Последние ратники. Бросок волка

5. Кровь и темень (начало)

Проснулся Яшка быстро, в один миг. Только что мирно посапывал, а в следующее мгновение уже сидел на задней точке и ошалело озирался по сторонам. Поначалу, как обычно, в мельчайших подробностях помнил, что снилось, но никак не мог уразуметь, что же такого важного упустил в яви. Потом в его сознании что-то перевернулось, и он начисто позабыл сон. Зато понял, какая же мысль из реальности назойливой мухой жужжала в сознании.

«Никодим. Гридень. Встреча». - пронесся в его сознании вихрь образов. Внутри все оборвалось. Неужели проспал?

Ночь, судя по всему, еще не успела перевалить за половину. Луна висела высоко. Призрачный свет, мягко опускаясь на землю, обтекал верхушки крыш, вплетался в ветви деревьев. Правда, под натиском рукотворного света он послушно отступал, позволяя огням человеческих жилищ мерцать во мгле приветливым золотистым сиянием.

Костер запоздалых путников, мерцавший за плетнем по другую от харчевни сторону, теперь лишь тускло отливал розоватым мерцанием прогоревших и рассыпающихся угольков. Гомон голосов уже не был слышен — лишь изредка прорывал сокровенную ночную тишь чей-то солидный развесистый храп.

Осторожно, будто любое неловкое движение могло навредить тайной миссии, Яков выдвинулся из тени. Даже вытянул шею, как гусак, словно это могло ему помочь заглянуть за угол. Тишина. Подойдя ко входу, остановился, прислушался. И ничего не услышал. Совсем ничего. К тому же свет из окон больше не заливал дорогу, а затаился маленьким светлячком, еле заметно подрагивающим где-то внутри дома. Яков постоял несколько томительных мгновений, так и не решаясь занести ногу на нижнюю ступень лестницы. Даже он, выросший вообще в другом времени, понимал, что такая тишь для подобного рода заведений как минимум неестественна. Ледяная лапа безотчетного страха сжала нутро и заставила мелко затрястись ноги.

«Одним глазком гляну — и назад. Никто и не заметит». Он крадучись подобрался к двери, темной, с массивным медным кольцом, таким мутным, будто оно впитало в себя все дикарские помыслы хватавших его посетителей. Прислушался. Тишина по ту сторону уже не просто настораживала — она давила. Нервно сглотнув, «послушник» осторожно, будто боясь обжечься, взялся за кольцо. Затравленно огляделся по сторонам.

Дверь, к облегчению и удивлению, открылась без малейшего скрипа.

Внутри царил мрак. Тусклым светом плевался в него только малюсенький огонек на потрескивающей лучинке. Его пугливое мерцание выхватывало из темноты то серые стены в каких-то неряшливых пятнах, то сужало красноватый нимб света до грубо сколоченных досок широкого стола.

Словом, ни черта не было видно.

— Эй, есть кто? — хотел как можно более беспечно бросить он во мрак харчевни, но голос выкинул предательский номер — вырвался из горла каким-то придушенным сипом, из которого даже сам говорящий ничего не понял. Смутившись, прокашлявшись и сделав чуть более решительный шаг вперед, повторил вопрос.

— Хозяева дома?

«Что за дурак? Какой дом?! Кабак обычный, где жрут, пьют да спят. В том, что жрут».

То ли вторая попытка получилась такой же сопливой, то ли тут уже давно уснули все — привечать нового гостя никто и не подумал.

Потоптавшись на месте, Яшка, наконец, решился войти. Только он сделал три робких шажка в сторону стола с лучиной, как дверь за спиной с плотоядным стуком захлопнулась. «Послушник» от неожиданности вздрогнул, запнулся, цапнул вмиг одеревеневшей рукой за край ближайшей столешницы, пытаясь удержать равновесие. Ноги скользнули куда-то назад, а верхняя часть долговязого тела предательски подалась вперед… Стук треснувшегося об пол костлявого естества заглушил грохот перевернутого стола и скамьи.

