Исправительная академия. Том 2

Глава 13

Я бросил быстрый взгляд на Вяземского. Пусть бесится. Выйдет из себя — совершит какую-нибудь ошибку. А мне только и нужно, чтобы он облажался — тогда можно прихватить его за задницу и вытащить всю информацию.

Так что буду тихонько бесить Олежку одним своим существованием.

— Итак, господа новоприбывшие воспитанники, — снова улыбнулся Физрук и жестом попросил всех спускаться. — Прибыли вы удачно, у ваших одногруппников как раз сейчас свободное время. Мы с Анастасией Григорьевной проведем для вас небольшую экскурсию, объясним порядки. Заодно и познакомитесь с остальными одногруппниками.

Не знаю, какая кошка пробежала между этим Митрофановым и надзирательницей Суворовой, но их рабочие отношения явно были натянутыми. Хотя наверняка надзирательницу просто раздражал сам факт того, что вместо элитного исправительного учреждения она оказалась в пропахшей навозом и сеном земледельческой колонии.

Что, господа аристократы, непривычен аромат говна по утрам? Бесит, что приходится сотрудничать с плебсом? Ничего, им полезно. Высшим классам, знаете ли, довольно вредно совсем уж отрываться от своего народа. Отечественная история знает несколько эпизодов, когда подобное весьма скверно заканчивалось.

— С удовольствием познакомлюсь с вашим заведением, — я постарался улыбнуться как можно дружелюбнее, чем вызвал когнитивный диссонанс у остальных. — Евгений Александрович, какой здесь распорядок дня?

Все наконец-то спустились, и мы медленно побрели вдоль белокаменного главного корпуса. Окна были расположены высоко, но мне хватило роста, чтобы немного в них заглянуть. Я увидел учебные классы, мастерские, какую-то общую комнату, в которой сейчас занимались подростки помладше…

— Распорядок приближен к старинным порядкам, — с горящими глазами принялся вещать Физрук. — Подъем ранний, в шесть. Час дается на умывание, приведение себя в порядок. Здесь удобства на этаже, поэтому иногда приходится постоять в очереди, чтобы принять утренний душ. Но часа всем обычно хватает.

— Понял, — кивнул я. Ну, мне не привыкать.

— В семь утра общи сбор и завтрак. На общем сборе наставники проверяют укомплектованность групп. Если есть больные, их регистрируют и передают информацию в лазарет. Также обычно на общем сборе присутствует директор и рассказывает важные новости, если таковые есть. Завтрак общий. Еда у нас без изысков, но сытная и здоровая. Многие продукты воспитанники выращивают самостоятельно — и это тоже дань земледельческим традициям. Стараясь для себя и своих друзей, ребята учатся подходить к труду ответственно.

Да понял я уже, что у них тут филиал рая на земле, где все друг другу братья и сестры. Тьфу ты!

— На завтрак отводится час. С восьми утра начинаются учебные классы. Занятия длятся до полудня, затем в полдень обед.

— А какие занятия? — скорее для вежливости спросил Вяземский.

Митрофанов пожал широкими плечами.

— Зависит от уровня подготовки воспитанников. В базе — общая для империи школьная программа. Вам, господа, боюсь, ничего нового не расскажут, вы же гимназисты… Но большинству воспитанников здесь не так повезло с происхождением и уровнем жизни. Некоторые и считать-писать сносно научились к двенадцати годам.

Я удивленно моргнул.

— Как же так?

— Ну, Владимир Андреевич, у нас здесь все же не курорт, а исправительное учреждение. Сами понимаете, сюда непростые люди попадают. Проблемные. Кто-то с раннего возраста работал и потому не ходил в школу. Иные просто не учились…

Меня это объяснение не шокировало. Удивило скорее то, что здесь, в этом довольно высоко развитом мире, все еще сохранилось настолько серьезное расслоение. Хотя разве в моем родном мире было иначе? Выходит, мало чем эти миры и отличались.

