Перед изгнанием. 1887-1919

Время от времени являлся еврей Спиро и приказывал собирать всех обитателей Ай-Тодора для переклички. Вдовствующая императрица отказывалась спускаться и лишь на минуту показывалась на верху лестницы.

Задорожный прибыл в декабре. В феврале он объявил тестю, что все Романовы, находящиеся в Крыму, как и лица из их свиты, должны быть собраны в имении Дюльбер, владении великого князя Петра Николаевича. Он объяснил, что эта мера вызвана заботой о безопасности узников. Действительно, Ялтинский Совет требовал их немедленной казни, тогда как Севастопольский, которому подчинялся Задорожный, хотел дождаться приказов товарища Ленина. Опасались вооруженной атаки Ялтинского Совета для захвата узников. Дюльбер с его высокими и толстыми стенами был вроде крепости, которую было, очевидно, легче защищать, чем Ай-Тодор, открытый всем входящим. Поэтому мавританский дворец великого князя Павла был избран тюрьмой для членов императорской семьи, находившихся в Крыму: вдовствующей императрицы, моих тестя и тещи и их шестерых сыновей: великого князя Николая Николаевича с женой и двумя детьми от первого брака великой княгини; великого князя Петра и великой княгини Милицы с их детьми, княжной Мариной и князем Романом. Младшая дочь, княжна Надежда, ставшая в замужестве княгиней Орловой, как и великая княгиня Ольга Александровна и моя жена, состоявшие, как и она, в морганатических браках, были оставлены на свободе.

В Дюльбере узники были полностью изолированы. Только наша двухлетняя дочь Ирина имела право их навещать. Через нее мы с ними сообщались. Кормилица провожала ее до входа в усадьбу, куда ребенок входил один, неся наши письма, приколотые к внутренней стороне пальто. Ответы приходили тем же путем. Наша юная посланница не сделала ни одного промаха в своей опасной миссии. Таким образом, мы знали, как жили заложники. Их довольно плохо и недостаточно кормили; повар Карников, державший позднее в Париже известный ресторан, делал что мог из того немногого, что удавалось раздобыть. Чаще всего это была гречневая каша и суп. Несколько дней узники в Дюльбере ели осла, в другой раз козла.

Зная, что им позволено выходить в парк, жена придумала способ, позволявший нам иногда говорить с ее братьями. Мы шли гулять с собаками под стены усадьбы. Ирина звала собак, и вскоре тот или другой из братьев появлялся на стене, Если он видел поблизости охранника, то соскакивал со стены, а мы как ни в чем не бывало продолжали прогулку. К несчастью, наш трюк вскоре был замечен, и нам пришлось отказаться от этих свиданий.

Однажды днем я встретил Задорожного. Мы прошли вместе несколько шагов. Спросив новости о пленниках, я сказал, что мне надо с ним поговорить. Он казался удивленным и немного стесненным. Поняв, что он не хочет, чтобы его люди видели нас вместе, я предложил ему зайти ко мне вечером, когда можно быть уверенным, что никого не встретишь. Чтобы войти ко мне незамеченным, ему достаточно перелезть через балкон в мою комнату на первом этаже. Он пришел в тот вечер и приходил еще много раз. Жена часто присутствовала при наших разговорах. Мы часами вместе искали средство спасти императрицу Марию и ее семью.

Становилось все более ясно, что этот Задорожный, несмотря на его весьма сомнительный вид, совершенно наш. Он объяснил, что рассчитывает выиграть время, используя соперничество двух Советов: Ялтинского, желавшего завладеть заложниками, чтобы расстрелять их на месте, и Севастопольского, который, согласно с Москвой, считал, что их следует судить. Я ему предложил сообщить в Ялтинский Совет, что Романовы должны быть вскоре перевезены в Москву для суда, и что если они будут расстреляны прежде, то унесут в могилу важные государственные тайны, известные им одним. Задорожный последовал этому совету. До сих пор ему удавалось спасать жизнь пленникам, но его положение с каждым днем становилось все сложнее и опаснее, поскольку Ялтинский Совет подозревал его в намерении их спасти и его собственная жизнь была под угрозой.

Однажды ночью он разбудил меня и сказал, что узнал из верного источника – большая банда матросов должна на следующий день забрать всех узников и увезти их в Ялту для расстрела. Он решил не быть в Дюльбере во время появления этой банды, так как был уверен в своих людях и знал, что без него они никого не впустят. Он прибавил, что уже много ночей юные пленники попеременно несут караул, и что наготове оружие для них на случай тревоги. Он также сказал, что готовится большое избиение, от которого никто не уйдет… Новость была тем более неприятна, что мы были неспособны защищаться, все оружие у нас отняли.

Ожидаемая банда действительно явилась назавтра из Ялты и хотела попасть в Дюльбер. Как и предвидел Задорожный, охрана ответила, что в отсутствие комиссара они обязаны никого не впускать. Видя готовые к бою пулеметы, налетчики отступили, крича угрозы в адрес Задорожного.

