Полудержавный властелин

Глава 16 — Аппаратные игры

Митрополит Иона, переживший зимой сильную хворь (уже думали, что отдаст богу душу), к весне оклемался и тут же, несмотря на слабость, занялся церковным собором. Особых причин торопиться не было, но мне показалось, что Иона чувствовал близкую смерть и хотел уйти, оставив все дела в порядке.

Как минимум, поставив нового Сарского епископа и учредив Псковскую епархию, что стало бы достойным завершением земных трудов владыки. А еще хотелось хоть немного упорядочить тот несусветный бардак, что творился в оставшейся под Литвой и Польшей части митрополии — формально еще Киевской, но фактически все больше и больше Московской. Ну и как максимум, разгрести накопившиеся богослужебные, финансовые, землевладельческие и даже судебные вопросы.

Иона делал что мог, но слабость после болезни не давала ему трудиться в полную силу и вся оргработа свалилась на меня и на епископа рязанского Николая, сиречь Никулу.

— Ныне кафедры в Пинске, Холме и Перемышле праздны стоят, — вводил в курс дел на западе мой учитель. — Епископы же Волынский Даниил и Луцкий Феодосий безвестны пребывают…

— То есть как безвестны?

— Не ведаем, что с ними, два лета уж не пишут, молимся, чтобы живы были…

Блин, и ведь не пошлешь никого проверить — там драка идет, то Шемяка колотит ляхов, то ляхи с литвинами его гоняют. А как поляки Жигмотовича сковырнули, так вообще хаос и война всех против всех. И в этой круговерти каждый старается погреть руки — и панские отряды, и татары Седи-Ахматовы и которые сами по себе, а еще Корибутович, немцы, бояры разгромленных княжеств, вольные ватаги. Посольскому человеку нет хуже через такую войну пробираться: если всего лишь ограбят, то, считай, легко отделался. Но смерть епископа по нынешним временам событие значительное, даже в летописи при всей экономии чернил да пергамента попадает, помри кто из иерархов — так или иначе дошла бы весточка. Зуб даю — Даниил да Феодосий затихарились, засели в дальних обителях, пережидают смутное время.

— Григорий, архимандрит Святониколаевского монастыря в Хелме на Москву прибег, Борисоглебский игумен Варлаам из Турова також.

— Мнишь во епископы поставить?

— Отцы в православии крепкие, — подтвердил Никула, — благочестивые и богобоязненные. Глас свой супротив латинян поднять не убоялись, с братом твоим Дмитрием в ладу.

Значит, проверенные кандидатуры, так и запишем.

— Поговорить бы с ними, келейно, без прочих.

Никула согласно кивнул, поставил отметку в своих записях и продолжил:

— Сарская епархия осиротела прошлым летом, надобно урядить.

— Так поставить нового епископа, в чем беда?

— Зело умалилась, коли так пойдет, погаснет свеча православия в Сарае.

Н-да… Но если мы собираемся Волгу под себя брать, то форпост в низовьях нам нужен позарез. Даже не по военной надобности, надо просто иметь сведения с мест, чтобы понимать, что там происходит.

— А что Пермь да Новгород? — эти епархии, пользуясь удаленностью, обычно присылали свое согласие на все решения собора, но что-то мне подсказывало, что золотые пояса Нова Города в этот раз не рискнут отсидеться.

— Григорий Пермский едет, и Евфимий Новгородский також.

Ого, нефиговая у нас явка получается! Так, это выходит десять епископов из семнадцати возможных, причем на четыре пустые кафедры можно поставить своих людей. Ох, это ж сколько народу понаедет! Ведь каждый будет со служками, монахами, писцами, введенными дьяками и так далее, не считая дворских. А ведь приедут не только архиереи — прослышав о таком кворуме засобирались в Москву многие авторитетные игумены вроде Пафнутия Боровского или Мартинана Белозерского. Даже древний старец Никита, настоятель Богоявленского в Костроме монастыря и тот решил поприсутствовать, правда, из-за возраста не лично, а через доверенного представителя.

