Полудержавный властелин

Глава 5 — Пиши долг на двери, получать будешь с Твери

В церковной ограде у разрытой могилы стоял десяток человек, священник в простенькой фелони читал заупокойную литию, ектению и отпуст, веял ветерок, свистели птицы, плакали старушки… Обычная смерть, сколько таких случается на Москве — десятки в день. Обмывают и обряжают умерших, кладут в вырубленные из цельных колод гробы и везут на погосты. Только великий князь не на каждые похороны является. Тем более на такие, где у покойного и родственников никого не осталось, а собрались у гроба только соседи да немногие знакомые.

В той же самой церквушке Спаса на Глинищах, где давным-давно окрестили его Никодимом, отпели и похоронили Атая-кагазника. Ведший службу попик косил на меня и свиту, пытаясь уразуметь, что привело сильных мира сего на заурядные похороны. Поглядывали и соседи — на князя, на Никулу-хартофилакса, на троицкого келаря Дионисия и на других, совсем неожиданных у простой могилы людей.

Атай умер, успев сделать самое главное — наладить бумажную мельницу. Несмотря на его опыт, мы прошли долгий путь проб и ошибок, переделывая, сравнивая полученное и снова переделывая, вспоминая кто что знал или слышал, пуская в ход все догадки и предположения…

Круговой бассейн придумал Збынек, когда мы замучились по нескольку раз прогонять через мельницу льняные или конопляные очесы для получения пульпы. Формы для отливки листов и рамки для сушки сделали по слову Атая. Про выжимку лишней влаги прессом то ли вспомнил, то ли получил озарение свыше я. Делать клей на основе некоей «колофонской смолы» предложил Кассиодор (судя по запаху и сходному названию, это была канифоль, а попутно из живицы, которой у нас девать некуда, получили и некое «терпентиновое масло»). Наконец, кто-то из работников мастерской в простоте душевной попробовал для белизны добавлять толченого мела.

Я так ни лицензии Центробанка, полученной после перипетий в девяностых, когда мы балансировали на грани закрытия, ни новопостроенному дому на Рублевке не радовался, как первым листам этой бумаги. Ну сказка же — перо не цепляется, чернила не расплываются! Первые образцы вообще были скорее похожи на промокашку и для писания требовали мягкого свинцового карандаша, но и то, рвались постоянно. Как только пошла нормальная бумага, я озадачил Кассиодора печатным прессом, для начала на резных досках, чтобы ему голову от хайтека не снесло. Получится — сделаем наборные литеры, по моему наущению в Устюге Симон из Дубы потихонечку подбирал для них сплав. Не знаю, опередим мы Гутенберга или нет, но печатные книги у нас появятся лет на сто раньше.

Так что не проводить Атая в последний путь было бы с моей стороны черной неблагодарностью. Еще когда он заболел, я посылал к нему своих травников, а теперь вот сам стоял у гроба.

Могилу засыпали, в ногах утвердили дубовый крест, соседская бабка начала похоронную причеть. Где уж она вызнала всю Атаеву жизнь, но в плаче пересказала и полон, и рабство, и потерю руки, и сиротство… Бабы подвывали, а когда смолкли, на кресте деревянной церкви зачирикал щегол.

Другая соседка разделила кутью, раздала с поклонами, остаток высыпала на свежий холмик для птиц. Несмотря на печальный повод, на душе было светло и даже радостно — Атай прожил честно и сделал великое дело, а мы пристойно похоронили и отпели мастера. И упокоился он в церковной ограде, не зарыт наспех по дороге или, паче чаяния, не растащен волками, как случалось со многими несчастливыми полонянниками.

Наверное, именно тогда я впервые задумался о круге жизни, о том, откуда мы все приходим и куда уйдем. И не было в этом страха смерти, а только некое душевное спокойствие.