Такой шум разбудил бы даже покойника. Сдвинув с себя стол, сопя и потирая ушибленное место, Яшка медленно поднялся на ноги. Он бы готов к чему угодно — к брани и угрозам сбежавшихся на шум хозяев и постояльцев, даже к зуботычинам. Но страх перед всеми этими неприятностями прошел очень быстро. Как только послушник понял — судя по гробовой тишине, почти осязаемо сгустившейся в трактире, его баталию с мебелью никто не услышал.

— Да где же все?! — яростно проворчал «монашек». Не столько из-за накатившего раздражения, сколько для того, чтобы наполнить могильную тишь хоть каким-то признаком человеческого присутствия.

Мелкими шажками, чтобы в темноте не налететь еще на какое-нибудь досадное недоразумение, двинулся в сторону стола, на котором проигрывала неравный бой с вязким торжеством мрака тоненькая лучинка. Добрался до него без приключений, осторожно, чтобы ненароком не выронить и не сжечь в довершение весь дом, поднял робко тлеющую щепу над головой и осмотрелся. Темнота хоть и отступила на пару шагов, но как-то нехотя, будто с ленцой.

По правую руку от входа в харчевню из стены таращился черным провалом, без малейшего намека хотя бы на тлеющие угольки, внушительных размеров очаг. Сразу за ним темнела приглашающе распахнутая дверь. Вела она, скорее всего, в поварню. У дальней стены на второй поверх, под который здесь, судя по всему, оборудовали обширный чердак, карабкались ступени лестницы. Всё остальное нутро харчевни загромоздили расставленные безо всякого видимого порядка лавки и столы. На двух даже осталась неприбранная посуда — глубокие миски, солидно подбоченившиеся деревянные кружки, ложки. Одна валялась под ногами. Под ней растеклась лужа. Растерли её чуть не по всему полу — широкий мокрый след тянулся в сторону кухни.

Что ж. Если лужу вытирали, значит, хозяева в этом трактире всё же имеются. Чуть опустив руку с лучиной, так, что огонек теперь трепыхался на уровне подбородка, пугливо вздрагивая при каждом яшкином вздохе, книгочей двинулся в ту сторону, куда вела мокрая стезя.

Дойдя до поварни, уже в сотый, наверное, раз за вечер вытянул шею и заглянул внутрь. Здесь было еще темнее. Плотный мрак тщедушным огоньком не особенно смутился. Именно поэтому, едва переступив порог, горе-шпион снова обо что-то запнулся. Нога запуталась то ли в тряпье, то ли еще в какой рухляди, валявшейся непролазной бесформенной кучей прямо посреди прохода. Да так неудачно, что неловко подвернулась, подогнулась, и Яшка снова шлепнулся на пол. Едва успел подставить руку, чтобы не совсем уж лицом бухнуться вниз. Не помогло. Рука, как назло угодив во что-то липкое и мокрое, проворно скользнула в сторону. Только в последний миг успел повернуть голову, уводя от удара об пол хотя бы нос. Зубы клацнули так, что в Царьграде, наверное, услышали. Впрочем, вовсе не этот лязг оказался самым страшным последствием падения. Пытаясь приземлиться как можно мягче, монашек совсем забыл о лучине. Оставшись без внимания, проклятая кочерга уткнулась именно в растекшуюся по полу лужу. Недовольно зашипев, куцее пламя моментально потухло.

Монашек сидел на задней точке, не в силах пошевелиться. Накативший ужас привычно сковал все члены. Пот, верный спутник яшкиного страха, струился по щеке. Почему-то только по одной. Безотчетным движением книгочей мазнул рукой по влажной скуле. Лишь спустя пару мгновений понял, что суше лицо не стало. Недовольно фыркнув, провел по нему широким рукавом ризы. Но ощущение возникло такое, будто чёрное монашеское облачение промокло насквозь и еще больше перемазало лицо. Чертыхнувшись, принялся шарить по полу — раз уж свалился у кучи тряпья, то грех ею не воспользоваться. Поначалу руки шарили по досчатому настилу. Потом угодили в лужу. Первой реакцией монашка было брезгливо отдернуть руку. Но затем он насторожился — на воду разлитая по полу субстанция на ощупь совсем не походила — погуще. Липкая. Поднес к носу. И вдруг все телом отшатнулся, едва не свалившись на спину. Под гулкий стук крови в ушах заперебирал ногами, невольно стараясь отползти как можно дальше от страшной находки. Но сделал только хуже. Распрямившиеся, как тугая пружина, ноги со всего маху ткнули в ворох одежды, который тяжело перевернулся.

