Последние ратники. Бросок волка

11. Княжий совет

Вели его по таким задворкам детинца, что первой мыслью было — тащат убивать. Никодим с провожатыми прошли мимо клетей да подклетей, обустроенных для челяди, миновали обширную дружинную избу с высоким крыльцом и ступенями, стоптанными за годы сотнями ног, обогнули длинные хоромины княжьих конюшен и вышли во внутренний дворик, ограниченный с двух сторон смыкающимися стенами построек, а с двух других — невысоким, чуть выше пояса, тыном. Здесь, судя по всему, была обустроена площадка для ратных занятий гридней. Сейчас она пустовала.

Вернее, как пустовала. Несколько человек на ней всё же наличествовало. Князь на удивление не выделялся ни одеждой, ни государевой величавостью. Единственное, что могло выдать в этом воине самодержца — нетерпеливое раздражение, какое всегда бывает у людей, не привыкших ждать. Особенно, если они молоды. Двое других готовы были порезать друг друга прямо на месте. Благо, оружие у всех изъяли. Но они — тучный бородач с богатой одышкой и стройный калека без руки — без устали секли один другого взглядами.

Хотя, конечно, не так, как жгли Никодима глаза заметно исхудавшего «серьёзного аналитика». Тот понуро сидел на земле, привалившись спиной к плетню и всеми силами старался изобразить из себя пустое место. Но когда стражники привели его куратора, умело подбив сзади ноги, поставили на колени и молча удалились, Яков едва не кинулся к нему с кулаками.

Что ж, имел полное право.

Хорошо, хоть остальные глядели на него привычно и ожидаемо. Как спешащие по важным делам прохожие всегда смотрят на сидящего в луже посреди бела дня алкаша. Так, будто к их человеческому роду это существо не имеет никакого отношения.

— Знаешь, княже… — просипел тучный боярин. — Я ж ведь еще с батюшкой твоим в походы хаживал, да границы державы его блюл в мире. И тебя помню еще сопляком. Вот, честно если говорить, руку на сердце положа да пред взором Ярила представ, устроил бы тебя поперек лавки, да задал бы хорошей порки. Так, знаешь, по-отечески. Чтобы в следующий раз понимал, что ребячество ребячеством, но не каждую шутку стерпеть можно.

— Твоя правда, Молчан Ратиборыч, батюшке моему ты служил верой и правдой. И мне тоже упрекнуть тебя не в чем. И сыну моему, хочется верить, такоже не в чем будет. Но то пора бы уже уяснить, что ребячеством я давно уже не маюсь, а поперек лавки меня можно положить в том только случае, ежели сам готов лечь поперек плахи. Лишь из уважения к твоей славе воинской, верности столу киевскому да мудрым сединам я постараюсь забыть твою дерзость. Как и все здесь, — обвел он тяжелым взглядом собравшееся вокруг него маленькое вече. — Тем более, что в воинской доблести и верности Хрома тоже никто не сомневается.

— Что ж тогда он отослан был от стола?

— По моему слову. Личному.

— Но… — было абсолютно очевидно, что такого ответа толстяк не ожидал услышать совершенно никак. Он замялся и сник, глаза его забегали от князя к однорукому и обратно.

— Теперь ты, Молчан, готов слушать?

— Да, — упавшим голосом прохрипел боярин.

Самодержец коротко кивнул однорукому. Тот мельком глянул на «аналитика». Вроде бы даже немного ободряюще. Затем недобро посмотрел на Никодима. Что того лишь порадовало. А то он уже начинал ощущать себя не то, что гостем в чужом мире, а вовсе сторонним зрителем в кино. От которого ничего не зависело, и о существованиии которого главные герои даже не подозревали.