На поминки, куда смущаясь и оглядываясь на соседок, пригласила нас плакальщица, я не пошел — дел невпроворот. Да и остальные мои ближники время выкроили только потому, что сюда пришел я. Раздал малость серебришка и обратно, работать.

Если Ховрин, Никула и троицкий келарь Дионисий к сидению вместях с великим князем и не менее великой княгиней относились спокойно, чай, не первый раз, то ключники Елага и Молчан дичились и все старались занять как можно меньше места на лавке в самом дальнем и темном углу палаты и вообще сделать вид, что мы их не замечаем.

Заседали на загородном дворе, от коего до Пушечного рукой подать, а до Спас-Андроника так и вообще близко, потому набежали и Феофан, и Кассиодор, и Збынек, из моих не было только Савватия, так и сидевшего безвылазно в Устюге. Но к нему вопросов меньше всего — поток железа оттуда ширился и даже появились первые чугунные изделия, ядра и сковородки.

Маша, оставила Юрку на мамок-нянек и оттого несколько тревожилась, но потом успокоилась и внимательно слушала.

— Стену надо вокруг, — решительно заявил Кассиодор.

— Скажи еще, другу Москву поставить! — немедля влез его вечный оппонент Збынек.

— А ну цыц мне! — прикрикнул я на спорщиков.

— Город целый не надо, но острожек, а то и не один, зело потребен, — рассудительно заметил Феофан.

Ну так-то да, у меня тут целый научно-технический кластер образовался — Пушечный и Зелейный дворы, кирпичный да бумажный заводцы и поверх всего школа в монастыре. Феофан по моей настоятельной просьбе учеников водил, так сказать, на экскурсии, знакомиться с передовым производством.

Технологические линии-то я по своим соображениям максимально приспособил так, чтобы работать удобнее, а таскать-перетаскивать меньше. Может, где и ошибся, но по сравнению с виденным в других местах, мы впереди планеты всей.

— Коли город ставить, надо церковь первым делом, — как всегда, зрил в корень Никула.

И тут как началось! Пушкари, оказывается, полагали своим покровителем не кого-нибудь, а Сергия Радонежского. Кирпичники ратовали за Даниила Столпника, как «личного» святого первого московского князя. Зелейщики и бумажники требовали апостола, но только не сходились, какого — Фому или Луку.

— Когда можем заложить церковь? — задал правильный вопрос Никула. — Осенью, сразу по новому году?

Собрание прикинуло даты и поддержало.

— Во имя Рождества Пресвятой Богородицы, — подвел итог хартофилакс.

Все тут же уставились на Машу, она медленно покраснела и опустила глаза в свои вощаницы. А я секунд тридцать морщил мозг, прежде чем сообразил, что Богородица — Мария, то есть небесная покровительница моей жены. Вот же подхалимы хитровывернутые…

— На мельнице зелейной замест ступ с пестами колеса известняковые поставили, бегают парой по кругу и толкут в прах, — Кассиодор нашел еще место, куда применить свои познания в механике.

— Одна пара? — уточнил я.

— Три, уголь, ямчугу и серу по раздельности толчем. Только бегуны эти каменные не слишком удобны, пылят, оттого зелье не дюже доброе выходит.

— Чем заменить пробовали?

— Так бегуны тяжелые и гладкие должны быть, кроме как из камня не выходят…

— А чугун? — стукнула мне в голову мысль.

— Что?

Тьфу ты.

— Свиное железо? Его в Устюге много выходит, колеса отлить невелика работа.

— Пробовать надо, княже.

— Никула, бери Кассиодора да отпишите в Устюг, что потребно. Зернение как?

— С зернением добро, — улыбнулся мореец, — только бабы сильно отвлекаются.

— Почему?

— Так мы жен и дочерей зелейщиков мякоть тереть посадили.

— Не понял.

— Дык, это…

Елы-палы, оппаньки, сразу все ясно стало. Касиодор еще некоторое время побарахтался в междометиях и выплыл наружу:

— Хозяйство. Дети, кашу варить.

