить, может, и Вереша…

И двое мужиков, примотав лошаденку вожжами к забору, двинулись в гущу собравшихся, влезли в самую сутолоку зипунов и тулупов, раздвинули их локтями и, наконец, добрались до высокого парня в дьяческом колпаке и распахнутой шубейке.

— Верешка, ты ли это? — панибратски хлопнул его по спине Танай.

От толчка качнулась висевшая на груди парня, наподобие креста, медная чернильница, а сам он обернулся.

— Точно Вереша! — обрадовался Урюпа. — Важный стал!

— А ну, руки от княжьего дьяка! — шумнул на мужиков старший из воев.

— Дьяка? — оторопели оба. — Да как же…

— А вот так, — неожиданно и широко улыбнулся Вереша. — Как вы меня выперли, я в монастырь подался, а оттуда в Спас-Андроник на учение наладили.

— Их ты…

Рутина переписи двинулась дальше — прямо во дворе на козлы положили доски, сделав подобие стола и пошел опрос. Каждый подходил к Вереше, дувшему на озябшие руки, отвечал, а дьяк ставил хитрые закорючки на бумаге. Тут и я подъехал — к началу не совался, драку без меня разнимали, — посмотреть, как дела идут. Вроде все по накатанной, надо только жаровни какие придумать, чтобы дьяки не померзли. Или в избе какой все делать, но тогда свечей не напасешься, у нас и так с этой переписью запасы бумаги как в прорву уходят. Да и толкотни в избе не избежать. Нет, лучше с жаровнями.

Под самый конец опроса я подошел к столу, глянуть на листы — Вереша заполнял их ровными буквами «московской скорописи» и арабскими цифрами.

— Все ли в порядке, дьяк?

— Все ладно, княже, хоть и первый раз, — отложил перо и энергично потер ладони Вереша.

— Молодец, хвалю!

— Благодарствую, княже! — он даже привстал, чтобы поклониться.

Из-за угла, выпучив глаза, на нас смотрели Урюпа и Танай — надо же, бывший сирота с самим великим князем запросто разговаривает! Стоило мне отойти к свите, как эти двое бочком-бочком подобрались к дьяку и скинули шапки:

— Вот, Вереша, не побрезгуй нашим гостинчиком, бабы в дорогу собрали, — насунул ему узелок Танай.

— Не стоит, — резковато ответил дьяк, занятый складыванием бумаг в кожаную сумку.

— Уж прости нас, Вереш, мы же не по злобе, сам знаешь, лишний рот, — пустился в объяснения Урюпа, — а тут яички каленые, полкуренка, толоконца мешочек…

— Поспособствуй родне да землякам, чтобы лишнего не приписали, — просительно заглядывая в глаза добавил Танай. — А то, бают…

— Чушь бают, — отрезал Вереша, — а я крест целовал справлять все по уставной грамоте и по совести, что есть, то запишу, а за лишнее меня и наказать могут.

— Вот и хорошо, вот и славно, дай Бог тебе здоровья, — бормоча под нос извинения, парочка исчезла за углом.

Пока переписывали мои владения на день пути от Москвы — процедуру не один раз подправили. Но пошло-поехало, за чужое взялись уже по отработанной методике.

Во-первых, дьяк едет не один, а втроем. Сам с помощником листы заполняет, а третий в народе шныряет, спрашивает за жалобы, оттого склочники и скандалисты на главного дьяка не налезают, а ябедничают отдельно.

Во-вторых, помимо дьяков едут человек пять моих дворских или детей боярских местного владетеля. Для порядку.

В-третьих, вся эта шобла не перепись производит, а только результаты записывает. Собственно перепись мы возложили на местных: во главе участковой, так сказать, комиссии, стоит судья, великокняжеский или удельный. В помощь ему — крупнейшие землевладельцы, бояре или монастыри, или княжата. В каждой волости результаты фиксируются со слов владельца земли, старосты и трех мужиков от деревни. Причем не просто со слов, а с подтверждением крестоцеловальной клятвой, для чего присутствует и священник.

В-четвертых, я выписал этим собраниям право попутно разруливать мелкие земельные споры. В конце концов, я же хочу некоего самоуправления добиться? Вот пусть и тренируются.