— На обед также отводится час. Часу до трех дня воспитанникам предоставляется свободное время на выполнение домашних заданий, участия в кружках. Их у нас, к слову, несколько. Помимо культурных мероприятий, которыми заведует уже знакомая вам Индира Святославовна, есть еще несколько спортивных секций, занятия по дрессировке для занятых в питомнике… И библиотека, разумеется, — с гордостью произнес Физрук. — У нас она очень обширная. Многие меценаты, увлекающиеся коллекционированием, пожертвовали крайне ценные экземпляры. Словом, господа, вы найдете, чем занять себя в свободное время.

— А как же та самая трудовая терапия, о которой мне так много рассказывали? — Улыбнулся я.

— Вот мы до нее и дошли. С трех до семи воспитанники заняты работами. По указу императора учеба и работы не должны превышать больше восьми астрономических часов в день. В некоторые дни уроков меньше, а работ — больше. В иные — наоборот. Воскресенье считается выходным днем. К воспитанникам могут приехать гости, от работ все освобождаются. Конечно, если за воспитанниками не числится серьезных провинностей.

— А как наказываете?

— Наказания у нас не столько болезненные, сколько обидные. Вам могут поставить дополнительные трудовые часы. Могут отправить помогать на кухне или с уборкой территории. Словом, обычные исправительные работы.

— Так, выходит, у вас даже карцера нет? — удивился я.

— А тебе что, туда захотелось? — огрызнулся Вяземский. — Хотя постой, ты же у нас вечный постоялец подобных мест…

— Сдается мне, он и по тебе плачет, Олеженька, — улыбнулся я. — Ты осторожнее, а то научишься плохому…

— Отставить пререкания, господа! — гаркнул Мирофанов. О, ну наконец-то он показал, почему его взяли в воспитатели. А то ну прям шушпанчиком казался. — Карцер есть, но он обычно пустует. Не любим мы здесь детей под замок сажать. Город и так та еще тюрьма…

Судя по тому, как перекосились физиономии Вяземского и Суворовой, они с этим утверждением не согласились. Ну и пошли к черту. Здесь, в отличие от Академии на острове, хотя бы можно было свободно передвигаться по территории. Да и меры не были такими драконовскими.

— В семь вечера ужин, а с восьми до десяти снова свободное время. Отбой в десять, — закончил рассказ Физрук. — Как видите, все довольно легко запомнить. Что ж, вот мы и дошли до жилой части. Прошу наверх.

Перед нами выросла еще одна лесенка — не такая пряничная, какая была на церковном крыльце — но тоже основательная и тщательно убранная. Вела она сразу на второй этаж здания, и входная дверь наверху была распахнута — видимо, чтобы коридор проветривался.

Ступеньки оказались высоковатыми, да и сама лестница была крутой.

— Зимой, наверное, ноги ломают? — усмехнулся я.

— Зимой мы пользуемся внутренней лестницей. Просто так сейчас будет быстрее, — отозвался Евгений Александрович.

Второй этаж был полностью отведен под жилые комнаты. Длинный коридор выложили паркетом, который немного поскрипывал под ногами. Стены красили в белый, и занавески на окнах тоже были из белого тюля. Все, к слову, очень чистенькое, хотя и скромное. Здесь явно старались бережно обращаться со старым зданием.

На каждой двери висела табличка с указанием номера отряда и именами воспитанников. Причем роль табличек здесь выполняли деревянные плашки, а текст наносили выжигательным аппаратом. Такого я точно еще не видел. Дешево, сердито, но забавно.

— Вижу, для нас уже все подготовили, — сказал я, заметив наши с Вяземским фамилии.

— Разумеется. Прошу внутрь.

Физрук распахнул выкрашенную белой краской дверь.

Да уж, не Хилтон. Обстановка в комнате больше напоминала даже не тюрьму, как в Академии, а пионерский лагерь из моего детства. У окон здесь были деревянные рамы, и в щелях я заметил следы изоляционного волокна — на зиму конопатили. В просторной комнате в два ряда стояли шесть кроватей, при каждой тумбочка. Одну из стен занимал большой шкаф с шестью створками, каждая из которых была уже подписана.