А у нас даже Грановитой палаты нет чтобы всем разом собраться! Придется в повалуше заседать.

Но собор чуть было не сорвало явление татарских послов — Сеид-Ахмет прислал требовать выход, поскольку он по договору с Шемякой отправляется воевать ляхов, для чего ему срочно потребовалось серебро.

Ага, щаз. Мне деньги нужнее.

Сеид-Ахмет выбрал мурз посолиднее, помордатее, у одного даже вокруг шитой золотом тюбетейки накручен зеленый тюрбан хаджи, паломника в Мекку. Но и мы не лаптем щи хлебаем — встречала их представительная компания бояр, среди которых стоял и понаехавший в Москву Касым Мещерский. Что сразу поубавило татарам спеси: одно дело говорить с неверными урусутами и совсем другое — с чингизидом.

Так что пока они слезали с коней на загородном дворе, откуда загодя убрали всех лишних и добавили охраны, я с интересом их рассматривал.

Разноцветные сапоги с острыми носками и красными каблуками, у Ходжи-Искара украшенные бисером. Парчовые и атласные халаты из числа тех, что надевают по особо торжественным случаям, не иначе, дедовские, а то и прадедовские — внимательный глаз видел потертое, а то и раскосмаченное шитье шелковой или золотой нитью; так и не застиранные пятна от многочисленных пиров, когда баранину едят руками и вытирают их о полы; правые, на монгольский манер, застежки, лишившиеся трети самоцветов.

Не иначе, времена богатства и великолепия Орды уходят в прошлое, вон, даже в серебряном с бирюзой поясе Газимурзы есть пустые оправы. И я не поручусь, что хозяин эти камушки потерял, мог и продать в минуту трудную. Как и те, которых не хватает в рукоятке дорогой арабской сабли.

Касым смотрелся куда лучше, особенно из-за игравшего золотыми отблесками хорезмийского доспеха. Да и зеленый халат с соболиной оторочкой выглядел авантажнее, разве что перстней маловато, не по шесть штук на руке, как у ордынцев, а всего два, с изумрудом и крупным сапфиром. Ну и сабля у него не такая знаменитая, не дамаск, а устюжский уклад, но это мы еще посмотрим, что круче.

Трое послов, оставив во дворе свиту и косолапя кривыми от бесконечной верховой езды ногами, взобрались в летний терем.

— Великий хан Сеид-Ахмет шлет свое благоволение русскому улусу, — по обычаю витиевато начал ходжа. — Неисчислимые тумены повелителя готовы обрушится на неверных ляхов, но война будет трудной и повелитель требует уплаты выхода за три года.

Все трое держались надменно и узкими своими глазами обшаривали палату, будто примериваясь, какие ценности выносить в первую очередь. Но я, честно говоря, ожидал большего напора и размаха требований. Очень они мне напомнили «стрелки» девяностых, когда сторона пытается взять не силой, не понятиями, а нахрапом. И прямо засвербело внутри отмочить что-нибудь вроде «А Саид-Ахмеду мазь от геморроя втирай и скажи, чтобы больше хомячков не присылал». Пришлось стиснуть зубы, и слушать прения сторон.

— Казна княжества пуста, все союзнику великого хана и нашему брату Шемяке ушло.

Что было совсем недалеко от правды — Димины эскапады обходились весьма дорого.

— Противу ляхов сил нужно больше, а коли недостанет, то и добычи тож.

Татары возражали, и даже требовали, но я чуял, что по факту они выпрашивают и не очень-то надеются на положительный исход. Будто послали их на дурачка — а вдруг выгорит? С главной целью подтвердить, что княжество Московское обеспечит фланг и удержит Казань от нападений на саид-ахметовы кочевья, когда вся орда будет на западе.

И мы плавно свернули говорильню и перешли ко второму и третьему актам марлезонского балета — пиру и вручению подарков.

