Последние ратники. Бросок волка

8. Химическое оружие (окончание)

Ночь встретила их приветливым стрекотом кузнечиков и сонным шелестом листвы на обступивших холмы деревьях. На небе, которое Яшка увидел впервые после многих дней пленения, весело подмигивали звезды. В нескольких местах на них наползли рваные лоскуты туч. Теплый ветерок приятно шевелил волосы на голове, обдавал лицо пряным духом лесных трав. Где-то за дальними оградами устроили ленивый перелай собаки. Весь мир в этот миг казался приветливым и донельзя дружелюбным. Но недолго.

Яшка запнулся обо что-то мягкое и едва теплое. В невысокой траве валялось тело дохлой собаки. Оно лежало на боку, пасть открыта, язык вывален наружу. Вот почему в этом дворе никакой пес не нарушил тайны их бегства.

Пару раз приходилось останавливаться, чтобы дать отдышаться Котлу. Тот хоть и храбрился, и сопротивлялся всякой попытке оказать ему помощь, все равно едва не валился с ног. Пока они еле-еле дотащились до края холма, на макушке которого торчала хатка с соломенной крышей и ровненькими пристройками, степняк уже успел накрутить один конец веревки вокруг столба, подпиравшего пологий скат крыши над погребом. Второй держал в руке.

— Нужно вокруг пояса обмотать, — свистящим шепотом пояснил он. — Котел, пойдешь первым.

— Когда это я первым драпал?! — взвился было бугай, но потом добавил уже спокойным тоном. — К тому же у меня пояс пока отыщешь — утро настанет. Задница сразу в подмышки перерастает. Пусть малец.

— А если станичники внизу сторожу выставили? Хрен их знает, раз здесь никого не видать, — шепот лысого военачальника начинал наливаться свирепыми нотками. — Давай, подымай руки! А то за шею привяжу, не посмотрю, что и ее у тебя нет — плечи сразу в уши перерастают!

Когда здоровяка обвязали веревкой чуть выше воображаемой талии, сами еле успели схватиться за нее — он так свирепо ринулся вниз, словно там его ожидала гуща сечи. Топор заткнул за пояс, одной рукой схватился за канат, другой, помятую наставления степного своего соратника, вцепился в копье.

— Следующим пойдешь ты, — тон Перстня был таким, что сразу стало ясно — не совета спрашивает у степняка, а приказывает. Тот, впрочем, и не подумал перечить. Сам обвязал себя, пропустив веревку подмышками, схватил лук в зубы, вцепился обеими руками в канат и одним прыжком сиганул вниз, разом скрывшись из виду. Помогать ему не пришлось, только вытягивать веревку обратно, когда степняк достиг дна и подергал за нее — я, мол, на месте.

Яшку спустили быстро. Однорукого, на удивление, тоже. Перстень полез последним. Задрав голову наверх, Яков на глаз определил, что высота тут была метров десять. Когда спускали его самого, то она казалась больше как минимум вдвое. Массивный, плечистый силуэт воеводы на миг завис над обрывом, а затем он оттолкнулся ногами от кромки крутого склона, пролетел примерно три сажени, вновь уткнулся стопами в песчаный срез косогора. В третий прыжок он уже преодолел бóльшую часть спуска, и «монашек» уже поверил было в то, что всё плохое, наконец, осталось позади.

Именно в момент наверху вдруг что-то оглушительно треснуло, и резкий звук этот словно нож вспорол ночную благодатную тишь. Треск перерос в грохот: протяжный, с перекатами. Сразу же отовсюду послышался злой людской гомон, невидимые с подножья холма собаки надорвали глотки, зайдясь в хриплом лае.

— Как чувствовал, что больно гладко уходим, — вздохнул Котел, крепче сжимая древко копья и неосознанно второй рукой шаря по поясу в поисках топора.