— Все мы, собравшиеся здесь, знаем друг о друге поболе, чем каждый думает, — принялся туманно разглагольстовать однорукий. Никодим, вздохнув, уже собрался было ещё раз перебрать собственные мысли, раз уж ему решили предоставить такую удобную возможность. Но затем «паралимпиец» сумел его удивить. — Не многие ведают о гостях нашего мира. Те, про кого я точно знаю, что они в курсе таких дел — сейчас здесь. Кроме Клина Ратиборыча. Брата Молчана. Так уж вышло, что во время пленения я выяснил: служитель нового бога, из тех, кого приютил в своём детинце Светлый князь — один из пришлых из другого мира людей. Вот он, кстати, тут сидит, — кивнул однорукий на Якова.

Тот мгновенно перевёл взгляд на Никодима. Еле сдерживаемой ярости в нём больше не наблюдалось. Теперь её сменило виновато-испуганное выражение. И было от чего. Потому что теперь громы и молнии метали глаза Никодима.

«Проболтался, мозгляк!»

Выходит, сопляк раскололся местным и выдал всю информацию про них двоих?! Тот самый «аналитик», который доказывал, насколько опасно оставлять след в прошлом, чтобы эта оплошность не отразилась на будущем?

— Здесь же сидит и другой такой же… пилигримм, — продолжил колчерукий. — Старший по статусу.

«По статусу? Откуда этот лесной пень знает такие слова»?

— Ему наверняка найдётся что нам поведать, — с этим бы Никодим поспорил. — А пока, чтобы у него не возникло сомнений, будто мы пытаемся пустить ему пыль в глаза, пусть послушает то, что в эти дни удалось проведать мне. Тем более, что юный его соратник мои слова может подтвердить.

— В первый раз вижу этого сутулого, — небрежно пожал плечами Никодим.

Князь пожал плечами не менее легкомысленно:

— Если и впредь будешь морочить нам голову, завтрашнее утро встретишь, искренне удивляясь, насколько упрямо может цепляться за жизнь тело человека. Даже если его усадить на кол. Слушай.

Хром принялся расхаживать быстрой, решительной поступью. Деревенские люди, привыкшие к тому, что все идет своим чередом, а за посевом всегда следуют обжимки, так не двигаются.

— Тайна — то, что должно оставаться глубоко в земле, — однорукий оратор был филологом по образованию что ли? Начинал каждую свою мысль очень издалека. И максимально иносказательно. — Мы это понимаем ничуть не хуже тех, кто приходит к нам… извне. И полностью разделяем такие опасения. Поэтому не нужно считать нас идиотами только потому, что живём в другой действительности. Нам известно о многих тайниках, что оставили для себя — или после себя — ваши современники. Хотелось бы, конечно, надеяться, что об их существовании просто позабыли. Но если нет? Если они были оставлены тут, то с какой-то целью? Чтобы не мучаться такими вопросами, князь велел их закопать. Надёжно, чтобы уж точно к ним было не подобраться. Но один, что сыскали в каменном распадке недалеко от Белоозера, с землёй было никак не сравнять. По крайней мере так, чтобы и следа его не осталось. Его завалили камнями, присыпали, схоронили. Но… всё же не так надёжно, как прочие. Потому решили приставить к нему стражу. Так уж вышло, — вроде как смущённо кашлянул он, — следить за тем местом выпало и мне тоже.

Он замолчал, искоса глянув на боярина с князем. Те постарались сделать вид, что не обратили внимания на последние слова.

— А нынешней весною выяснилось, что сей схрон вскрыт и разграблен. Более того — сделали это те, кто точно знал, что там хранится. Потому что ватага, науськаная ими, решила опробовать содержимое тайника на очень кстати подвернувшихся пленниках. В числе которых оказался я с твоим младшим подопечным. Не веришь — спроси его.

— А с чего бы мне верить незнакомому человеку?

— Позубоскаль тут, — свирепо выдохнул тучный боярин. — Княже, отдай его мне. Я из этой ромейской собаки живо вытяну, что надобно.

— Жизнь, например?

Взгляд, которым Хром одарил Молчана, вряд ли можно было бы принять за дружественный.

— Ты что мне сказать пытаешься, пёс?! — мигом взвился толстяк.

