Воздушные рабочие войны. Часть 2

VI

Светлана была зла и обиженна. А еще ей было страшно. Зимой, в Куйбышеве в эвакуации ей на глаза попался красочный журнал на английском. Листать она его начала ради языковой практики, но вдруг… Эта статья про отца перевернула всё! Мама, любимая родная мамочка! Такая добрая, внимательная, ласковая, оказывается, не умерла от болезни, а застрелилась! И виноват во всем папа! Какая-то глупая ссора, которую он начал и мамы не стало! В той статье было еще много чего про отца. Словно что-то рухнуло внутри у Светланы, разрушилось навсегда. И папа вместо сильного, справедливого, надежного, как стена мужчины вдруг стал тираном и злодеем. А окружающие ее люди лицемерными подонками. Сказка, в которой она жила в одночасье превратилась в ужасную своими кровавыми тайнами быль. Она хотела поговорить с отцом, выяснить правду. Но испугалась, не нашла в себе сил.

А потом, вдруг, ни с того ни сего ее по приказу отца возвращают из эвакуации в Москву. Они встретились на даче в Кунцево. Знакомые с раннего детства комнаты, любимый, только-только покрывшийся первой весенней зеленью сад, все показалось ей чужим и ненастоящим. И отец. Он тоже изменился. Словно чувствовал, что она знает его тайну. Он сухо расспросил ее о жизни в Куйбышеве, а потом заявил, что дочери Сталина не пристало оставаться в стороне в тяжелые для страны времена. И отправил ее санитаркой в госпиталь. Она была не против помочь Родине, но почему вот так неожиданно и по приказу, буквально насильно?!

После школы ее привозили в госпиталь НКВД, где она с другими девочками и девушками ее ровесницами и постарше, стирала грязные гнойные бинты, выносила за ранеными утки, мыла полы. Она так ни с кем и не сошлась близко ни в госпитале, ни в школе. В госпитале было не до того, а в школе… Все ее друзья остались там, в эвакуации в Куйбышеве, а здесь в классе был устоявшийся коллектив, в который влиться у нее никак не получалось. Может быть, если б ребята знали, чья она дочь, было бы все по-другому. Но отец запретил ей говорить об этом. Ослушаться она просто не могла.

А как ее жизнь теперь отличалось от всего того, чем жила она до этого. Принцесса превратилась в Золушку. Рано утром подъем, школа, госпиталь. А вечером еще надо сделать уроки. Спать она ложилась далеко за полночь, чтоб проснуться утром и погрузится в этот замкнутый круг. Состояние недосыпания стало для нее привычным. Иногда удавалось урвать несколько минут и прикорнуть в прачечной на мешках с грязным красноармейским бельем или в школе на уроке под монотонный бубнеж учителей. Но этого было мало. Она похудела, осунулась, под глазами появились темные мешки. А еще ей стало казаться, что отец все это затеял специально. Чтобы и она, как мама!

Летом стало полегче. Закончилась учеба. Правда добавилось работы в госпитале, на юге началось немецкое наступление и стали приходить тяжелораненые. Но эта работа была уже привычной, Светлана сама не заметила, как втянулась. Не такими вонючими и противными стали казаться грязные бинты, да и загаженные утки воспринимались, как неизбежное зло, неприятное, но нужное дело. И вдруг новый приказ. На фронт! Ее! Она же еще школьница! Даже брат Васька, пытался отговорить отца. Но куда там! Он даже не попрощался с ними, не поговорил, не обнял. Прислал машину, доставить на аэродром и все! Будто чужих людей! Как никогда она почувствовала себя одинокой и никому не нужной. Весь полет до Краснодара она едва сдерживала рвущиеся наружу слезы, уткнувшись лбом в холодное стекло иллюминатора. С ней пытался поговорить Василий, но она не ответила ему. Не захотела. Она жалела себя. Почему-то стало казаться, что едва они прилетят на место, ее тут же убьют. Да! Точно! Прилетит немецкий бомбардировщик и сбросит прямо нее бомбу! И тогда они все узнают! И Васька, и этот Серго противный со своей Марфушкой[7] и папа! Точно! Он специально послал ее на фронт, что ее там убили!