В этот миг с короким «кхэком» грянулся спиной о землю Перстень. Впрочем, на ноги он вскочил споро, не дав никому усомниться в том, что с ним все в полном порядке. Хотя, прикинул про себя Яков, доведись ему грохнуться с такой высоты, одним испугом он бы явно не отделался. Бросив на землю бесполезную веревку, которая вроде бы стала длиннее, воевода недовольно рявкнул:

— Столб, холера ему в бок, сломался. Вроде новый, а туда же — подгнил к ядреной матери. Все, ходу! Добегаем до реки, потом вверх по течению, сколько сможем. С собаками пойдут, хоть следы спутаем.

ХХХ

Нестись со всех ног от настигающей погони Яшке до сих пор приходилось лишь один раз. Да и то недалече убежал, в окне, как карася в лужице, выловили. До сих пор то бегство он справедливо считал самым большим злоключением, случившимся в его жизни. Представить что-то похуже фантазии бы не хватило.

Зато теперь напрягать воображение не требовалось.

По берегу реки, высоко задирая колени, чтобы не цеплялись за длинные прибрежные заросли, они бежали долго. Бесконечно долго. Особенно это было мучительно, потому как ноги одеревенели очень быстро, превратившись в две неподъемные колоды. Однако, замедлять ход, не говоря уже о том, чтобы остановиться и перевести дух, было никак нельзя. Ждать его никто бы не стал, это «монашек» чувствовал безошибочно. Нутром. Какое-то время они бежали в прозрачном мраке ночи, растянувшись цепочкой. Дорогу торил, как кабан во время гона, Перстень. За ним держался Хром, за которым еле поспевал книгочей. Якову даже становилось стыдно, когда на пятки ему время от времени наступал раненый Котел. Ромей, который словно гусак на водопое то и дело вытягивал шею, озираясь назад, и вовсе шел почти шагом. Для него такой бешеный, в яшкином разумении, темп, похоже, особых проблем не представлял.

Через какое-то время, растянувшееся в целую мучительную вечность, степняк вдруг обогнал всю их процессию и в три шага настиг воеводу. Перстень ровным раскатистым гласом объявил о привале, и все тут же устремились к берегу, выйдя, наконец, на сухое.

Что там порешили аборигены после короткого и тихого совещания, Яшка не понял. Но только когда воевода велел своим громогласным рыком подниматься на ноги и бежать дальше — уже посуху — он вдруг заметил, что степняка и след простыл. Уточнять не стал — Перстень рванул вперед с такой прытью, что арабский скакун за ним вряд ли бы поспел. Тогда книгочей перевел взгляд на Котла. Тот, как показалось, виновато вперив глаза в землю, мрачно пояснил: Ромей пошел в другую сторону, путать следы.

От реки к лесу бежать пришлось по открытому месту. Прогалина, приблизительно в четверть версты шириной, тянулась вдоль всего берега и упиралась вдали в темную кромку леса. Небо на восходе уже начало наливаться бледной синевой, которая будто бы растворяла в себе звезды. До рассвета оставалось всего ничего, и даже монашек понял, что до того, как солнце покажется над окоемом, им нужно было во что бы то ни стало добраться до этой спасительной границы.

Припустили во весь дух. Вернее, так показалось Якову. Может, на самом деле они еле плелись, хватая холодный утренний воздух раззявленными ртами, как загнанные лошади. Пару раз Хром подхватывал Якова за шкирку, когда тот, оступившись в очередной раз, чуть не шлепался носом в землю. Котёл с Перстнем какое-то время даже бежали вместе: лысый подставил раненому плечо и практически пер его на своем загривке. До тех пор, пока Котел сам его не оттолкнул, давая понять: я, дескать, в порядке, могу двигаться и сам. Именно в этот момент Яшка споткнулся в третий раз, но моргнуть не успел, локоть крепко и больно стиснули стальные пальцы, вновь не позволившие ему вспахать носом дикую целину.

Как только вломились в чащу, как стадо кабанов с оглушительным шумом и треском ломая подлесок, Яков бросил беглый взгляд через плечо. Строго говоря, он хотел лишний раз успокоить себя, убедиться, что опасность миновала. Но сделал только хуже.

