Последние ратники. Бросок волка

5. Кровь и темень (окончание)

Оглядываться, дабы увидеть, кто именно так рад увидеть его смиренную личность, не стал. Обрушился всем телом на дверь, и в следующий миг осознал себя, лежащим на полу в узенькой горнице. Незапертым был вход, или монашку удалось высадить щеколду богатырским навалом, так и не понял: что было мочи рванул вперед, к узкой щелке света, тлевшей меж запертых ставен. Тяжелое дыхание татей уже ощущал спиной. Задуматься над тем, что будет, если ставни окажутся на каком-нибудь засове, не успел. Коротко разогнавшись, изо всех сил оттолкнулся от случившейся под окном лавки, выставил руки локтями вперед и бросился на закрытые створки.

Они оказались не заперты!

Однако ликование от неслыханной удачи длилось совсем недолго. С треском вывалившись из окна, понял, что спасительный конек крыльца остался слева, а он летит со второго поверха прямо на землю, да еще и вниз головой. «Шею сверну,» — мелькнула удивительно спокойная мысль. Но подобраться как следует для падения не пришлось — оно вдруг прекратилось.

— Тяжелый, леший, — прокряхтели наверху.

— Жрёт наверно много чаще, чем до ветру ходит.

Только сейчас книгочей понял, что преследователи его все-таки догнали. В тот миг, когда он уже выпорхнул в окно. Успев схватить беглеца за ноги, они спасли его от неприятного полета. Правда, что хуже: ухнуться темечком о землю или угодить в их лапы — большой вопрос. Плачевное положение довершала ряса. Оттого, что ее обладатель висел вверх ногами, она предательски задралась к голове.

— Смотри-ка, — донеслось сверху, — в сарафане, а не баба.

— Тяни его, а не зубы скаль! — недовольно прошипел Сыч.

Яшка только сейчас понял, насколько близок к тому, чтобы оказаться в тесноте темной комнаты наедине с убийцами. И их ножами. Он отчаянно задрыгал ногами, норовя если не уж сбросить с них оковы цепких рук, то хотя бы максимально усложнить «бурлакам» их труд. Отчасти задумка удалась. В ответ на вспыхнувшую с новой силой прыть жертвы ватажники засопели злее и сосредоточеннее. Удержать ноги, будто заправский налим брыкающиеся и норовящие вырваться из рук, стало гораздо сложнее. Впрочем, Якову эти старания тоже вышли боком. Тело его от чрезмерного тщения стало раскачиваться маятником, то отдаляясь от стены, то приближаясь к ней на весьма опасное расстояние. Но он этих изменений в своем незавидном положении не заметил — очень уж увлекся борьбой за свободу. Которая длилась до тех пор, пока в голову не прилетел сокрушительной силы удар. Это потом он понял, что так раскачал сам себя, что со всего маху влепился в стену. К счастью, удар выбил из колеи не его одного. Руки вурдалаков, сжимавшие его голени, на краткий миг разжались. Правда, на столь краткий, что все же успели вновь ухватиться за ускользающие конечности беглеца. Но уже не так надежно. Пальцы их вцепились в ремни сандалий. Пока погоня яростно шипела и чертыхалась, выуженный ими из окна пескарик понемногу пришёл в себя. Гудение в голове сменилось ломотой и саднящей болью во лбу. Чтобы избавиться от плавающих перед глазами пятен, он тряхнул головой.

И так и не успел понять — благодаря этому нехитрому движению лопнули ремешки на сандалиях, или виной всему послужила их ветхость. Как бы то ни было, нехитрая монашеская обувь осталась в руках злодеев, а сам он, коротко вскрикнув и успев только спрятать голову меж согнутых локтей, ухнул вниз.

— Я тебе куда велел идти, хрен тебе в дышло, а?! Вниз! Вниз!!! К входной двери! Какого лешего ты наверх поперся?! Прямо в руки тебе прилетела бы эта юбка!