Это был человек. А лужа, тянувшаяся от стола в трапезной до кухни, оказалась его кровью.

Мысли, как тараканы при вспыхнувшем свете, прыснули врассыпную. Осталась только одна.

«Куда я попал? Куда я попал? Куда я попал?»

Лишь спустя несколько долгих мгновений, растянувшихся в пару столетий, понемногу пришел в себя. Страх никуда не улетучился, но теперь он стал более разумным. Яшка не без удивления понял, что продолжает истово перебирать ногами, пытаясь отползти от покойника как можно дальше. В панике не заметил, как уперся спиной в стену, и сандалии бесполезно елозят по полу, издавая в наступившей тишине неприятный шоркающий звук. Замер. Постарался выдохнуть. Даже это оказалось сделать трудно — челюсти будто свело судорогой. Толчками выдавив из груди распиравший ее воздух, прислушался. Ни звука.

«Надо уносить отсюда ноги,» — наконец-то пришла в голову первая дельная мысль. Кто лежит на полу, выяснять совсем не хотелось. Может, рябой провожатый, а может и тот самый незнакомец, на встречу с которым послушник так боялся не попасть. Вот и свиделись…

Что теперь делать?

«Идти к Никодиму,» — как будто кто-то более опытный в таких делах шепнул единственно правильную, в общем-то, мысль.

Яшка поднялся на ноги. Бочком, стараясь не задеть распростертое в проходе тело, попятился к выходу из кухни. Глаза мало-помалу привыкли к темноте, которая на поверку оказалась не такой уж и кромешной. Бледный рассеянный свет ночного светила застенчиво пробивался сквозь затянутое пузырем окно, серебристыми струйками разливался по верхним венцам сруба, выливаясь под потолком из волокового оконца. В лунных лучах лужа крови выглядела особенно гадко. Силясь не наступить на эти недобрые потеки, послушник спиной вперед добрался до двери кухни, даже переступил ее порог.

И вдруг на лестнице, которая вела на второй этаж и была от Яшки совсем близко — руку протяни! — безмолвную ночную тишь разорвала пронзительно скрипнувшая половица.

Он так и замер на месте. Тело от ужаса будто превратилось в глыбу льда. Конечно, это мог быть любой постоялец кабака, которому среди ночи очень срочно понадобилось сходить до ветру. Но что-то подсказывало — это не так. Какому добропорядочному человеку понадобиться шататься по пустому трактиру так поздно, без света, да еще украдкой? Видно, убийца еще не успел покинуть этих стен, а теперь явился по душу того, кто как последний дурак настойчиво звал людей в обезлюдевшей харчевне.

Пол скрипнул еще раз. Уже ближе.

Гораздо ближе.

Осторожно, чтобы ненароком не наступить на такую же скрипучую доску, Яшка сделал робкий шаг в сторону и так вжался спиной в дверной косяк, что заныл придавленный к дереву затылок. И в этот миг чуть ли не в лицо послушнику шибануло сильным луковым духом. Тот, кто только что спустился со второго поверха, сейчас стоял в двух вершках от монашка и внимательно вглядывался в темень кухонного убранства, Чтобы столкнуться с Яшкой нос к носу, ночному гостю стоило всего-навсего повернуть голову влево. Никогда в жизни аналитик так не хотел превратиться в истукана, коими щедро украшали свои капища язычники. Никогда прежде сердце не стучало так оглушительно громко, что приходилось только диву даваться — как до сих пор его грохот не оглушил торчащего на пороге душегуба.