Результаты дьяки обработали (пришлось даже создавать мастерскую по выпуску «дощаного счета» — обычных счет с костяшками и обучить людей на них щелкать), составили по моей указке отчет, инструкцию и методические рекомендации. Все это я вывалил на боярской думе — естественно, «лидеров общественного мнения» с планом познакомили загодя. По всему выходило, что только наведя порядок в учетах, можно минимум на двадцатую долю увеличить поступление налогов. А еще стало ясно, куда и сколько надо вкладывать…

Короче, Голтяй и Добрынский на проведение переписи в очередь встали первыми.

— Как населена землица, какими людишками, сколько воев может каждая вотчина выставить, — гундел, зачитывая проект решения Патрикеев-старший.

— А еще что выспрашивать будут? — влез Чешок, давно и прочно прописавшийся на Москве.

Я махнул Андрею Ярлыку, своему дьяку, на которого повесил подготовку переписи. Андрей встал, поклонился, пригладил свою заметно поседевшую, но до сих пор самую аккуратную в княжестве бороду, и зачитал:

— Кто землей на год смерти князя нашего Василия Дмитриевича владел, — при этих словах все благочестиво перекрестились и лишний раз вспомнили о бренности жизни.

— Кто землей ныне владеет, а також если владелец новый, то о каком годе поменялся.

— Есть ли испомещенные дворские, дети боярские и прочие, кто таковы, по именам, есть ли послужильцы, боевые холопы и сколько.

Бояре (и прежде всех пограничники, мой шурин Василий Серпуховской, да приглашенный гостем Иван Федорович Рязанский) закивали — все верно, надо знать, сколько оружных людей на земле.

— Сколько пахотной землицы в четях, сколь владельческой, сколь крестьянской али еще чей.

Тут по лавкам пополз первый шепоток — налог-то и выход с четей собирают, коли лишнего припишут, это же разорение!

— Сколько лугов да лесов, тож в четях, есть ли варницы, рыбные тони али другие промыслы; — степенно перечислял Ярлык, а бояре все больше елозили. — Сколько черного люду на земле, какого, чем заняты, сколько дворни и прочих.

— Куда на ярмарку ездят, и ездят ли, а коли нет, то почему. Сеют ли, как отцы из Святой Троицы учат, есть ли мельницы али водобойные колеса, быстра ли вода, на коей ставлены. Сколь коней, коровенок да коз.

— А курей считать не надо? — вякнул из угла Александр Брюхатый, князь Ярославский, собрание сдавленно захихикало.

— Всем не надо, но вот тебя, Александр Федорович, попрошу своих пересчитать, и курей, и уток, и гусей, — уперся я взглядом в удельного князя, — не откажешь в просьбишке?

Брюхатый насупился, но кивнул. Ничего, зато дальше не вякали.

— А еще, бояре, все, — я обвел взглядом палату, — кто знает, как доход с вотчины поднять, может, маслобойку или кузню построить, тоже записывайте. Не обещаю, что всем и сразу, но помочь постараюсь. Или деньгами, или знающего человека пришлю, смотря по запросу.

Без этого пряника вряд ли чего вообще вышло, но за последнее время думные бояре убедились, что мои затеи очень способствуют притоку денег, Добрынский вон, вообще без малого торговлей занимается, да и остальные ближники тоже. И среди тяжб с каждым годом «беззаконно прирезал землицы» все меньше, а вот «отжал пасеку» попадаются все чаще. Проникается понемногу боярство выгодами промышленности и торговли, но медленно, медленно…

Еще каждому пообещал бумагу за великокняжеской печатью на вечное владение вотчинами, единого образца и с указанием всех границ собственности, что, по идее, должно было снизить количество дрязг между соседями.

— Князь решил и боярская дума приговорила! — пристукнул Патрикеев посохом.

И понеслась зимняя круговерть переписи.

Вторую волну я из-под контроля тоже не выпускал, время от времени наезжая инкогнито, как в Лучинское, на места проведения. И самому полезно, и дьяки знали, что в любой момент за ними может смотреть князь. Метод Гарун-аль-Рашида в полный рост, мало ли, кто там приехал в обычном тулупе — я выбирался в волости в сопровождении максимум десяти человек, а остальную свиту держал в отдалении, в качестве резерва.