Последние ратники. Бросок волка

6. Ночные гости (начало)

Перстень сидел, вольготно развалившись на поленице, и с удовольствием щурился под лучами солнца. Больше всего сейчас он напоминал здоровенного кота, только что обожравшегося хозяйской сметаны. Рубаху снял, подставив под теплые лучи массивные плечи и широкую волосатую грудь. Время от времени принимался с видимым наслаждением шумно чесаться, кряхтя и позевывая. Разве что голову старался не трогать — рубашка, обмотанная вокруг макушки, могла и соскользнуть. Ее он натянул на свой блестящий купол, чтобы солнце не напекло лысину.

— Иди помойся, а то шкуру скоро сдерешь.

Хром, как выяснилось, мог двигаться на удивление бесшумно. Только что его тут не было — и вот уже стоит посреди подворья. Не иначе, со стороны огорода перемахнул через оградку. Ушёл он куда-то затемно, не предупредив об отлучке никого. Перстень, когда утром обнаружилась пропажа, конечно, отшутился в том смысле, что, видать, очень скромен калека, по нужде аж за версту убегает, будто кому-то интересно подглядывать, как он справляется одной рукой при походе до ветру. Но по нему было видно — поведением таинсвенного предъявителя княжьей грамоты доволен не особенно. Что и подтвердил, едва завидев пропажу.

— Шкуру бы как раз с тебя содрать за такие выкрутасы. Какого чёрта ты творишь?

— А ты что, моим тюремщиком себя возомнил?

— Себя я, представь, возомнил воеводой большого града, которого пёс пойми по какой надобности сорвали с места с отборной полусотней дружины, а теперь водят за нос, таская по каким-то буреломам! Сначала повелел полусотню оставить лагерем — дожидаться нас пятерых. Потом днями блуждали по лесу, искали какую-то хибарку, и, не успели найти и в ней расположиться, как ты и нас решил оставить дожидаться своей милости? Что ты затеял, калека?

— Спросишь у Светлого князя. Рассказать могу лишь ему. А уж он пусть сам решает, с кем делиться услышанным.

— Скажи спасибо, что пацана твоего на ремни резать не начали — вызнать что да как, — Кутька, находившийся тут же, во дворе, при этих словах невольно сглотнул плотный комок в горле.

— Если б он что-то знал, я б его тут с вами не оставил. А оставил как раз для того, чтобы не сомневались — скоро вернусь.

— Откуда?

— То княжья справа. А где, кстати, твои вои?

— А то, представь, моя справа.

— Добре, — выдохнул Хром. — Слышь, Кутька, принеси воды, а? В горле першит. Да и умыться хоть…

Парнишка тут же рванул к приземистой баньке.

— Малый, сбегай лучше силки проверь, — тут же окликнул его Перстень. — Не жравши с утра. Воды я и сам принесу.

Хром взглянул на воина, удивленно вскинув брови.

— Пожалеть решил?

— А чё тя жалеть? Рука — не башка, и без нее пожрать можно.

Кутька стоял на месте, не зная, кого слушаться. С одной стороны Перстень — воевода большого города. Человек в глазах парнишки, кроме Овнища ничего в жизни не видевшего, самый солидный и уважаемый. Но ведь и Хром, выходит, не последний человек при киевском столе. Да и роднее был свой староста.

Перстень заметил кутькины душевные метания. Ухмыльнулся в бороду и посмотрел исподлобья на однорукого. Тот лукавый взгляд поймал и кивнул парнишке: иди, мол.

Воевода со старческим кряхтеньем поднялся с нагретого местечка, неловко взмахнув при этом руками и со звонким перестуком уронив под ноги три полешки.

— Парня-то зачем с собой потащил? — проходя мимо Хрома в направлении бани и с ленцой снимая с головы рубаху, вполголоса бросил Перстень.

— Так надо было.

Воевода пригнулся, входя в низенькие двери, как медведь в сусличью нору, и сразу же вынырнул оттуда с ведром воды.

— Странный ты больно, княжий человек, — он бухнул ведро прямо перед Хромом, отчего едва не половина воды выплеснулась тому на ноги. — Вроде бы и грамотка у тебя имеется, и интересы стольные блюдешь, но вот не похож ты на дружинника — и всё тут.

— Слушай, воевода, я не отрок, чтобы ответ перед тобой держать. И не красная девка — нравиться тебе мне без надобности.

— Просто хочу чтобы ты знал — не верю я тебе.

— Чем это я вызвал такую немилость?

— А какую милость, по-твоему, может вызвать дружинник, руку на Светлого князя поднявший?

И снова невозможно было точно сказать, что сейчас точит изнутри воеводу — злоба или любопытство. Откуда он про ту оплеуху узнал, понятно. Наместник сболтнул. И еще большой вопрос, кого первый кнут — того, кто Светлого князя опозорил, аки смерду кулаком в зубы ткнув, или того, кто болтает об этом на всех углах.

— Если тебя эта история волнует, сразу хочу огорчить — ничего рассказывать не стану, — отрезал Хром, стягивая через голову рубаху.

