Осколки легенд. Том 2

И ведь не соврал, черт старый. Так все и получилось. Сутки Веретенникова, у которой слово с делом редко расходилось, топала по тундре, причем вроде правильно, по солнцу, а под вечер оказалась у околицы Лихова, где ее встретил смеющийся нойда. Нахохотавшись вволю, Лухта посерьезнел и сказал, что в следующий раз пощады Павле ждать не стоит, если она отсюда уйдет, то уже никогда никуда не придет. И еще в наказание за непослушание Сациен у нее кое-какие возможности отберет. Не видеть ей теперь северного сияния и собственного отражения в воде. Последнее, правда, касается только тех мест, где Владычица вод является хозяйкой.

И снова потянулись дни, полные неизвестности. Даже Семенов и тот перестал заглядывать, как видно, его тоже отправили на фронт. Ну или какие другие дела навалились так, что не до поселка Лихово ему стало.

Нет, местные бабы, само собой, быстренько решили, что война, поди, уже закончилась и их мужики вот-вот вернутся, но Веретенникова в это не верила совершенно. Да, за те годы, что она оторвана от большой жизни, многое могло измениться, но в «малою кровью и мощным ударом на чужой территории» ей не очень верилось. В конечной победе она не сомневалась ни на мгновение, но в то, что она будет быстрой и легкой… Это вряд ли. К тому же над деревушкой то и дело пролетали самолеты, причем не советские, а в середине сентября Павла расслышала как очень далеко-далеко, где-то в районе советско-норвежской границы, бухают пушки. Значит – воюют. Значит – не кончилось.

Тем временем в свои права вступила осень, причем по всем приметам выходило, что зима в 1941 году будет ранняя и холодная, причем, похоже, не только тут, на Кольском, что тоже не добавило Веретенниковой оптимизма. Она, конечно, говорила себе, что уныние грех, но чем дальше, тем больше словно впадала в какую-то спячку. Не физическую. Моральную.

– Вчера комлал, спрашивал духов о будущем, – снова пыхнул трубочкой нойда. – Силен черный царь, много у него воинов. Но белый царь все равно его победит. Только крови много уйдет, хороших людей много умрет. Сильно много. Плохо.

Ничего не ответила ему Павла, только вздохнула невесело да притоптала скуренную до обожжённых пальцев самокрутку ногой.

– А ты не печалься, – посоветовал ей Лухта. – Сациен ко мне приходила во сне, велела передать – скоро о тебе вспомнят. К добру ли, нет, но точно вспомнят. Новую нарядную торку хорошо надевать, когда идешь в гости, а когда нужно на охоту, вспоминаешь про старую, проверенную. В ней удобнее и теплее.

– Вот любишь ты, черт старый, закрутить так, что ничего не поймешь, – проворчала Павла. – Торка, охота… Тьфу. Спать пойду.

– Иди, – разрешил нойда. – А завтра ко мне приходи. Моя женка бобрятину потушит, кушать ее станем. Лето было сытное, бобер отъелся, разжирел, потому шибко вкусный стал!

Возможно, последние слова Лухты оказали на Веретенникову какое-то психологическое воздействие, поскольку всю ночь ей снились бобры – здоровенные, зубастые, наглые до невозможности. Они деловито подгрызали ножки ее кровати, причем не нынешней, самодельной, на которой она спала сейчас, а прежней, той, которая стояла в ее московской квартире на Садовой-Черногрязской улице. Причем эти поганцы вдобавок еще и переговаривались между собой на тему «Вот как сейчас она грохнется, как расшибется!». В какой-то момент так и вышло, добротное творение дореволюционных мебельщиков с треском развалилось на куски, а самый мощный из грызунов толкнул Павлу в плечо, причем сильно так, ощутимо. И еще раз, и еще!

– Да пошел ты в жопу! – возмутилась она и отпихнула от себя нахальное животное. – Пока не прибила!

– Веретенникова, ты совсем ополоумела? – удивленно спросил у нее бобр. – Да за такие слова я тебя могу обратно в лагерь запихнуть!