Цветные зеленые пятна в обрамлении грязных потеков понемногу принимали очертания травы, земли и рукавов рясы, оказавшихся прямо перед носом. Одежда была измазана чем-то бурым.

Яков вяло пошевелил руками-ногами, желая убедиться, не сломал ли себе чего-нибудь. Судя по всему, посчастливилось остаться целым.

— Гляди, шевелится, — раздался сверху не то удивленный, не то раздосадованный голос.

— Ты всё ещё здесь!? — возопил возмущенно Сыч. — Быстро вниз! Да куда ж ты побежал, валенок тупоголовый?!

— Счас догоним, не боись. По лестнице, и …

— По какой лестнице?! В окно прыгай!

«Монашек» вскочил и что есть духу припустил вдоль улицы. Его преследователи наверняка в вопросах погонь и прочей беготни — люди гораздо более опытные, а потому отдавать им с таким трудом выгаданное время было глупо. Но когда поравнялся с углом шаткого тына, под которым еще совсем недавно проснулся, не смог совладать слюбопытством. Перед тем, как свернуть в переулок, бросил мимолетный взгляд назад.

Квадратный подельник Сыча, охая и кряхтя, подымался на ноги с земли. Левой рукой держался за поясницу, правой рассеянно шарил у голенища сапога. Что у него там припрятано, догадаться было не сложно. Сам бородач решился на этот полет, или помогла дружеская рука, послушник так и не понял. Потому что его вниманием завладело новое действующее в этой картине лицо.

Сыч.

Когда темное нечто, распрямившись в воздухе, гулко топнуло обеими ногами по двускатной крыше крыльца, оттолкнулось от нее и с шумным выдохом приземлилось на землю, черноризец понял — Сыч тоже решил не тратить время на дурацкую беготню по лестнице.

Вот тут-то и стоило бы припустить во все лопатки. Момент, когда ни один из подельников не увидел бы, в какую подворотню он прыснул, подвернулся как нельзя более удобный. Но в делах спасения своего бренного тела от рук душегубов Яков мастаком не был. Не удивительно, что в самый ответственный момент — растерялся.

И вот в таком глупом положении, с разинутым ртом, глазами по блюдцу и в какой-то совершенно нелепой изогнутой позе увидел его Сыч. Когда он разогнулся, поймал яшкин взгляд, вцепился в него, как собака в ногу, хищно улыбнулся и сделал шаг в сторону послушника, из того будто все кости разом вынули. Хотя, казалось, уж к чувству страха этой нескончаемо длинной ночью уже можно было и привыкнуть. Отмер он лишь тогда, когда его внимание привлекло едва заметное движение правой руки рецедивиста. Тот коротко шевельнул пальцами, крутнув между ними тесак. Нехитрое зрелище вмиг привело в чувство — о том, зачем Сычу понадобился этот свинокол, можно было спросить у того несчастного, который сейчас валялся на полу трактира. И Яков, наконец, бросился наутек. Но не в переулок, откуда они с княжьим гриднем вышли к этому злосчастному кабаку, а в сторону плетня, за которым примостился дремлющий стан заезжих торговцев. Почему именно туда понесли ноги — поди знай. Останавливаться, рассусоливать как теперь быть, времени не осталось. Была дорога, стремительно мелькающая в неверном ночном свете где-то под ногами, собственно ноги, которые могли бы шевелиться и быстрее, не повисни на них пудовыми гирями ужас, и два хищника, упрямо пыхтящих уже совсем близко.

Инстинкт самосохранения донес до заветной ограды становища. Там были люди, а убивать служителя хотя бы и заморского бога на их глазах даже самый мерзостный разбойник вряд ли отважится. Ноги отчаянно спотыкались, заплетались, но все же сумели сделать последние три шага до низкой оградки, а у уже у неё обессилено подломились. Благо, верхнюю часть тела Яшка успел перегнуть через плетень. О землю брякнулся, как неловко сброшенный с телеги мешок: с точно таким же глухим звуком и даже с таким же результатом — на чьи-то ноги. Их хозяин мгновенно вскинулся ото сна, а первыми его словами стала совсем не хвала Господу за дарованное таинство пробуждения.