Мы узнали, что после этого поражения Ялта решила покончить с ним, Ожидая большого наступления, Задорожный сам поехал в Севастополь за поддержкой. Он должен был привести ее в тот же вечер. Но Ялта ближе, чем Севастополь…

Мы провели эту ночь на крыше дома, откуда были видны башни Дюльбера и большая дорога, по которой должно было подойти подкрепление – или, с другой стороны, ялтинские бандиты. Лишь на заре мы увидели бронированные грузовики, ехавшие из Севастополя. А поскольку со стороны Ялты никто не появлялся, мы отправились спать. Проснувшись, мы узнали о приходе немцев. Это обстоятельство, о котором никто не думал, нас спасло.

Был уже апрель, оставалось несколько дней до Пасхи. Поскольку восьмого марта советское правительство подписало Брест-Литовский мир, немцы начали оккупацию части России. Они охотно выступили в качестве освободителей перед доверчивым населением, которое, измученное лишениями и испытаниями, было расположено принимать их за таковых. Действительно, лишь их приход спас пленников Дюльбера.

Можно себе представить общую радость этого освобождения, столь внезапного и неожиданного. Немецкий офицер был готов повесить Задорожного и его людей. Невозможно описать его изумление, когда великие князья попросили не делать этого и даже просили, чтобы их оставили охранять Дюльбер и Ай-Тодор. Немец согласился при условии, что с него снимут всю ответственность за последствия такого безумия. Его поведение явно выдавало опасение, что слишком долгое заключение расстроило рассудок великих князей.

Спустя несколько дней тюремщики трогательно простились с узниками. Самые молодые плакали, пожимая им руки.

В мае в Ялту прибыл немецкий офицер, адъютант императора Вильгельма. Он привез предложение кайзера провозгласить императором всея Руси того из членов императорской семьи, кто согласится подтвердить Брест-Литовский договор. Все присутствовавшие Романовы отвергли это предложение с негодованием. Посланник кайзера тогда попросил тестя устроить ему свидание со мной. Великий князь отказался, сказав, что никто из его семьи никогда не будет предателем.

После освобождения бывшие заложники еще некоторое время жили в Дюльбере. Затем императрица переехала в Харакс, имение одного из братьев моего тестя, великого князя Георгия[176], и все вернулись к себе.

Постепенно возобновилась обычная жизнь. У старших облегчение, которое они испытывали, было смешано с беспокойством, но молодые люди отдались радости чувствовать себя живыми и свободными. Радость, проявлявшая себя в возросшей потребности в развлечениях и движении. Это были сплошные партии в теннис, экскурсии, пикники и т. д. …

Другое развлечение мы нашли в издании газеты. Одна из наших знакомых, Ольга Васильевна, любезная молодая женщина, умная и хорошенькая, была главным редактором. Каждое воскресенье наша команда собиралась вечером в Кореизе. После «новостей» Ольга громко читала «бумагу», которую каждый из шестнадцати сотрудников должен был сочинить за неделю на сюжет по собственному выбору.

Воображаемые путешествия, невероятные приключения в отдаленных странах – это были обычные темы, выбираемые молодыми людьми с неизвестной участью. Гимн в честь газеты, который мы пели хором, по обычаю открывал и закрывал заседания. В полночь электричество отключалось, и вечер продолжался при свечах.

Интерес наших родителей к газете и развлечение, которое они в ней находили, не мешал им несколько тревожиться из-за нее. Они знали, что самые невинные забавы могли быть небезопасны в это беспокойное время, и все для них было поводом для страха.

Наш еженедельник влачил эфемерное существование. Вышло тринадцать номеров, но после этого фатального числа всех сотрудников сразила испанка. Когда пришло время бегства, и багаж нужно было срочно сократить до самого необходимого, жена прежде всего уложила на дно чемодана нашу газету.

Великий князь Александр подарил нам небольшой сосновый лес на крутом морском берегу. Это было необыкновенное место. Там мы построили в 1915 году дом сельского типа, весь побеленный внутри и снаружи и с крышей из зеленой черепицы. Поскольку он был построен на склоне, часть дома стояла ниже, и его главной особенностью было полное отсутствие симметрии. От входа, перед которым расстилался ковер цветов, спустившись на несколько ступеней, можно было попасть на внутренний балкон, нависавший над откосом холма. Балкон соединялся с террасой, середину которой занимал бассейн. С другой стороны был спуск к бассейну, окруженному колоннадой, увитой розами и глициниями, как и сам дом. Внутри разница уровней приводила к неожиданному и забавному расположению лесенок, площадок, балкончиков и т. п. Мебель из натурального дуба напоминала старинную английскую сельскую мебель. Кретоновые подушки лежали на сиденьях, а циновки заменяли ковры. События, происшедшие после устройства этого дома, помешали нам в нем жить, но в этот период относительной эйфории в начале лета 1918 года мы часто устраивали там пикники. Поскольку с припасами было плохо, каждый должен был приносить свою провизию. Зато вина было довольно, так как у всех в Крыму были виноградники. И веселья у этой молодежи, спешившей жить и сразу забывшей пережитые испытания и грозное будущее, хватало.

Накануне одного из таких собраний до нас дошел слух об убийстве царя и его семьи. Но ходило столько ложных слухов, что мы им совсем не верили и намеченную вечеринку не отменили. Действительно, через несколько дней новость была опровергнута. Даже опубликовали письмо офицера, который, как было сказано, спас царскую семью. Но увы! Вскоре стало невозможно сомневаться в ужасной правде. Тем не менее, императрица Мария отказалась ей поверить. До последнего дня она сохраняла надежду увидеть сына.