Осколки легенд. Том 2

Глава 4

– В случаях, как наш, нужно лишь ответить на три элементарных вопроса, – без малейшей назидательности сказала Павла своим спутникам, – что, где, когда. Если это сделано, остальное яйца выеденного не стоит.

– А «кто»? – уточнил сидящий за рулем Ликман. – Разве этот вопрос к остальным приставить не нужно? Он не так же важен, как другие?

– Нет. – Веретенникова достала из кармана пачку папирос и приспустила стекло, покрутив ручку на двери. – Организатор, например, может и не пойти на дело лично, он просто отправит на него свою «пристяжь». Или наймет опытных грабителей. Был в начале двадцатых такой Алеша Флейтист, до революции и гражданской войны в оркестре «польки» играл, а после принялся зажиточные квартиры и музеи грабить, причем с размахом, по всей стране. Так вот он сам ни на один «скок» ни разу не сходил, у него для этого специальная команда была собрана, причем исключительно из лучших спецов уголовного мира. Сейфы у него Бес и Сева Рыжий вскрывали, на подхвате Турок и Лихо стояли, «отбойщиками» Медведя и Чуху пригласил побыть и так далее. Он тогда лучших «деловых» собрал, причем многие из них до того предпочитали быть «одними на льдине», то есть не работали в компании с кем-то, сами все проворачивали. Мало того, на всякий случай он даже червонных дам пригласил. Где не срабатывали кулаки, там эти красотки, что ужи, пролезали, а после либо сами все выносили, либо в нужный момент напарникам двери открывали.

– А «червонные дамы» – это кто? – уточнил Петя Швец.

– Мошенницы, – пояснила Павла. – Это тебе не какие-нибудь красючки, что с блатными жарятся, и не воровайки, которые кошельки у лохов ушастых на вокзалах майданят. Это настоящая черная масть, к которой надо со всем почтением подходить. А у него таких трое на подхвате было!

– И чем все кончилось? – поинтересовался Ликман. – Вы его арестовали?

– Нет, – затянувшись папиросой, ответила ему Веретенникова. – Порешил кто-то и Флейтиста, и всех его подручных, а после все добро вывез. Причем на какой-то час нас опередил, максимум на два. Мы когда приехали его брать, тела еще чуть теплые были. До сих пор интересно, кто тогда блатным пробарабанил, что Алеша спалился, а без этого точно не обошлось, не бывает таких совпадений. Один шниффер, который через пару месяцев случайно на пустяковом деле погорел, про какого-то немца по имени Карл упоминал, что рядом с Флейтистом крутился, но кто, что – мы так и не выяснили. Ага, Толя, тут направо и вон к тому дому рули. Так вот, кто – дело десятое. Тем более что мы и так знаем имя главного фигуранта. Нам сейчас главное ответить на вопрос «что». Без понимания того, к какой именно цели идет наш противник, мы ничего не сможем сделать. А как поймем, остальное само приложится.

Колесили они по городу уже часа три, но пока безрезультатно. На Арбате, например, Павла с удивлением обнаружила, что того дома, в который она собиралась наведаться, вовсе уже нет, а стоит там новое здание, выглядящее крайне необычно. Остоженка ее тоже ничем не порадовала, там она выяснила, что давний ее знакомец еще в 1938 году как-то поутру вышел из дома за хлебушком и газетами, а обратно так и не вернулся. Впрочем, по данному поводу никакой печали она не испытала, даже с учетом того, что одной ниточкой стало меньше. Просто пропавший был человеком довольно паскудным и подобного финала заслуживал полностью. Не возьми ее годом раньше, так она сама бы до него в конце концов добралась.

В Палашевском переулке она наконец-то встретилась с одной из намеченных целей, только толку от того не вышло никакого, ей, скорее, даже не по себе стало. Просто та, с кем она хотела поговорить, за минувшие четыре года из не очень молодой, но невероятно красивой и статной женщины превратилась в почти старуху, и изменило ее горе. Единственный сын, в котором она души не чаяла, еще в первые дни войны ушел добровольцем на фронт и погиб где-то на левом берегу Днепра, с той поры она работала в госпитале и дома почти не бывала. Оперативникам просто повезло, что они бывшего знаменитого на всю столицу медиума застать смогли, но ситуацию это никак не прояснило.

