Загадка и магия Лили Брик

ТЫ В ПЕРВЫЙ РАЗ МЕНЯ ПРЕДАЛ

Весной 1928 года Лиля снова собралась за границу.

Собралась вместе с Маяковским — их союз не распался и распасться уже не мог: слишком много общего связывало этих двух людей, чья духовная близость ни у кого не вызывала сомнений. Ни у кого, кроме недругов, разумеется: те — ни раньше, ни позже — не могли смириться с их образом жизни, не подпадавшим ни под какие, доступные их пониманию, стандарты, даже литературные, и с добровольным «рабством», которое Маяковский сам на себя наложил — абсолютно сознательно.

Совместная поездка, однако, не состоялась: Маяковский тяжело заболел — грипп, которому он вообще был очень подвержен (эта его слабость вскоре, по мнению Лили, окажется роковой), на сей раз был осложнен «затемнением» в левом легком, что грозило опасностью туберкулеза. Болезнь, которую тогда еще не умели лечить, наводила на Маяковского панический страх.

В середине апреля Лиля, оставив Маяковского лечиться у московских врачей, отправилась за границу одна, рассчитывая на скорую с ним встречу в Берлине. Это была, пожалуй, ее первая действительно деловая поездка. Кинодебют, осуществленный благодаря вмешательству Маяковского и его жесткой беседе с профсоюзным вождем, имел продолжение. Лиля (скорее всего, не без помощи Осипа, а возможно, и Маяковского) написала сценарий пародийного фильма, нацелившего свои язвительные стрелы против «нравов буржуазного общества» (против кого же еще?!) Назывался он «Стеклянный глаз», его ставили совместно Виталий Жемчужный и Лиля. Личное снова теснейшим образом сплеталось с работой: Жемчужный, как мы помним, был все еще формальным мужем подруги Осипа Жени Соколовой — фактически всеми признанной его реальной жены. Право же, столь многочисленных и столь крепко завязанных семейно-творческих узлов история еще не знала.

На одну из главных ролей была приглашена никому тогда еще не известная молоденькая и необычайно прелестная Вероника Полонская, дочь одного из известнейших актеров дореволюционного русского кино Витольда Полонского. Лиля очень ей протежировала, как всегда это делала, встречая способных и нуждавшихся в поддержке людей, и, вероятно, была не прочь, чтобы Маяковский слегка приударил за хорошенькой — не более того, как ей казалось, — к тому же замужней актрисой. Тогда из этого ничего не вышло — Маяковский на съемочной площадке не появлялся, а надобности в специальном знакомстве не было никакого: отношения Маяковского с Наташей Брюханенко все еще продолжались, хотя обоим было ясно, что конец уже близок.

Едва Лиля уехала в Берлин, он позвал Наташу в Гендриков, где лежал с высокой температурой, — разговор не клеился, что-то уже надломилось. «Почему вы мне не говорите, что меня любите?» — напрямик спросила Наташа. Маяковский ответил ей с той же прямотой: «Я люблю Лилю. Ко всем остальным я могу относиться только хорошо или ОЧЕНЬ хорошо. — И добавил: — Хотите — буду вас любить на втором месте?» У Наташи хватило гордости отказаться: «Нет! Не любите лучше меня совсем!»

В Берлине Лиле предстояло закупить несколько фрагментов из западных кинобоевиков — в соответствии со сценарием в фильме «Стеклянный глаз» предполагалось использовать их для осмеяния западного образа жизни. Было у Лили и множество других заданий: издательских, сценарных, театральных и прочих, связанных с творческими планами двух ее «мужей».

Дела «служебные», как обычно, сочетались и с личными: из Лондона, чтобы встретиться с дочерью, в Берлин прибыла Елена Юльевна. На одну неделю общения с ней Лили как-то хватило, потом оно стало ее раздражать: «Хорошо, что мама уезжает!!» — призналась она в письме к Маяковскому, отнюдь не случайно поставив в конце этой фразы два восклицательных знака. Приезд Маяковского был бы для нее куда более кстати, но его болезнь затягивалась, врачи настаивали на том, чтобы их пациент воздержался от каких бы то ни было дальних поездок. Мнительный Маяковский мог ослушаться всех, но только не врачей, которым подчинялся и полностью доверял.

Лиля, однако, не теряла надежды. «Волосит, — писала она из Берлина, — когда поедешь, привези:1) икры ЗЕРНИСТОЙ; 2) 2–3 коробки (квадратные металлические) монпансье; 3) 2 фунта подсолнухов и 4) сотню (4 коробки по 25 штук) папирос <…>». В ожидании его приезда с заказанными ею подарками Лиля ходила в театры, в кино, гуляла по улицам, наслаждаясь всем заграничным, хотя Германия к тому времени уже впала в тяжелый экономический кризис, побудивший множество русских эмигрантов переселиться в Париж. И еще дальше — в Америку. «Видела Чаплинский «Цирк» — совсем разочарована! — сообщала Лиля Маяковскому. — А Пис-катор (немецкий режиссер, в те годы организатор и руководитель Политического театра в Берлине. — А. В.) — такая скучища, что даже заснуть трудно! Мрак! Купила себе темно-синий вязаный костюм, туфли, часики и 4 носовых платка, по случаю насморка. <…> Берлин замечательный. Такси дешевые».

И все же пребывание в Берлине большой радости ей на этот раз не доставило. Маяковский не приехал. Для покупки фрагментов из кинофильмов — в том количестве и именно тех, которые она отобрала, — московская кинофабрика не нашла денег. Режиссеров, которым онахотела продать написанный Осипом киносценарий, не оказалось в Берлине. И даже прокоммунистическое издательство «Малик», которое четырьмя годами раньше выпустило поэму Маяковского «150 000 000» в переводе Иоганнеса Бехера, не спешило связывать себя контрактами на издание новых его сочинений.

