Родители, наставники, поэты

Фас и профиль

Меня всегда удивляли и удивляют те интеллигентные люди, у которых дома нет книг. Они даже редко читают, ссылаясь на сильную занятость на заводе или в учреждении. Однако люди эти подолгу сидят за газетой, запоем смотрят все, что им преподносит убийца досуга — телевизор... Не могу постичь, как можно (да и можно ли) жить без книги, как можно нс приобретать хоть изредка книгу...

Не назову известной фамилии человека, у которого в его кабинете стоит невысокий, невместительный шкаф, а в нем книги — сочинения самого хозяина, все книги на русском и иностранных языках. Если бы человек этот не был мною уважаем и даже любим, я с нажимом на каждую букву сказал бы: «Так тебе и надо!»

Из семей интеллигентов книга перекочевывает в семьи рабочих и людей интеллигентского труда (что еще не делает их интеллигентами!). В лавке писателей в доме № 66 по Невскому проспекту я часто встречаю скромно, даже весьма скромно одетых людей (не моложе сорока — пятидесяти лет), которые регулярно покупают книги. У одного такого покупателя всегда в спросе одна группа авторов, у другого — своя, и они приходят, спрашивают, просят и даже умоляют отложить, известить открыткой; один умилительный человек даже номер телефона своего оставил и слезно молил звонить ему в любое время суток, хоть ночью, но удружить ому, оставить вот эту книгу...

Среди редких покупателей-собирателей есть фигуры забавные. Один из них, пенсионер, несколько лет подряд коллекционировал почтовые марки. Занятие кропотливое, требующее времени и денег. И денег немалых.

Года два назад он сказал мне, что с марок переходит на книги.

— Буду коллекционировать книги, как вы на это смотрите?

Я неодобрительно посмотрел на выражение «коллекционировать книги», и в форме нелюбезной, но весьма помогающей понять разницу между коллекцией и библиотекой, прочел коротенькую лекцию внимательно слушающему меня филателисту. По его просьбе составил список в сто книг, которые следует приобрести в качестве фундамента будущей библиотеки.

Прошел год. Встретил бывшего филателиста в просторном квадратном зале почтамта.

— Снова к маркам вернулись? — спросил я.

— Нелегко отделаться от них, — конфузливо сообщил он. — У меня сотня альбомов, нужно время на то, чтобы продать их. Здесь, в почтамте, вся паша марочная публика время проводит, здесь мы свидания назначаем, меняем и продаем. Рублей на двести уже сбыл. А какие у меня книги...

Пригласил к себе — хоть на минутку, только взглянуть!..

— А вы читаете книги? Или всего лишь одну страсть заменили другой?

Он ничего не ответил, — кажется, обиделся даже. — Хороший знак, — подумал я. Дома у него одна стена в большой комнате была вся заставлена стеллажами. Достоевский, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Лев Толстой, Чехов, Бунин, Куприн, Бальзак, Стендаль, Диккенс, Гюго...

— На чтение потянуло, да с какой силой, — сказал он тоном скорее жалующимся, чем только констатирующим. — Была война, — не до книг, все четыре года воевал, три ордена, три медали имею. Потом пять лет в нетях — то да се, а марки собираю с юных лет. Моя коллекция одна из лучших в Ленинграде, а, может быть, и не только в Ленинграде.

Все чаще встречал его в книжных .магазинах, иногда помогал ему доставать «дефицит» — книгу, за которую покупатели готовы были подраться.

— Первый раз в жизни Бальзака читаю, — не то похвастал он, не то извинился за этот первый раз. — Потом на Диккенса перейду. Пятилетку чтения составил, одобряете?

— А выдержите? — с откровенным недоверием произнес я. — Трудно и даже неинтересно читать только одного какого-нибудь писателя. У Бальзака много романов, надо перебивать чтение другим автором.

— С карандашом в руках читаю, —продолжал он, не слушая меня. — Ничего! Идет!

Месяца три спустя увидел я его в зале почтамта, он стоял в очереди к тому окну, где по какому-то поводу штемпелевали конверты. Публика в очереди была возбуждена, говорлива, празднично настроена. Мой знакомый, тот, что читал Бальзака и Диккенса, отвел глаза в сто-року, заметив меня. Я помог ему в его предположении, что и я не вижу его. Не будучи ни в какой мере Шерлоком Холмсом, но ни в чем не уступая доктору Ватсону, я все понял, и для того, чтобы проверить свои соображения, пришел на почтамт на следующий день: мой коллекционер книг сидел в группе записных филателистов и что-то показывал им. Не книгу, конечно.