Но бомбардировщик не прилетел, да и аэродром в Краснодаре ничем не отличался от московского, с которого они улетали. Разве что больше было на нем военных самолетов и все. Васька оставил ее на скамейке рядом с летным полем, а сам куда-то ушел. Не было его долго. Больше часа. Света устала ждать. А еще эти любопытные взгляды. Ну да, смотрится она в своем голубеньком ситцевом платье и туфельках на белые носочки на военном аэродроме нелепо. Но, как ни странно, никто не подошел, не поинтересовался, что здесь делает эта рыжая девочка. А может, все дело было в двух сержантах, вальяжно курящих неподалеку, не обращая внимания на снующих туда-сюда командиров? Только Светлана была далека от таких тонкостей. Не интересуются, вот и хорошо, сидит девочка на скамейке, значит так положено.

Наконец появился Василий:

— Что, сестренка, заждалась? — тепло улыбнулся он. Света лишь гордо вздернула носик и отвернулась. Василий нахмурился: — Свет, отправить тебя на фронт не моя идея. Я как раз был против. Не знаю уж, что ты натворила, что отец так решил. Но раз решил, значит так надо.

— Ничего я не натворила! — выпалила девочка, — Просто он меня тоже хочет убить! Как маму!

Взгляд Василия заледенел. Он схватил Светлану за плечи и с силой оттащил подальше от курящих сержантов:

— Тааак, — зло прошипел он, — Рассказывай?!

— Что рассказывать?! Что?! Вы мне врали! Все время врали! Она не от болезни умерла! Она застрелилась! Из-за отца! Он издевался над ней! И вот! А теперь и надо мной! Сначала госпиталь, теперь фронт! Он меня ненавидит, как ее! Мы ему не нужны! Ни я, ни ты, ни Яков! — она сама не понимала, зачем приплела сюда старшего брата, с которым практически не общалась. Ее просто несло. Она выплескивала сейчас на брата все, что терзало, пугало ее все эти месяцы, с того злополучного дня, когда ей на глаза попался тот американский журнал.

— Кто сказал тебе про маму?! Кто?! Кто?! Кто?! — Василий с красным, почти бордовым лицом тряс ее за плечи так, что у Светланы болталась голова. Ей было страшно и обидно. Все! Все против нее! Даже брат! Поймав испуганный, полный слез и отчаянья взгляд сестры Василий успокоился. Ему стало нестерпимо стыдно за свою вспышку. Он резко ее обнял, прижав к груди: — Прости, Светка! Прости, маленькая, — она стояла окаменевшая от напряжения, не предприняв попытку ни вырваться, ни обнять в ответ. Чужая, холодная, как мертвая. Но узнать, кто ей сказал про мать, было необходимо. Сестра и без того была импульсивна, а тут явно кто-то поработал с ней. — Откуда ты узнала про маму? — он посмотрел в ее красные от слез, пустые глаза.

— В журнале прочитала, — безэмоционально ответила она, глядя куда-то в сторону.

— В каком журнале? Откуда он у тебя?

— Не помню. В американском. В «Тайм» кажется. А может, в другом. Да какая разница?! Где прочитала, откуда?! — снова вспыхнула она, все-таки характеры у них были похожие, — Ты что, не понимаешь?! Отец виноват в смерти матери! А теперь он узнал, что я знаю об этом и хочет убить меня! — в ее словах не было ни капли логики, лишь страх и отчаяние загнанного зверька. Васька только что практически подтвердил то, что было написано в журнале и о чем тихонько шептались в ее окружении, — Вы же для этого меня сюда привезли!

— Дура! — Василий оттолкнул ее к стене дома, а сам как был в форме сел на землю, прямо в пыль, — Какая же ты дура! Мы просто берегли тебя! Особенно папа! А ты!

— Что я?! — огрызнулась Света.