Не дождавшись Маяковского и поняв, что встреча не состоится, Лиля почти через месяц после отъезда из Москвы уехала на десять дней в Париж: во французском консульстве ей давали теперь визу без особых хлопот. Эти поездки, кстати сказать, неопровержимо свидетельствуют о том, что обитатели квартиры в Гендриковом имели тогда, в отличие от миллионов своих сограждан, не только возможность беспрепятственно покидать страну и в нее возвращаться, но еще и без всяких проблем, никого и ничего не боясь, пересекать границы по своему усмотрению и иметь на то пусть не слишком большие, но вполне приличные средства. Они особенно не шиковали и все же могли позволить себе не менять устоявшихся привычек, не жаться, не экономить, получая от жизни то, что хотели бы получить.

Случайна ли, однако, такая странность: бывая в Париже порознь не один раз, Лиля и Маяковский никогда там не пересеклись, не провели вместе в городе, кото рый оба страстно любили, ни одного дня? Может быть, кто-то сознательно мешал им встретиться в Париже? Скорее всего, именно так! Но даже если и нет, все равно в этой странности есть какая-то мистическая закономерность.

По возвращении Лили в Москву вся семья вновь собралась на даче в Пушкино. На некоторое время воца рилась атмосфера относительного покоя. Осип и Женя, проведя начало лета на даче вместе со всеми, уединились (впервые вдвоем!) в частном пансионе под Ленинградом — в бывшем Царском Селе, которое теперь стало почему-то называться Детским. Отчаявшись в своих попытках сблизиться с Пудовкиным, Лиля смирилась с его положением «просто друга» и очень тепло привечала его, как и всех гостей, слетавшихся в подмосковное Пушкино на огонек.

Как раз в это время Пудовкин ставил свой шедевр «Потомок Чингисхана», обошедший вскоре экраны всего мира под названием «Буря над Азией». Сценарий написал Осип Брик, а одну из главных ролей исполняла молодая Анель Судакевич, с которой у Маяковского завязался небольшой, никого не обременивший, роман. Впоследствии Анель Судакевич станет женой Асафа Мессерера, у которого, в свою очередь, как мы помним, незадолго до того был роман с Лилей. Семейно-творческий узел станет тем самым еще более сложным.

Вряд ли все его участники осознавали, что они в точности осуществляют Лилин сценарий жизни, только и достойный, как она считала, современных интеллигентных людей: днем каждый располагает самим собой, не держась ни за какие условности, зато вечера и ночи проводит всегда под домашним кровом. По доброй воле, то есть сознательно, по привычке или в силу договоренности, — как бы то ни было, но все они поступали именно так.

Воспоминания Лили и людей ее круга, их письма, которые нам известны, заполнены информацией о множестве разных забот, личных и деловых, но тщетно искать там даже намек на ту обстановку, которая — хочешь не хочешь — их окружала, на бурные события за стенами их квартиры или подмосковной дачи. Словно жизнь их проходила вне времени и социальные бури, сотрясавшие всю страну, непостижимым образом обходили их всех стороной.

1928-й… Начались массовые раскулачивания. Нэп доживал последние дни, а тем, кто поверил басням про «всерьез и надолго», в самое ближайшее время предстояло расплатиться за свою наивность. С барабанно-пропагандистским шумом прошли первые «вредительские» процессы. Концентрационные лагеря были переполнены заключенными — пока что их скопом еще не стреляли, а лишь подвергали «социальной перековке», но звуки грядущих выстрелов уже были слышны каждому, кто не затыкал свои уши. Впервые после эпохи военного коммунизма ввели карточки на хлеб. «Левая» оппозиция была только что разгромлена, Троцкий пребывал в изгнании, ему предстояла вот-вот высылка из страны. Словом, за стенами городской квартиры и дачного дома происходили события, которые с полным на то основанием принято называть судьбоносными. Но ни малейшего отражения не только в письмах, айв биографии Лили они не получили. У нее хватало своих забот.

Заботой номер один были съемки и монтаж «Стеклянного глаза» — работа шла успешно и уже близилась к концу. Заботой номер два — вожделенная машина, которую мог купить лишь Маяковский. Для этого ему надо было снова ехать в Париж, имея притом разрешение на ввоз машины в Советский Союз и, конечно, достаточно денег. Маяковский собирался совершить кругосветное путешествие, о чем уже появились сообщения в печати. Но тогда покупку машины пришлось бы отложить по крайней мере на год. Возможно, и по этой причине (но не только, не только…) проект кругосветного путешествия так и не был осуществлен.

Всегда доводившая до конца любое начатое дело, Лиля твердо решила овладеть автомобильным рулем и вскоре освоила это, тогда еще вовсе не женское, экзотическое по тем временам, ремесло. Уехавшему в Париж осенью 1928 года Маяковскому Лиля послала вдогонку письмо, строго-настрого наказав: «ПРО МАШИНУ не забудь: 1) предохранители спереди и сзади, 2) добавочный прожектор сбоку, 3) электрическую прочищалку для переднего стекла, 4) фонарик с надписью «stop», 5) обязательно стрелки электрические, показывающие, куда поворачивает машина, 6) теплую попонку, чтобы не замерзала вода, 7) не забудь про чемодан и два добавочные колеса сзади. Про часы с недельным заводом. Цвет и форму (закрытую… открытую…) на твой и Эличкин вкус. Только чтобы не была похожа на такси. Лучше всего Buick или Renault. Только НЕ Amilcar! <…> Целую все лапы, макушку (наодеколоненную), один глазик и все щеки».

Разрешение на ввоз машины Маяковский — при его связях, — разумеется, получил, хотя и после бюрократических проволочек. С деньгами было куда как хуже.