Видел его и в книжных магазинах — он продавал Бальзака. Стендаля, обещал принести Виктора Гюго и Мериме.

Так закончилась недолгая эпопея коллекционера книги.

В прошлом году я познакомился с человеком, собирающим книги только о приключениях и так называемую научную фантастику. Он ничего другого не читает, ничего другого не приобретает. Дома у него более двухсот томов и томиков модной сейчас беллетристики отечественного и заграничного производства.

Это та библиотека, которую не будешь перечитывать, за исключением Уэллса, Брэдбери, Кларка и еще двух трех талантливых сочинителей. Но все же авторы подобных романов и рассказов, и русские и иностранные, чем-то притягивают, их хочется, как говорят студенты, хотя бы «по диагонали» быстренько прочесть. И — второе НО: больше к ним уже не потянешься, за исключением перечисленных мною больших талантов. У Брэдбери и Уэллса есть люди, характеры, а не только и просто действующие лица, участники повествования, значки и кнопки сюжета.

...Есть и такая порода собирателей книг, которую я ненавижу, — таких, будь на то моя власть, нещадно наказывал бы.

— Зайдите, Леонид Ильич, взгляните на мою личную библиотеку (эта порода книжников ие скажет «домашняя», а именно «личная», словно библиотека —это учетно-личная карточка, выданная военкоматом), — предложил мне один гражданин.

Смотреть книги пойду куда угодно. Взял этот гражданин меня под руку и привел к себе. По дороге он хвастал недавним приобретением: цветные стекла в шкафах и стеллажах.

— Чтобы книги не пылились, — пояснил он, хотя и так было ясно, зачем понадобились стекла, да еще цветные.— И еще попрошу вас оценить польскую мебель в моей проходной комнате, — она, моя проходная комната, стала культурнее на вид, не правда ли?

От этого мещанина (классического, законченного) припахивало нэпманом, да и внешность его была под стать его разговору: двойной подбородок, брюшко, пышные усы, бабьи глаза с поволокой и — запах духов, точнее, парикмахерской, запах густого настоя, наглый запах, Я уже ругал себя за то, что согласился «посетить» этого человека с его «личной» библиотекой.

Кстати, я знавал одного непобедимого уже мещанина, который хвастал тем, что у него есть «личная жена». Нс выдумываю!..

Было чем похвастать тому, с библиотекой: полный комплект мемуаров и беллетристики издательства «Academia», некоторые книги были поставлены титулом к стеклу, — подходи и читай, и не корешок, а самый соблазн...— у меня, дескать, не как у других, я человек передовой и щедрый.

Шкаф заперт. Хозяин открывает его иногда. Показав все свое богатство (книг старых, редких нt было вовсе: были книги трудно добываемые и, как говорят книжники-пижоны, cпекулянты и коммерсанты, — «качественные»), yе вытерпел, чтобы на прощанье не сказать:

— Это мое золото, Леонид Ильич, — я не дурак, знаю, во что деньги вкладывать... Думаю, что вот эти два шкафа, —оy кивнул в сторону «Академии», — всегда будут в цене, не так ли? Да вот, — спохватился он, — «Петербургские трущобы», как думаете, сколько мне за них предлагают? А сколько я платил сам? Ага, видите! Есть выгода, а? В двадцать раз дороже. Что ни говорите, а книга выгодный товар.

Очень много подобных гадов в Ленинграде, и с каждым месяцем мы видим их все чаще и чаще, они скоро станут книжниками-книголюбами «модерн».

Когда умирает хороший, умный человек и после него остается библиотека, — ее почти всегда продают его родные.

Когда умирает собиратель-коммерсант, рыночная душа — библиотеку его, как я наблюдаю, не продают. Куда она девается, неведомо. Наверное, наследники берегут ее «на черный день».

Отвратительное племя...

...Стали злоупотреблять словом «товар» в применении к книге. Книги, конечно, товар, но — только очень недавно «Анну Каренину» и, скажем, к примеру «Мертвые души» стали называть товаром заведующие магазинами, киосками и даже в библиотеках.

— Еще не прибыл товар, — говорит продавщица в книжном магазине.

— Товар ожидается завтра, — ответят вам, когда вы спросите Хемингуэя или Томаса Манна. — Не возьмете ли какой другой товар?..

— Прислали неходовой товар, — вздыхает продавец в киоске, расставляя книги на полочках. — С таким товаром плана не выполнишь...

— Вон у нас сколько товара, видите! — хвастливо обращается ко мне молодой библиотекарь — девица, только что окончившая библиотечный институт.

Еще год назад говорили КНИГИ, но никак не ТОВАР. Замена пугающая, оскорбительная.