— А ты его предала! — Василий не стал стесняться в высказываниях. Сказал, как думал. И так слишком берегли, слишком баловали они Светлану. И вот результат! Прав был отец, тысячу раз прав, отправляя ее на фронт! Только не в госпиталь ей надо. Для этого не обязательно было уезжать из Москвы. Ей в часть надо! Василия вдруг почувствовал, понял, что до того как он попал сюда, в корпус, он мало чем отличался от сестры. Такой же избалованный, никчемный мальчишка. Только игрушки у него были повзрослей. А Светку… Сестру надо или к вертолетчицам или к Бершанской. Но это решать не ему, а отцу. Но он обязательно поговорит с ним! Надо еще разобраться, кто подсунул сестре тот журнал. Да и про остальное тоже. Не просто так, она так заговорила. Кто-то появился в ее окружении.

Из-за угла, как ошпаренная выскочила девчушка в летной форме:

— Ой! Извините! — она встала, как вкопанная подняв сапогами пыль, — Товарищ майор, мы вылетаем, вы просили сообщить.

Василий кивнул. Стаина в Краснодаре не было. Он был в Багерово. Практически весь корпус, кроме дальнебомбардировочного полка и разведчиков был переброшен на Керченский полуостров. Немцы всеми силами пытались разобраться с крымской группировкой советских войск, которая мешала дальнейшему их продвижению на юг, к кубанскому хлебу и кавказской нефти. Тяжелые кровопролитные бои шли не только на земле, но и в небе. И лишних пять-десять минут подлета могли сыграть критическую роль. Вот и пришлось Стаину, несмотря на риск, перебрасывать свои самолеты ближе к линии фронта.

— Мы идем, — кивнул он летчице, которая тут же ретировалась подальше от странного майора, рассевшегося на земле и заплаканной девочки. — Пойдем, — Василий рывком поднялся, — потом поговорим, сейчас лететь надо, — и он, не оглядываясь, пошел к летному полю. Светлана поплелась следом. Можно было взбрыкнуть, показать характер. Но Света слишком хорошо знала отца и брата, от этого стало бы только хуже.

Лететь пришлось на какой-то непонятной машине с огромным винтом сверху. В технике она разбиралась слабо, ее больше привлекали книги, театр, кино. Это Васька с детства мечтал стать летчиком. Но все равно было интересно. Если бы еще не это чувство страха и ледяной пустоты в животе, особенно остро проявившееся, после того, как минут через двадцать после взлета Света увидела в иллюминаторе пару истребителей пристроившихся к ним. Они то появлялись, то исчезали, взмывая куда-то вверх.

— Пижоны! — буркнул брат, посмотрев, что ее так заинтересовало. Она недовольно покосилась на него. Смотри-ка, «пижоны»! А сам-то! Что сам-то она не знала, но сейчас любое слово, любое движение Василия вызывали у нее раздражение и неприязнь. Внизу проползла бирюзовая гладь моря, и показался полуразрушенный в дымных столбах пожаров город. Светлана невольно приникла к стеклу. — Керчь, — пояснил брат. Он что ее за дуру держит?! Можно подумать она географию в школе не учила. Но как же страшно выглядит Керчь, ощерившаяся в небо щербинами развороченных бомбами домов! Ей не довелось пережить бомбардировки Москвы. Она уехала в Куйбышев раньше, а когда вернулась, немцы на столицу уже не летали. Но сейчас, глядя вниз, она вдруг до дрожи в коленях, до ледяного ужаса поняла, насколько страшная идет война. Не слушая сводки Совинформбюро, не служа в госпитале, ухаживая за покалеченными израненными людьми, а именно сейчас, глядя на этот полуразрушенный, дымящийся город. Закусив губу, она посмотрела на брата. И в этот ужас он ее привез?! А сам сидит спокойно, прикрыв глаза, будто не понимает, что тут везде смерть! Света крепко зажмурилась, сжав кулачки. Зачем она здесь? Для чего? Она не воин, не медик. Обычная школьница. Чем она может помочь фронту? Все-таки отец точно хочет от нее избавиться! Ну и пусть! Раз так, она специально попросится туда, где опасней всего! Ледяной ком страха, вдруг лопнул, оставив после себя пустоту и равнодушие. Светлане стало все равно, что с ней будет. Убьют, и пусть! Пусть! Пусть! Пусть!