— Молчан, ты, видимо, желаешь, чтобы ваши колья с этим

черноризцем рядом поставили? — напомнил о себе Святослав. — Дабы на них уж смогли вдоволь наобщаться друг с другом. Хром сейчас говорит по моему слову. Не вздумай ещё раз перебить.

— А сказать я пытаюсь вот что, — продолжил хмуро двигающий бровями и ровно так же меряющий шагами закуток для ратных занятий инвалид. — Три человека знали о том схроне. Равно как и о том, что именно я за ним слежу. Я сам, князь и твой брат.

— Что ж с того?

— Кто-то, а скорее всего тот, кто и разграбил тайник, послал несколько татей по мою голову. Видно, чтобы убрать единственного человека, который находился в тех краях и о месте том ведал. И мог о пропаже донести Светлому. Так вот сам мне скажи: кто ещё, как не Клин, мог это сделать? Я сам к себе убийц подослал? Или, может, князь? Он, кстати, вот, здесь стоит, спроси у него.

— Вы что же, лично схрон этот закапывали? Втроём? Поди холопишки разболтали кому.

— Никто, кроме нас троих, не знал, что там внутри. Что им было болтать-то?

— И что же там такое было?

— А вот он пусть скажет, — кивнул Хром на Якова. Когда все взоры обратились к нему, «ответственный аналитик» ссутулился ещё больше. И сказал то, чего Никодим услышать никак не ожидал:

— Газ.

— Что? — сморщил брюкву, которую он называл своей рожей, Молчан. — Газ? Это ещё как понимать? Какой ещё нахрен «газ»?

— Не знаю, — судя по тому, что смотрел при этом «монашек» не на боярина, а на своего куратора, ответ он старался держать именно перед ним. — В этом я не специалист. Видимо, какая-то старая военная разработка, раз уж нас решили им отравить.

— И как же вам удалось выжить? — недоверчиво прищурился Никодим.

— Благодаря ему, — кивнул Яшка на Хрома.

— А точнее благодаря этому, — однорукий подошёл к пленнику и кинул ему на колени не особенно аккуратно свёрнутую полосу ткани. Несло от неё кисло и отнюдь не апельсинами. — Эластичный бинт. Обработанный специальным химическим раствором, который при вдохе этот газ, видимо, не пропускает. Нашёл его, когда пробрался в разворованный схрон. Видно, те, кто делал тайник, оставили на всякий случай. А те, кто растаскивал, не знали, что это, и не обратили внимания. Но так или иначе, лаборатории у меня под рукой нет, поэтому точнее ничего сказать не могу. Может, кстати, у вас где таковая имеется? Руководитель экспедиции по идее должен быть проинструктирован о подобных вещах. Ваш аналитик, например, ничего не знает.

Никодим пялился на однорукого во все глаза. И не совсем понятно было, что его смущает в этом человеке больше: то, что он знает целую прорву слов и терминов, которых знать просто по определению не может, или то, что было ещё хуже и непонятнее — похоже, он был в курсе значения всех этих словосочетаний.

По всему выходило, что их тайная миссия на поверку оказалась не такой уж и тайной, как он мнил?

Как мнили все, кто их сюда забросил.

— Теперь-то ты готов говорить? — князь стоял, скрестив руки на груди, и глядел на Никодима.

— Я так погляжу, вы тут и без меня во всём разбираетесь. Что я такого могу сказать?

— Например, какого лешего вы забыли в моём княжестве? Чем тут занимались? Терпел я вашу воронью стаю под своей крышей только потому, что матушка очень уж просила. Думаете, я глух, и не ведаю, что вслед за собой да своей свитой княгиня восхотела обратить в новую веру и моего сына? Знаю. Но до сих пор смотрел на делишки ваши сквозь пальцы: всё равно после обряда опоясывания заберу сына к себе и выбью всю эту дурь. Ждать не долго осталось. Но в свете последних справ глянуть на вас мне пришлось по-другому.

— Чем мы занимались? — хмыкнул Никодим. — Я — пил. Вон, у этого вашего осведомителя спросите. Он подтвердит. С удовольствием даже, я думаю. Он, гляжу, вообще на контакт с охотой идёт.