– Чего? – изумилась и женщина, менее всего ожидавшая того, что эти зубастые существа обладают возможностью как-то влиять на пенитенциарную систему СССР. – Куда?

– Полезные ископаемые стране добывать! – рявкнули у нее над ухом. – И похрен, что ты баба! У нас и они дают угля, пусть мелкого, но много! Просыпайся, говорю! Ишь, отожралась тут, кобыла гладкая!

Павла открыла глаза и увидела над собой знакомую усатую рожу, причем очень недовольную.

– Семенов? – пробормотала она, потирая глаза. – Вот ведь! А я думала – бобер!

– Не иначе как вчера клюквенной врезала, – повернувшись, пояснил уполномоченный мужчине, который стоял в дверях. – Здешние бабы сильны ее гнать. Вроде она и слабенькая, чуть крепче воды, пьешь ее, пьешь, а все ни в одном глазу. Потом встать хочешь, – а нет, ноги как не твои. Вот эта паскуда небось ее и налакалась накануне.

– Чего на фронте? – привычно пропустив мимо ушей «паскуду», спросила у нежданного гостя Павла. – Немца где остановили?

– Тебе вопросы задавать по чину не положено, – рыкнул уполномоченный и сдернул с нее теплое стеганое одеяло, то, которое ссыльной подарила Агафья Лукинична, сердобольная хозяйка дома. – Давай хватай свои манатки, и поехали. Пять минут на сборы.

– Зачем же вы так, товарищ Семенов? – вдруг подал голос его спутник, так и стоявший у двери. – Все же это женщина, пять минут ей мало. Да и я бы с дорожки чайку выпил горяченького.

– Ага, – моментально подобрался уполномоченный. – Сейчас хозяйке скажу, она баба шустрая, мигом самоварчик раскочегарит. А ты, Веретенникова, не лежи, что щука на мелководье. Морду сполосни да вещи собери, пока мы с товарищем капитаном передохнем немного!

«Шпалы» того, кто стоял у двери, Павла не видела, они были надежно скрыты наглухо застегнутым плащом, но в том, что на них имеются минимум три красных прямоугольника, она не усомнилась ни на минуту. Семенов ходил в чине старшего лейтенанта, потому перед каким-то простым капитаном, что милицейским, что пехотным, он бы так стелиться не стал. А вот если к фразе «товарищ капитан» прибавить слово «госбезопасности», то картинка замечательно сложится. И дело даже не в том, что это звание тождественно полковничьей должности в РККА, просто уровень неприятностей, которые этот человек может обеспечить как Семенову, так и любому жителю деревеньки Лихово, на самом деле изрядно велик.

Если честно, в какой-то момент Павла даже опечалилась, что ее спокойное и тоскливое житье-бытье, похоже, подошло к концу. Воистину, что имеем – не храним, потерявши плачем. Вчера только мечтала о том, чтобы отсюда свалить хоть куда, хоть к черту на куличики, а теперь, когда за ней приехали, уже и не хочется этого. Опять же – бобрятины тушеной она не отведает, а штука это на самом деле вкусная, к тому же женка нойды готовит ее лучше всех в деревне.

Может, злопамятная Сациен в очередной раз решила над ней подшутить? Может, ее проделки?

Хотя нет. Как выяснилось, Владычица Вод на самом деле богиня серьезная, но не настолько же, чтобы через сотрудников НКВД свои замыслы реализовывать? Ее власти достанет на местные тундру, озера и водопады, то есть те места, которые помнят величие саамских богов с начала времен, а вот органы госбезопасности этой особе точно не по зубам. Кстати, Павла сама тому зримое подтверждение. Она же смогла тогда, в 1936 году, когда сюда с Барченко в экспедицию приезжала, уйти из чертогов Сациен живой и здоровой? Да, одна из шестерых, но смогла же?

– Ссыльная Веретенникова к этапированию готова, – заученно пробубнила она, войдя в горницу, где за столом расположились Семенов, тот, кто приехал с ним, и хозяйка дома.

