Последние ратники. Бросок волка

18. Моровое поветрие (начало)

Горло саднило, в рот как будто сыпанули сухого речного песка, в ушах гудело. А в чувство привела дикая резь внутри черепа, где-то над глазами. Легче от того, что сумел разомкнуть неподъёмные веки, не стало. Во-первых, в голове тут же стрельнула новая вспышка боли, а во-вторых, видно всё равно ничего не было. Куда ни глянь — клубы непроглядного серого марева, за которым неохотно прятались жирные языки пламени.

Обладатели двух хваток, вцепившиеся в него с двух сторон, кипящие вихри огня старательно огибали. Пусть и делать это с стонущем, наполненным треском, гомоном и гулом тереме было не так-то просто. Пол под ногами заметно подрагивал, будто вся домина аж подпрыгивала от нетерпения, когда же сможет, наконец, погрести их всех под обломками своего прогоревшего остова.

— Всё, — прохрипел сдавленный голос справа. Будто его обладатель до сих старательно избегал дышать. — Давай маску.

Кутька почувствовал, как с лица что-то стягивают. Полуобморочное состояние помогло не обратить на это никакого внимания. Но зато когда чья-то крепкая, пахнущая землёй и кровью ладонь накрыла его рот, крепко закупорив при этом ноздри, он забился в панике. Из-за чего едва не опрокинул их всех в проём низких дверей, в которые взгрызались ярые языки пламени.

— Тише, угорь недоделанный! — тут же глухо гаркнуло над самым ухом. — Очнулся, наконец. Сам идти сможешь? Руку убираю, но дышать не вздумай. Очередь князя респиратор пользовать.

Монах. Светлые глаза с перемазанного сажей лица глядели особенно колко. Заботы в них не наблюдалось совсем. И вопрос этот был задан явно не в порыве сердобольных чувств. Просто ромею действительно нужно было знать, долго ли ещё придётся переть на себе лишний груз.

Кутька чуть тряхнул головой, поморщившись от нового приступа боли. И кивнул в знак согласия.

— Это хорошо, — глухо кашлянул Никодим. Его лицо перехватывала одна из тех тряпиц, которые дал им старик-черноризец. — А то его светлое величество и так исходит кровью, а тут ещё какого-то приблуду приходится тянуть, как бурлаку. Чего морщишься?

— Голова, — просипел сдавленным голосом Кутька, боясь хватануть хоть каплю дыма. Может, из него и выбило дух, когда палаты ударило чудовищное сотрясение, но то, что окружающий их воздух ядовит, он помнил прекрасно. — Раскалывается.

— А ещё кружится? И блевать охота?

Кутька понуро кивнул.

— Добро пожаловать в каждое моё утро. Если это все симптомы, то давай-ка чеши дальше на своих двоих. А ещё лучше, подхватывай с другой стороны Светлого. Не нравится мне его белая рожа.

— На кол… за рожу, — голос князя едва пробивался через непонятный намордник. Но возражать, чтобы его подхватили под руки, он не стал.

— О! Сам едва сознание не теряет, но про казни и репрессии не забывает. Значит, жить будет. Таких хрен переживёшь. Малой, взялся? Ну, тогда потащили. А то окочурившийся на руках самодержец в моём послужном списке — нежелательная запись.

ХХХ

Терем трясло и покачивало. Стены трещали. Пол под ногами ходил ходкном, словно вдруг решил стать поверхностью бурной реки. Отовсюду доносились вопли, плач и мольбы о помощи. Которые дополнялись дерущим глотку и глаза чадом, непроглядным дымом и жаром исполинского костра. Без чуднóго намордника им пришлось бы очень туго, даже если не брать во внимание окутавшие хоромы ядовитые пары. А то, что во внимание их брать всё-таки следует, они поняли очень быстро.

Первого застигнутого дурным духом человека увидели, едва поднялись из поруба на первый поверх. На пороге лежала бьющаяся в припадке сенная девка, страшно хрипела и блевала кровью. Было это так жутко, что Кутьке даже в голову не пришло оценить, насколько она ладна станом и хороша лицом. Но дальше было только хуже. Окровавленные, едва не изрыгающие свои внутренности люди валялись под ногами, бились в стены, видимо, сослепу пытаясь найти выход, бросались в огонь, в котором продолжали истошно орать и давиться хрипами, хватали за ноги, задыхались и пускали ртом пену.

И было их много.

Очень много.

Казалось, миру наступил полный и окончательный конец.

Ромей больше не балагурил и не сыпал остротами. Зато с каким-то особым остервенением старался отпихиваться и отбиваться от мучительно умирающих людей. Так, словно находился в твёрдом убеждении, что для него они больше не люди. После очередного поворота у них из-под ног ушло перекрытие, солидные доски рассыпались как трухлявый хворост, рухнули в клокочущий внизу огонь поддерживавшие пол балки. Огонь будто бы специально поджидал их здесь, готовя эту ловушку. Он взревел и взметнулся к самому потолку, опаляя нестерпимым жаром. Именно в этот миг из растворённой двери напротив, едва держась на ногах, выступил немолодой челядин, шаря перед собой руками. Седая борода свалялась от сгустков крови, одна рука слепо шарила перед собой, другая безостановочно тёрла глаза. Опухший синеватый язык вывалился изо рта. Старик что-то мычал с судорожным воем. Рубаха его тлела, а тело покрылось кровоточащими струпьями. Каким-то звериным чутьём он почувствовал возле себя людей, развернулся в их сторону и заковылял навстречу.

— Сгинь! — рявкнул Никодим, и со всего маху врубил старику в грудь ногой. Тот, поперхнувшись всхлипом, отлетел назад и провалился в огненную полынью. Она поглотила его в один миг. А в ушах Кутьки ещё долго стоял дерущий душу крик.

— Зачем ты это сделал?! Это же живые люди! — вскрикнул парнишка, едва настала его очередь надеть спасительную маску.

— Они уже не люди. Этих зомбаков уже не спасти, только нас заразят.

— Да кто тебе сказал? Ты знахарь? Много знаешь про этот мор? Лечил его? А если он не заразный? Если опасен только тем, кто вдохнул это поветрие? Может, если они ищут нашей помощи, их ещё можно спасти!

— Слишком дохрена «может», когда дорога каждая секунда…