— Тебя не продали ромеям на галеры и не затравили собаками. Даже голову не снесли. Вообще, то, что ты сейчас со мной разговариваешь, живой и почти здоровый, само по себе странно. На месте князя или любого из его бояр я бы тебя, не сходя с того места, порешил.

— Ясно.

— А еще никак не могу взять в толк, с какой все-таки стати потянуло тебя в лес татей ловить?

— Тебе еще раз грамоту показать?

— Да видел я ее уже сто раз, — махнул рукой Перстень. — Меня не она смущает, а ты, — он подошел к старосте вплотную, уткнувшись чуть не нос к носу, хотя в росте Хрому изрядно уступал. — Так что не удивляйся, если после какой-нибудь твоей пакости вдруг увидишь нож в пузе.

— Жути нагнать решил?

— Боги в помощь.

Хром и Перстень одновременно повернулись в сторону, откуда раздался голос. У ворот, равнодушно глядя на двух атаманов, стоял невысокий коренастый степняк. Узкие глаза, острый подбородок, широкие скулы, упрямая линия рта и ни намека даже на клочок бороды.

Ромей.

Так его прозвали соратники за тщательно выскобленные щёки. Когда был еще юнцом, то даже обрадовался, обнаружив однажды на подбородке пробившийся пушок. Но время шло, а превращаться в солидные заросли, как у остальных гридней, этот пушок так и не сподобился. Печенежские боги наградили юного воя, как всякого степняка, жидкой бороденкой, а братья по оружию за это несолидное мочало на лице — прозвищем Лишай. С тех пор он предпочитал зваться Ромеем и ходить с гладкими щеками.

— Ого. Не того, видать, Ромеем нарекли…

Договаривать второй вошедший на подворье человек не стал. Он с насмешкой смотрел на двух полуголых мужиков, замерших друг против друга посреди двора.

Бросив на новоприбывших недовольный взгляд, Перстень еще раз зыркнул в глаза Хрома. Тот и без слов понял — разговор закончен.

— Горько, — усмехнулся Котел и ненавязчиво оттеснил в сторону своего спутника, легонько поведя плечом. Почему его величали именно так, объяснять никогда и никому не требовалось. Ростом Род не обидел. А в довесок одарил дородностью. Довесок сей с лихвой покрывал все остальные качества дружинника.

Когда они выходили из становища, и Хром велел Перстню взять с собой только двух самых надёжных воев, то поначалу удивился выбору воеводы: степняк с гладким, как у красной девки лицом и боров поперек себя шире и любой толпы чуть не на голову выше. Но спорить не стал.

То, что Котел держит подмышкой какой-то куль, Хром заметил лишь тогда, когда здоровяк подошел чуть ближе и со скучающим видом отпустил свою ношу. Она, неловко осев, шлепнулась на землю. Точнее, он. Хром тут же вцерился в бугая недовольным взором.

— Ты зачем это сделал?

— Что?

— Мальца зачем зашиб? — палец Хрома уткнулся в направлении бесчувственного Кутьки.

— Да не, не зашиб. Так, стукнул чуток.

Староста порывисто повернулся к Перстню.

— Значит, говоришь, в Белоозере надо было его оставить? Под присмотром дружинников? И где эти двое вообще были? По следу моему отправил?

— Если б отправил по твоему следу, то это тебя бы сейчас сюда приволокли сомлевшего.

Котел скорчил кислую мину:

— Да нужен он мне. Нашли супостата… Нечего в траве хорониться. Тоже мне лазутчик. Затаился, вишь. Откуда я знал, что это малец наш, а не ватажник какой-нибудь? Чего он там вообще делал?

— Проверял силки, — неохотно выдавил Перстень. Хром тем временем нагнулся над пареньком, проверил, дышит ли.

— Какие такие силки около нас? — прогудел Котёл. — Хорошо, что догадался поближе подобраться. Рукой до него достал. А то ведь Ромей нож хотел швырануть.

Именно в этот момент на Кутьку обрушился каскад воды. Из того самого ведра, что притащил из бани Перстень. Все трое уставились на Ромея, в руке которого оно теперь и болталось. Неудавшийся лазутчик, отплевываясь и отфыркиваясь, с завидной для зашибленного насмерть человека прытью подорвался с земли и сел, поводя вокруг ошалелым взглядом.

— Слышь, малый, ты если в следующий раз задумаешь лазутчиком стать, иди-ка лучше в лес, где людей вообще нет, — нагнувшись над ожившим парнишкой, заботливым голосом посоветовал Котел. — Или хотя бы держись от меня подальше. А то держи потом ответ перед мамкой твоей… однорукой.

В голове у Кутьки все еще гудело, словно в ней устроил улей пчелиный рой.

— Может, кому-нибудь интересно, что мы успели понять, сделав круг навколо хибарки? — Котёл коротко взглянул на досадливо потирающего ушибленную маковку мальчишку и поспешил добавить. — Ну, до того, конечно, как попали в хитро расставленную засаду. Нас тут обложили. Кто они — не знаю, но, судя по всему, оружные.