— Какая собака тут по ногам топчется!

Вокруг гаснущего костра, еще поигрывающего в темноте тлеющими рдяными угольками, началось шевеление. Одних вскрик разбудил и они, недовольно ворча, приподнимались полюбопытствовать в чем дело. Но увидев, что их барахлишку эта возня ничем не грозит, ложились обратно. Иные просто перевернулись на другой бок.

Но Яшкин новый знакомец, которому послушник так неловко отдавил ноги, не принадлежал ни к тем, ни к другим. При ближайшем рассмотрении им оказался немолодой мужичонка, которому уже чисто по возрасту полагалось плохо спать и быть ворчливым. Зубов порядком не доставало, потому что речь была не просто по-стариковски гнусавой, но и изрядно шепелявой. Зато рука, ухватисто вцепившаяся в локоть, оказалась на удивление сильной.

— Ты что это тут шляешься среди ночи? Умыкнуть что удумал?!

Объясниться как следует не успел. Подняв веер разлетевшихся искр, прямо посреди прогоревшего костерка возник Сыч.

Пока послушник ужасался и, следуя какому-то животному инстинкту, неосознанно крестился, дед выпустил яшкину руку и, подозрительно косясь на движение руки черноризца, даже немного от него отодвинулся. Мало ли, что за фигой этот черный колдун тычет во все стороны. На Сыча просыпающиеся вокруг мужички тоже смотрели не особенно приветливо. Но он опередил все вопросы.

— Этот, — он ткнул своим здоровенным пальцем в сторону Яшки, будто пригвоздив того к земле, — конокрад.

Грамотей из будущего даже опешил от такого навета. Уж кем только его в жизни не называли, но чтобы лошадиным вором?!

— Что удумал, гад!

— Да я ему щас!..

— Мы забираем его, — как боевой рог, перекрыв разноголосицу скоморошьих дуделок, протрубил Сыч. — Есть княжья правда, пусть по ней он и отвечает.

— Пусти! — заголосил монашек, когда лысый душегуб впился своей лапищей под правую руку, а его квадратный подельник с другой стороны вцепился в левую. — Этого не должно быть! Вы все — давно умерли! Что вы ко мне своими грязными паклями лезете …

Договорить не позволил удар стенобитного орудия в живот. От невыносимой резкой боли желудок монашка вывернулся наизнанку, обрызгав своим содержимым и без того чем только не измызганную рясу.

Оказалось, на церковном подворье Никодим его ещё жалел.

Впрочем, сознание благодушно померкло чуть раньше, и характер загрязнения своей одежды он уже не увидел. Как не услышал и голосов людей за спиной, которые после неприятного, но скоротечного ночного происшествия снова укладывались спать.

— Развели татей, честным людям продохнуть негде.

— Да не скажи. Бдят люди-то княжьи, бдят. Эвон, конокрад даже пикнуть не успел, не то что к лошади подобраться — а уже зацапали. Это ночью-то. Мы вон дрыхнем с тобой, а они наш покой блюдут.

— Да уж. Одари их боги здоровьем…

То ли местные боги действительно услышали молитвы своих земных чад, то ли заранее одарили двух ватажников должным здоровьем, но удалялись с места последних событий они весьма бодрым шагом. На такую тщедушную тяжесть, как худосочное тело, подхваченное ими под руки, не обращали ни малейшего внимания. Хотя даже в бессознательном состоянии оно мужественно пыталось доставлять им как можно больше неудобств — цеплялось ногами за каждую кочку и загребало землю, не хуже доброй бороны. Ясно дело, тщетно.

PS от автора. Прошу прощения, что на день позже. чем обещал. В качестве извинения — начало следующей главы))