Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917

Подпоручик Николай Ильин – редактор царской телеграммы

Со мною в корпусе учился кадет Николай Ильин. Он был на класс моложе меня. Знал я его хорошо, главным образом потому, что один год, когда я был в 5-м, а он в 4-м классе, по общему ротному ранжиру мы стояли в строю рядом, а в спальне получили рядом кровати. На следующий год осенью, когда мы все вернулись с летних каникул, Ильин во всей 1-й роте оказался по ранжиру чуть не 5-м. Как это часто случается с детьми, он в три месяца вытянулся на полголовы и, продолжая расти буйно, кончил корпус правофланговым.

Когда в нашем 7-м классе были выпускные экзамены, 6-й класс распустили на лето. Потом я уехал в Петербург, поступил в Павловское училище и на два с половиной года потерял Ильина из виду.

По случаю Японской войны производство офицеров в 1905 году было сделано 22 апреля, то есть на четыре месяца раньше положенного срока. После производства и явки в полк, представления командиру, офицерам и всяких других формальностей меня по положению отпустили в 21-дневный отпуск, и я уехал к матери в деревню. Вернулся я, когда полк был уже в лагерях. И сразу же пошла стрельба, ротные учения, затем ротные смотры и т. д., и т. д.

В начале июля получаю я на полк из Москвы письмо. Письмо длинное и обстоятельное. Пишет Ильин. Оказывается, он фельдфебель его величества роты Александровского училища, производство будет этой осенью, в августе; он послал просьбу о приеме в полк, просит меня его кандидатуру поддержать, а главное, как можно скорее и как можно подробнее написать ему про полковую жизнь, про полковые порядки и сколько нужно иметь своих денег, чтобы жить и служить.

Я посоветовался с Кокой Крузенштерном, который был на три года меня старше и который меня на первых порах «опекал», и ответил в таком духе, что, мол, о полковой жизни и порядках нужно писать книгу, а не письмо; что первый год или два к молодому офицеру присматриваются, а посему нужно держать себя тише воды ниже травы, чем скромнее, тем лучше. Что же касается своих средств, то если он будет питаться в собрании, что рекомендуется, то жалованья он вообще на руки получать не будет. А при таких условиях, устроившись с кем-нибудь из офицеров на холостой квартире, хотя и трудно, но можно прожить, получая из дому 75 рублей в месяц, и время от времени сотню-другую на новый мундир или ликвидацию счетов по собранию. Но с такими финансами о существовании петербургских холостых удовольствий, дорогих ресторанов и т. д. нужно забыть, шампанского без нужды не пить, почаще ходить пешком, а из развлечений ограничиться посещением семейных домов и театра, благо и то и другое стоит дешево. Ильин за это письмо меня поблагодарил и сказал, что если примут, то он выходит.

Через несколько дней в читальне, после обеда, было назначено общее собрание. Председательствовал старший полковник К.А. Баранов. Сначала решали какие-то мелкие вопросы, потом Баранов посмотрел в свои бумажки и сказал:

– Господа, в этом году выпуск молодых офицеров будет в августе. Из Александровского училища подали просьбу о приеме в наш полк два юнкера: фельдфебель Ильин и портупей-юнкер Азанчевский-Азанчеев. Андрей Александрович, ты говорил мне, что Азанчевский твой племянник?

Командир 9-й роты капитан Швецов наклонил голову.

– А об Ильине, господа, никто не может ничего сказать?

Молчание. Я робко поднял руку.

– Подпоручик Макаров.

Я встал, пунцово покраснел и прерывающимся голосом – это было мое первое выступление на общем собрании – начал говорить:

– Позвольте доложить, господин полковник, что я очень хорошо знаю Ильина. Мы были шесть лет вместе в корпусе. Отец его отставной полковник, кавалерист, живет у себя в небольшом имении в Тульской губернии. Могу засвидетельствовать, что сам Ильин человек скромный и хорошо воспитанный.

– Вы с ним в переписке?

– Так точно.

– Вы его предупредили о необходимости иметь некоторую помощь из дому?

– Так точно, я ему написал.

– Благодарю вас.

Я со вздохом облегчения опустился на свое место.

– Больше никто ничего об Ильине не знает?

Молчание.

– Ставлю на голосование вопрос о приеме в полк портупей-юнкера Азанчевского-Азанчеева и фельдфебеля Ильина. Кто согласен – прошу сидеть, не согласен – встать.

Все сидят.

– Приняты. Объявляю общее собрание закрытым.

Через минуту читальня опустела.

В начале августа, мы были еще в лагерях, явились новые офицеры. Явился и Ильин. И сразу всем чрезвычайно понравился. Был он, действительно, премилый и очень симпатичный юноша. В свои 19 лет он еще больше вытянулся и раздался вширь. Но над туловищем Голиафа возвышалась совершенно мальчишеская кадетская физиономия с большими серыми глазами, длинными ресницами и с губами, вечно растянутыми в широкую улыбку. Он был похож на 7-месячного дога, у которого уже все как у взрослой собаки, и ноги, и хвост, но только морда еще осталась щенячья.

Больше всего привлекало в нем счастье, щенячий восторг, который выпирал отовсюду от сознания, что он наконец взрослый, офицер, да еще офицер Семеновского полка.

Вел он себя совершенно так, как было нужно. Скромно и подтянуто.

В ближайшую субботу за обедом состоялось для молодых офицеров «испытание вином». Оба выдержали отлично. Ильин, когда молодежь и некоторые старшие стали пить с ним «на ты», чуть не плакал от упоения.