Загадка и магия Лили Брик
- Автор: Аркадий Ваксберг
- Жанр: Биографии и Мемуары / Современные российские издания
- Дата выхода: 2005
Читать книгу "Загадка и магия Лили Брик"
После войны Симонов вошел в руководство Союза писателей и обрел большую силу. В отличие от Фадеева, а тем паче от других своих коллег по писательской директории он был действительно талантливым литератором, живым, эмоциональным, не задушенным еще окончательно атмосферой парткабинетов. Часто бывая во Франции, он неизменно встречался с Арагонами, умело «обрабатывал» их в нужном Кремлю направлении и охотно подхватил идею Эльзы создать фильм о «советско-французском братстве» во время войны. Так началась работа над фильмом «Нормандия — Неман», где в авторском коллективе объединились Эльза Триоле, Константин Симонов и Шарль Спаак.
Благодаря этой работе, Эльза стала еще чаще бывать в Москве. Кроме того, почти ни один визит в Москву французских писателей, художников, кинематографистов, музыкантов, актеров из среды левой интеллигенции (другие просто не ездили) не обходился без их посещения Лили: все они получали рекомендательные письма от Эльзы и Арагона, и всех Лиля с удовольствием привечала. Советские власти нисколько не мешали этим контактам — они входили в программу фасадного демократизма системы. А соответствующие службы извлекали из этих дружеских встреч еще и особую выгоду: вряд ли есть сомнение в том, что не только гостиничный номер и столик в гостиничном ресторане, но и гостеприимный дом Лили и Катаняна были оснащены соответствующей аппаратурой — самой лучшей, какой эти службы тогда располагали.
В Париже Арагоны не могли пользоваться «закрытыми распределителями», хотя бы из-за отсутствия таковых, поэтому делили со всеми французами тяготы послевоенной жизни. Лиля отправляла им продукты в обычных почтовых посылках: крупу, сахар, консервы, кофе, чай. Советские власти это не запрещали — возможно, даже поощряли в пропагандистских целях: слыханное ли дело — не Париж кормит Москву, а совсем наоборот! Кое-что из продуктов (главным образом шоколад), как свидетельствует Василий Катанян-младший, воровали французские таможенники. Было что воровать, но Эльза на воровство не жаловалась, совсем наоборот: «шоколад доходит в прекрасном виде! Печенье очень вкусное — московские хлебцы. А какая белуга! А осетрина!» Не только у Эльзы потекли бы слюнки…
Оказия все же была надежней, чем почта. Не считал зазорным оказать услугу голодающим Арагонам и такой советский вельможа, как правдистский журналист и цекистский служака Юрий Жуков («Тов. Жуков — ангел!» — потеряв все пристойные ориентиры, восторгалась Лиля в письме к сестре): с ним отправились в Париж «2 кило сахара, 3 пакета кофе (замечательного), 1/2 кило икры, 2 бутылки водки…». Продукты в Москве еще распределялись по карточкам, правда, работали и коммерческие магазины — по ценам, тоже «коммерческим».
Жизнь налаживалась, а сотрясавшие мир ветры «холодной войны» обходили Лилю и ее неизменно гостеприимный дом стороной: участие в бурях своего века осталось для нее в далеком прошлом. Но это вовсе не значило, что Лилю могла прельстить — в какой угодно трактовке — жизнь ушедшей на покой пенсионерки. Творческая работа — естественно, в доступных ей, весьма скромных, пределах — занимала ее ничуть не меньше, чем приятные заботы о прелестях быта. Но — что-то не ладилось…
Журнал «Знамя» заказал две статьи о близких ей поэтах Кульчицком, Глазкове, Когане, Слуцком, но опубликовать их по каким-то причинам не захотел. Тот же журнал заказал еще перевод повести Эльзы «Личная жизнь», которую сама Лиля считала «подлинным шедевром». Не напечатали и ее. Та же судьба постигла перевод пьесы Пюже «Ангелочек» — Николаю Акимову в Ленинграде запретили ее постановку. Для МХАТа Лиля сделала инсценировку гремевшей тогда повести Веры Пановой «Спутники», удостоившейся Сталинской премии первой степени. Вмешалась не цензура, а сама обласканная вождем авторесса: сохранила за собой монопольное право на это. Лиля кинулась в «малый жанр» — сочиняла миниатюры и скетчи, делала номера для эстрады: никакого успеха!
Неудачами сестры в письмах делились друг с другом. Впрочем, у Эльзы неудач вовсе и не было. Партия располагала подконтрольными ей или близкими по направлению издательскими каналами — ни одно сочинение Эльзы не задержалось в ящиках письменного стола. Да, по правде сказать, и не будь партийных издательств, для гонкуровского лауреата все двери, хотя бы пока, наверно, были открыты. Донимало Эльзу другое: «никто меня не любит» — таков лейтмотив всех ее писем. «А тебя, Лиля?..»
«Нет, — отвечала та, жалея сестру и пытаясь не пробудить в ней ревность, — никто <и> меня не любит. Мы никуда не ходим, но к нам (нелюбимым? — А. В.) ходит много народу и мешает переводить. <…> Знакомых больше, чем нужно, но мне со всеми невыносимо скучно. С удовольствием только в карты играю с Васей и Левой (верным другом семьи Л. А. Гринкругом. — А. В.), хоть это и не очень азартно».
Знакомые, видимо, и не подозревали, как их общество наскучило Лиле и как они ей мешают, иначе воздержались бы от назойливых посещений. Но что бы делала Лиля, оказавшись в реальности, а не в письмах к сестре, лишь втроем за картежным столом? «Хожу во всем твоем, — писала она Эльзе, забыв про свою же мечту о недостижимом уединении, — с ног до головы. Я теперь самая элегантная женщина в Москве!» И — вослед: «Купила себе новую шубку <…> Икру приходится слать паюсную. Губы, оказывается, надо мазать не очень жирной помадой, а помазав, промокать бумажной салфеткой. Тогда в морщинки не затекает. Возня! Копирую платье с фартучком — из черной шерсти».
Одолевали недуги. Болели колени, болели пальцы на руках и ногах. И все равно она оставалась неподвластной годам Лилей Юрьевной Брик: какой бы боль ни была, никто не должен был чувствовать, что Лиля не в форме.
С большим увлечением участвовала она в двойном юбилее близкой четы: Александра Хохлова и Лев Кулешов отмечали тридцатилетие совместной работы. А значит — и жизни. Под бурные аплодисменты переполненного зала в президиум были переданы подарки от любящих юбиляров сестричек — Лили и Эльзы: пара чулок (для мадам) и вышедший, правда, из моды галстук (для месье). В еще совсем не богатой Москве это никак не могло казаться издевкой. Потом был пышный банкет в ресторане Дома кино. Стол ломился, вино лилось… Лиле вспомнилось, как Хохлова хотела стреляться из-за ее романчика с Кулешовым. Просто смешно! Теперь и Шура, и Лева достойно пожинали плоды терпения и терпимости, которым учила их Лиля. Жизнь показала, насколько она всегда и во всем бывала права.
Всегда и во всем.