– Это хорошо, – благосклонно произнес спутник уполномоченного и отхлебнул чаю. – Да вы садитесь за стол, Павла Никитична. Садитесь. В ногах правды нет.

Само собой, плащ он снял, и под ним, как Веретенникова и предполагала, обнаружились три рубиновых «шпалы».

– Может, все же скажете, что творится на фронте? – спросила она, устроившись рядом с хозяйкой дома. – Пожалуйста!

– И то верно, – поддержала ее Агафья Лукинична. – Новостей никаких нет, а сердцу маятно, мужики-то наши там, на войне. Что, скоро ей конец выйдет?

– Хорошо бы, если так, – вздохнул энкавэдэшник. – Да только подготовились они, гады, сильно. Почти всю Европу Гитлер под ружье поставил. А после наплевал и на пакт о ненападении, и на все остальное, гад такой!

– Так еще с Испании было ясно, что он на нас полезет, – глядя в сторону, пробормотала Павла. – Это лишь вопрос времени.

– Поговори мне! – рявкнул Семенов и стукнул ладонью по столу.

– Ты в моем дому не ори! – мигом потребовала Агафья Лукинична. – Ты тут не хозяин, а гость, вот и блюди себя как положено! И ладонь божью бить не смей!

Она так называла стол. У нее вообще к ряду обычных вроде бы предметов отношение было особое. Например, печку она кроме как «кормилицей» не называла.

– Извините, – положив ладонь на плечо закипающего уполномоченного, попросил нквдшник. – Да и права ваша гостья, все так и есть. Я, как и Павла Никитична, в Испании побывал, потому полностью с ней согласен.

– Так где немца остановили? – На этот раз Веретенникова смело глянула говорившему в глаза. – Далеко прошел?

– Да что теперь, – после небольшой паузы взмахнул рукой тот. – Далеко.

– Насколько? – Павла вдруг ощутила, как в груди что-то до боли сжалось. – Ну? Вы же знаете!

– Если бы, – совсем невесело усмехнулся энкавэдэшник. – Мы два дня в пути без новостей, за это время все могло сильно измениться.

– У меня никакой информации нет вообще. Мне любая сойдет, даже двухдневной давности.

– Из того, что знаю из последнего, – накануне наши оставили Таганрог и Одессу, на окраине Харькова шли бои, но, боюсь, сейчас в городе уже немцы.

– Харьков? Таганрог? – Павла знала, что новости будут плохими, но не представляла, что настолько. – Значит, Минск, Киев…

– Минск они взяли еще летом, – отвел глаза в сторону мужчина, – Киев оставили месяц назад.

Лицо Павлы закаменело.

– А Москва-то стоит? – с надеждой спросила хозяйка дома. – Ленинград как?

– Ленинград, – энкавэдэшник вздохнул. – А, ладно, все равно не секрет. В кольце Ленинград, теперь в него и из него только по воздуху. Что до Москвы… Позавчера Можайск оставили.

– Можайск? – Веретенникова не могла поверить своим ушам. – Это же почти пригороды? Оттуда до столицы всего ничего!

– Почти наверняка в городе со дня на день введут осадное положение, – жестко произнес ее собеседник. – Или уже это сделали. Москва – последний рубеж, за ней для нас земли нет! Не отдадим!

У Павлы на языке вертелась фраза на этот счет, но она удержала ее в себе, понимая, что каждое лишнее сказанное слово непременно обернется против нее, не сейчас, так потом. Тем более что она чем дальше, тем больше не понимала, зачем сюда приехал этот капитан. Что не приводить обновленный приговор в исполнение – это понятно, для такой цели хватило бы и Семенова, который вывел ее за околицу и там пустил пулю в затылок. Версия с переводом ее в еще более глухие и безлюдные места тоже отпала. Во-первых, куда уж глуше? Хотя тут, конечно, все условно, Россия велика, в ней все что угодно найти можно, имелось бы желание. Во-вторых, не стал бы тогда он с ней откровенничать. Какие могут быть разговоры по душам с лагерной пылью?

Значит, здесь что-то другое. Но что?