— Пожалуйте гости дорогие, сделайте честь, отведайте, что Бог послал.

В тот день бог послал великому князю московскому на обед несколько бутылок с настойками и мальвазией, грибочки в шести видах и студень в трех, переславскую селедку и волжскую стерлядь, наваристые шти с мясом и куриную лапшу, цельных запеченных кабанов и десятки перепелок, узвары из яблок, груш и вишни, не считая заедок, каш, блинов и киселей.

Наяривали гудошники и домрачеи, голосили песельники — Ремез не только охальничал и по городу шлялся, но и весьма успешно выполнял функции главы придворной капеллы.

Между блюдами несли подарки — лисьи и бобровые меха, с небольшими вкраплениями куниц и полным отсутствием соболей, гусское стекло — зеленые достаканы, молочно-белые пиалы и прозрачные чарки, гжельские поливные блюда. Особо гости порадовались трем ловчим кречетам. Нервничая от шума, птицы впивались когтями в толстые кожаные перчатки сокольничих и вертели головами с надетыми на глаза клобучками, и соколов тут же от греха подальше унесли обратно и передали посольским сопровождающим.

За едой послы еще пару раз заговаривали о выходе, но все дружно стояли на том, что все наличные деньги уже отданы на войну с Польшей, подливали и потчевали.

Пили много, за здоровье великого хана и его послов, за нерушимую русско-татарскую дружбу, за победу над ляхами и мятежной Литвой — и ордынцы нисколько не уступали русским, благо над ними не бдело неусыпное око мусульманских улемов. Но, в отличие от хозяев, непривычные к московскому питью послы (а им специально подавали настойки крепленые) быстро хмелели.

Бояре усмехались в бороды, глядя, как гости проносят пиалы мимо рта, капают жиром на дорогие халаты, бахвалятся, облизывают толстые пальцы, как сожрали кабана целиком, и при этом равно пьют, пьют, пьют, невзирая на запреты пророка…

Захмелевших до потери пульса ордынцев со всем бережением подняли на руки и снесли в выделенные посольству палаты, где и сдали на руки прочим татарам, заодно одарили и всех приехавших всякой мелочью.

А мы, несмотря на шум в головах, сошлись всем синклитом.

— Скажи, Юрий Патрикеевич, показалось мне или нет в ордынцах уверенности?

Старший Патрикеев подумал и согласился:

— Размаху прежнего нет. Вот, бывало, приедут, так им и коней и баранов целиком запекали, и меды стоялые, и фряжское вино, и осетров саженных, и гусей-лебедей несли, а им все мало, будто в степи не кормят.

— И даров ныне куда меньше прежнего, — поддакнул Добрынский, — отец баял, чего только при князь-Дмитрии ханскому посланцу Сарыхозе не досталось: кольца, кони, чары серебряные, брони…

Я криво усмехнулся — вот уж хрен. Даже серебро туда-сюда, но дарить извечному врагу оружие и доспехи?

—…сбруя в серебре, седла золоченые, белого медведя шкуры, шубы не по одной… — продолжал азартно перечислять Федор Константиныч.

— То есть ныне удоволились малым? — подняв руку, остановил я поток воспоминаний.

— Так, княже.

— Ну и хорошо, завтра с похмела отправим их обратно, пусть сами думают, как оправдаться перед Саид-Ахметом.

Дорогих гостей провожал и Касым, в шелковых одеждах и новом халате, с легкой кривой хорезмийской саблей, на украшение которой ушло не меньше полупуда самоцветов — пусть видят, что царевич живет богато.

Весь вчерашний вечер мои дворские вместе с празднично приодетыми касымовскими татарами гуляли с ордынскими — негоже оставлять свиту без внимания, когда начальники веселятся. И рубль за сто, у гостей затеплилась мыслишка, что служить московскому князю выгодней, чем класть голову в степи за интерес не шибко законного хана.