Вдоль обоих берегов реки в их сторону бежали люди. Много. Десятка два, если не больше. Все с оружием. Передние держали на привязи собак, которые, поминутно припадали к земле. Когда цепочка, двигавшаяся по их берегу, достигла того места, где беглецы выбрались из воды, псы свирепо залаяли и принялись чуть ли не вырывать у хозяев поводки, устремляясь по найденному следу.

— Что примерз, леший! — яротный шепот у самого уха резанул слух. — Сейчас нагонят!

Перстень без особых церемоний цапнул книгочея за загривок и швырнул в сторону чащи. Сам задержался ровно на миг, деловито окинув взглядом погоню. Монашка настиг в два прыжка.

— Хорошо, не раньше нагнали, — бросил он на ходу. — В лесу из луков не особо постреляешь, а на этой прогалине были бы как на ладони. Худо, что собаки…

Теперь каждому приходилось двигаться самостоятельно — Перстень держался в нескольких шагах позади, не спуская глаз с преследователей. Несколько раз книгочей упускал его из виду, постоянно утешая себя тем, что виной тому треклятые деревья и густые кусты. Он даже обрадовался, когда вдруг понял, что просветы меж деревьями увеличились, а кусты орешника не казались больше непроходимым воинством, грозно ощетинившимся копьями веток да сучков. Радовался до тех пор, пока не осознал: сквозь куцый строй деревьев на него насмешливо смотрит обширный простор широкого поля. Рощица оказалась вовсе не спасительным лесом, а совсем узенькой полоской, проскочили которую они на одном дыхании. Как быстро это незначительное препятствие преодолеет погоня, думать не хотелось совсем. Яшка снова замер на месте, от ужасных предчувствий надвигающейся неминуемой беды не в силах сдвинуться ни на шаг. Сначала он сам не понял, как вновь продолжил движение. Потом, в очередной раз услышав над самым ухом надсадные проклятия воеводы, догадался, что это Перстень подхватил его чуть не подмышку, и упрямо тащит вперед, как лиса задушенную куру. Смысл слов, которые на ходу выплевывал варвар с всклокоченной бородой, дошел до него не сразу — лишь после того, как лысый тряхнул его хорошенько и гаркнул почти в ухо:

— Оглох ты, что ли?!

Еще раз взглянув в глаза монашка и удостоверившись, что тот уже пришел в себя, Перстень повторил:

— Беги во все лопатки. Понял? Не оглядывайся. Я их задержу здесь, — едва сказав это, воевода без лишнего вежества швырнул тщедушное яшкино тельце вперед. С треском пролетев через подлесок, книгочей приземлился за границей деревьев. Быстро оглянувшись, увидел, как Перстень без особой суеты потянул из колчана за спиной стрелу, приладил на лук, резко вскинул его перед собой, помедлил долю мгновения и выпустил ее в сторону стремительно приближающегося лая и хруста ломаемых кустов.

Нашла ли страшная вестница судьбы свою жертву, он уже не узнал — несся с ветром в ушах вперед, изо всех сил стараясь не отстать от оставшихся двоих беглецов. Хром подставил плечо раненому бугаю. Помянув про себя недобрым словом все чудеса науки, благодаря которым он оказался здесь, Яков, догнав Котла с инвалидом, подхватил дружинника с другой стороны. Тот пытался слабо сопротивляться, показывая жестами, что у него в этой руке должно быть копье, но служка неожиданно легко вырвал древко из его толстенных пальцев и понес его сам. Странно, но оно, вопреки ожиданиям, не путалось между ног и почти не мешало двигаться.

Сколько они так то ли бежали, то ли плелись, сказать было трудно. Яшка боялся оглядываться, чтобы от страха вновь не замереть, как вкопанному. Перстня рядом не было, и напнуть под зад, придав ускорения, никто уже не мог. Хотя и впереди трудно было что-то разобрать. В глазах мелькали красные мухи, перед взором плыл серый туман. Как будто этого было мало, так еще и пот заливал глаза. «Богомолец» упер взгляд в землю, стараясь заранее примечать ямы и кочки, чтобы, не приведи Бог, не запнуться о них. То, что они карабкаются по пологому склону холма, он понял только тогда, когда идти стало гораздо труднее.