Лаптев, Кантемиров, Смирнов, Волков… Значит, мои соседи по камере на острове тоже здесь оказались. Только не было Ботаника, Теплыни и Немца. А вот кем были Смирнов и Волков, я понятия не имел.

— Можете оставить вещи в шкафах, — наконец-то подала голос Суворова. — Сейчас они вам не понадобятся. И имейте в виду, что пользоваться личными устройствами разрешено только в часы свободного времени, когда вы имеете доступ к комнате.

Я забросил дорожную сумку в шкаф со своей фамилией, но телефон из кармана вынимать не стал. Так поспокойнее будет. Вяземский поступил так же. Еще я заметил, что он зачем-то носил перчатки. Тонкие, из какой-то дорогой светлой кожи. Они, конечно, идеально подходили к его уж слишком стильному видочку, но мне это показалось странным. Нет, погода сегодня теплом не баловала, но это уже был перебор. Впрочем, кто их знает, этих аристократов? Может у них это сейчас модно, а я со своей любовью к кожанкам и джинсам буду выбиваться из стаи?

— Кстати, а форма здесь есть? — оглядевшись, спросил Вяземский.

— Мы предоставляем одежду малоимущим, — ответил Физрук. — На самом деле всем желающим, но ношение формы здесь не обязательно. Однако уход за одеждой ложится на плечи воспитанников. Стирка по средам и субботам.

Вяземский аж просиял, не дослушав до конца, а я злорадно ухмыльнулся. Ну да, ну да. Представляю, как он будет отстирывать свой аналог «Бриони» или «Хуго Босса» хозяйственным мылом в холодной воде. Хорошо, что я взял немаркое и износостойкое барахло. А вот Олежке еще предстояло повозиться.. Интересно, он хоть рубашки гладить умел самостоятельно?

Мы вышли из комнаты и прошли дальше по коридору, до "зимней«лестницы. Деревянные половицы уютно скрипели под ногами, да и само старинное здание пахло именно что временем. Едва уловимый, но приятный запах, какой иной раз бьет в нос, когда заходишь в поживший деревенский дом. Вяземский не оценил, да и куда ему? А вот я словно в детство попал.

— Вижу, вы прониклись духом места, Владимир Андреевич, — заметил Физрук.

— Ну так и место с душой.

— Именно. Сейчас мы проводим вас в общую комнату. Познакомитесь с товарищами. Затем вы получите распределение на работы.

Я бросил взгляд на Вяземского. Надо же, даже не скривился, когда ему об этом напомнили. Или подсуетился, чтобы получить местечко, где получится бездельничать?

В холле у лестницы в этот час было оживленно, хотя народу оказалось меньше, чем я рассчитывал. Хотя дождь прекратился, даже выглянуло солнце. Наверняка воспитанники решили провести свободное время на улице.

Наставники отошли переброситься парой слов с дежурившими коллегами, а я огляделся.

— Оболенский?

Развалившаяся в кресле прямо у входа Агния Елисеева отложила какой-то журнальчик и уставилась на меня слегка осоловевшими глазами.

— Привет, Принцесса, — улыбнулся я. — А ты что здесь забыла?

— Все то же. Родители посчитали, что я еще не готова вернуться в Петербург. Тут же свежий воздух, это ведь так важно для восстановления здоровья… А вот тебя я и правда не ожидала здесь увидеть. Вроде бы ты тогда…

— Меня тоже посчитали не до конца исправившимся, — я поспешил пресечь лишнюю болтовню.

Принцесса отложила журнал, поднялась и остановила взгляд на Вяземском.

— Все преследуешь его, да? — тихо сказала она. — Лучше бы в Петербурге оставался. А то, глядишь, вернешься — а помолвку уже и расторгнут. Не за Оболенским тебе надо приглядывать, а за Марией, если уж тебе она так дорога. Хотя зачем тебе женщина, за которой еще до брака нужен глаз да глаз, а? Или все же правду говорят, что ваше положение настолько скверное, что только женитьба на Орловой вытащит твою семью из долгов?