Последним местом, которое Павла собиралась сегодня посетить, стал Столешников переулок, где проживал некто Оскар Юльевич Кноппе, когда-то содержатель салона развлечений, после владелец антикварной лавки, а затем оценщик в ней же, но уже в статусе государственного служащего.

– Редкая сволочь этот Кноппе, – сообщила Павла своим спутникам, поднимаясь по лестнице, – но чистодел, не вышло у нас тогда его к стене прижать, хоть и очень хотелось. Нет, подвернись он мне в начале двадцатых, до НЭПа, я бы особо не церемонилась, в те дни все вообще было куда проще. А потом уже все, социалистическая законность заработала на полную. Хотя незадолго до того, как меня… Кхм… Короче, появилась интересная наводка, но воспользоваться я ей не успела.

Жил простой советский оценщик в двухкомнатной квартире один, что было не то чтобы роскошью, но и не самым привычным явлением, особенно с учетом того, что жилплощадь его находилась в самом центре города.

– Кто? – раздался за глухой дверью голос хозяина, после того как Ликман аж трижды крутанул рукоять дверного звонка.

– НКВД, – веско ответила Павла. – Открывайте, Кноппе.

Скрежетнули два замка, а после дверь чуть приоткрылась, сдерживаемая при этом короткой стальной цепочкой.

– Удостоверение хотелось бы глянуть, – заискивающе произнес хозяин квартиры, а в узенькой щелке появился его глаз. – Для порядка.

– На кой тебе удостоверение? – как-то даже весело спросила Веретенникова. – Ты на меня посмотри, да и все. Уж, наверное, узнаешь.

– Ох! – раздался из-за двери глухой выдох. – Так вас же вроде того?

– А тебе за счастье, поди, та новость была, да? – недобро улыбнулась женщина. – Небось под это дело ты бутылку бальзамчика откупорил и в одну рожу на радостях выдул. Ты же его предпочитал, верно? Ничего не путаю? У тебя даже прямые поставки из Риги имелись, причем даже тогда, когда она сама по себе жила, без статуса советской республики. Ладно, не станем ворошить былое, потому как мне с тобой о насущном желательно поговорить. Открывай, говорю. А то ведь ты меня знаешь, я сейчас дверь с петель сниму.

Брякнула цепочка, скрежетнули дверные петли, и оперативники увидели перед собой невысокого плешивого толстячка в полосатом пижамном костюме.

– Ишь какое брюхо наел, – похлопала Кноппе по животу Павла. – Или это ты от голода пухнешь, Оскар Юльевич? Все на нужды фронта отдал, себе ничего не оставил, питаешься через раз только тем, что по карточкам получаешь?

– Я зарплату за октябрь в фонд обороны отдал, – протарахтел хозяин квартиры. – Да-да, можете проверить!

– Зачем? – как бы даже оскорбилась Веретенникова, проходя в комнату и включая там свет. – Мы тебе верим на слово. Да, Петя?

– Верим, – подтвердил Швец. – А как же!

– Скромно живешь, – оглядевшись, сообщила Павла Кноппе, который метнулся застилать кровать. – Простенько.

– Я обычный госслужащий, – истово выпалил толстячок, бросил покрывало на пол и прижал руки к груди. – Да, когда-то допускал перегибы, занимался частной торговлей, но времени с той поры прошло сколько? И магазин свой я государству доброй волей передал, если вы не помните.

– Как же, как же, – покивала Веретенникова. – Правда, в нем, кроме кассового аппарата и пустых полок, ничего не имелось, но факт такой присутствовал. Но, повторюсь, это все в прошлом, а оно нам неинтересно. Ты лучше расскажи мне, Оскар Юльевич, кто за последний месяц из «деловых» к тебе в гости заходил, что спрашивал, может, чего просил разыскать. И сразу – не оскорбляй мой слух рассказами о точильщиках ножей и агитаторах, не надо. Ты понял, о чем я говорю. И знай – за время разлуки я добрее не стала.

Произнося эту фразу, Павла очень внимательно следила за лицом Кноппе, фиксируя всё, что только можно: выступившие бисеринки пота на лбу, чуть дернувшееся веко, сузившиеся зрачки. И с каждой секундой она все отчетливее понимала – тут им удалось зацепить рыбку. Ту ли, не ту – неизвестно, но факт того, что этот пакостный толстяк темнит, у нее ни малейших сомнений не вызывал.

– Вы же все правильно сказали, – выкатив глаза, затараторил Кноппе. – Прошлое это. Прошлое. Я сейчас никакого отношения… Элп!

Последний звук издал то ли рот хозяина квартиры, то ли его печень, в которую воткнулся кулак Веретенниковой. Следом за тем она ударила оценщика ладонями по ушам, перед тем немного их согнув «ковшиком», отчего тот рухнул на пол, тихонько подвывая и суча ногами от боли.

– Павла Никитична, – подал голос Швец, немного ошарашенный увиденным, – разве…

– Рот закрой, – цыкнул на него Ликман, подперев плечом дверной косяк. – Товарищ Веретенникова знает, что делает.

– Ведь просила же, – присев на корточки, задушевно сказала Павла скулящему хозяину квартиры, а после зацепила пальцами его ноздри и слегка их крутанула, отчего вой стал громче. – Оскар, продолжишь врать – будет еще больнее. Но и это так, цветочки. Ягодки пойдут, когда я коллегам с Лубянки расскажу о твоих торговых делах с немецкими инженерами, которых в двадцатые годы сюда пачками завозили, даже не проверяя, кто из них разбирается в механике, станках и кораблестроении, а кто в шифрах и системах автоматических пистолетов. Иконы, драгоценности, живопись – много чего на Запад через Прибалтику твоими трудами тогда ушло. А еще поведаю о том, как ты под немчуру эту хитростью да ловкостью жен совработников подкладывал, причем выбирал таких, у которых мужья в наркоматах сидели и много чего знали.

– Не было такого! – проныл Кноппе, ощупывая нос, который стремительно начал распухать. – Не было! Этим Матильда промышляла, за что и пострадала! А я только иногда к ней гостей направлял.

– Хрен редьки не слаще. – Веретенникова цапнула его за остатки волос и приложила лицом о пол. – Странно только, что она тебя не выдала.

– Больно! – Кноппе размазал мигом хлынувшую из многострадального носа кровь по лицу. – Больно мне!

– А будет еще больнее, – заверила его женщина. – Знаешь, почему меня так долго не было? Знаешь?

– Арестовали тебя! – выкрикнул Кноппе. – Жаль, не расстреляли!

– Первая правда в разговоре. Тебе на самом деле жаль, сейчас верю, – Павла некрасиво оскалилась. – Так вот, взяли меня потому, что времена настали новые, а я работала по-старому, ни себя, ни врагов не жалея. Не нужно это тогда было никому. А сейчас, Оскарушка, времена снова поменялись, потому я и мне подобные снова вернулись на свои места. И поверь, если ради того, чтобы гадину фашистскую задавить, понадобится кровью всю Москву залить – залью. Твоей, таких, как ты… Да и свою сцежу по капле, если понадобится, понял?

– Не знаю ничего, – просипел толстяк. – Ни с кем я не общаюсь!

– Врет, – вдруг сказал Ликман. – Точно врет.

– Конечно. – Павла похлопала хозяина квартиры по пухлой щеке, разогнулась и достала из кармана пачку папирос. – Так, мальчики, давайте-ка вот этот шкаф в сторонку отодвиньте. Тяжелый, знаю, но надо.

– А! – дернулся было Кноппе, но Веретенникова мигом припечатала его к полу, поставив на спину ногу в хромовом сапоге, попутно чиркнув спичкой, а после поднеся ее к папиросе.