Так. А не внедрить ли нам прогрессивные методы, опередив мировую практику лет на триста-четыреста?

— Отбери баб, кто лучше с детьми управляется и других, кто лучше еду стряпает. Первым поставь большую избу, чтобы все остальные им детей поутру под присмотр сдавали. Вторые же пусть на всех готовят. Да, и снедь пусть тоже на всех закупают.

— А не похочут?

— Не хочут — научим, не могут — заставим. Или наоборот. Для начала пусть спробуют, может и понравится. А коли нет — по другому сделаем.

И вообще, зелейное и пушечное дело у нас — секретнейшее. Потому и город вокруг надо, и людей наружу выпускать поменьше, пусть у них внутри своя жизнь будет.

Молчан, будто решив оправдать свое имя, расспросам поддавался туго, тянуть из него приходилось как клещами — не иначе, впал в ступор от обстановки. Зато принес записи сына Ваньки. Парень просто находка, все мои указания выполнял четко, все манипуляции записывал и результаты отслеживал. И, похоже, нащупал методу выработки новых сортов мыла, при которой выбрасывать приходилось не более трети от того, что раньше. Да, снова пробы и ошибки, зато отходы можно сдавать прачкам, они быстро изведут, не успеет прогоркнуть, а что запах нестойкий им без разницы. Зато у меня чистое белье.

Кстати, о белье.

— Кассиодор, как там широкий станок?

— Делаем, пока ломкий и неудобный.

Натерев себе как-то раз бочину швом на простыни, я обратил внимание, что она сшита из узких полосок, сантиметров по сорок-пятьдесят, а на вопрос, почему не шить из полотна пошире, получил вместо ответа выпученные глаза. Как выяснилось, ткацкие станки тут дико архаичные и узкие. Вот я и наладил Кассиодора совершить прорыв в ткацком деле. Потому как создавать государев Хамовный двор на старых станках не особо и нужно, и так справляются.

Уже под конец выдал задачу Дионисию с Елагой и Феофаном: создать в Серпухове агрошколу для поместных. Потому как если пустить дело на самотек, вояки хозяйство запорют, крестьяне от них побегут, начнутся вселенские плачи, чтоб запретить выход ну и так далее. А у меня пока другой альтернативы на южной границе нет, значит, надо научить их вести хозяйство. Тем более, земля им дадена государева и вполне можно в директивном порядке назначить, что и как там пахать и сеять. А кто недоволен — так я в поместных никого не держу.

Ф-ф-фух.

Технари мои, агрономы да мыслители разошлись, а мы с Машей отправились играть с Юркой. Сын уже бойко лопотал, задавал вопросы, уверенно бегал и очень любил слушать, как Ремез играет на гудке — приплясывал, хлопал в ладоши и смеялся.

Для него по моим наметкам сделали кубики, тележку-каталку с колесиками и резной лошадкой, пирамидку — все, что из вспомненного мной можно вырезать из дерева. Хорошо бы еще конструктор какой, но, боюсь, тут этого не оценят. Так что обходимся резными воинами и фигурками, которых я накупил у Троицы, когда неожиданно напоролся там на творения народных промыслов. Книжек с картинками пока и для взрослых не хватает, красок тоже мало, потому у нас все деревянное, натуральное и экологически чистое.

Сын умотал нас всего за час, бегая по саду, влезая во все дыры, за ним носились запаренные мамки, следившие чтобы дите не дай бог не потащило чего в рот с земли или не стало тыкать пальцем в осу. Поужинали все вместе и отправились баиньки — Юрка в детскую, мы в спальную палаты.

И пока у меня в голове бродили и бродили мысли, Маша просто легла под бочок и положила мне руку на грудь.

И все кроме нее сразу стало так далеко и неважно, что я прижал ее к себе. Она пискнула, повозилась, устраиваясь поудобнее и вдруг серьезно спросила: