Осколки легенд. Том 2

Глава 2

В райцентре выяснилось, что капитана зовут Николаем Николаевичем, а фамилия его Зобнин. По-хорошему имя-отчество нквдшника следовало бы узнать еще в Лихово, но Павла, за последние годы немного подрастерявшая свои навыки и былую хватку, как-то упустила этот момент. Впрочем, ничего страшного в случившемся не наблюдалось. Не спросила и не спросила, велика ли важность?

– Через полчаса состав на Кандалакшу мимо нас пройдет, лес повезет для оборонительных целей, – сообщил Семенов, привезший их прямиком на станцию, которая состояла из дощатой платформы, небольшого домика и покосившейся будки обходчика. – Наш фарт, успели. Если бы на него опоздали, то все, тут ночевать пришлось, потому как до завтра поездов уже не жди. У нас тут медвежий угол, сами видите, товарищ капитан.

– Так он, поди, здесь не останавливается? – глянул на узкоколейку Зобнин. – Мимо проедет, да и все.

– Не, – довольно осклабился уполномоченный, – на минуту остановится. Никодимыч позвонил, предупредил, что товарищу из Москвы надо на него попасть. Поездов у нас мало ходит, факт, но телефонная связь есть! И телеграф тоже.

– Спасибо тебе, – протянул ему энкавэдэшник руку. – В отчете отмечу содействие.

– Времена такие, что по-другому никак, – посерьезнел милиционер. – Либо все вместе, либо того… Ну, вы поняли. А ты, Веретенникова, в пути веди себя соответственно, ясно? И не дури! От Кандалакши до линии фронта совсем недалеко, так что не до шуток.

– Хорошо, гражданин уполномоченный, не буду, – усмехнулась Павла. – Обещаю.

– Обещает она, – проворчал Семенов. – А кто недавно в тундру свалил и только к ночи вернулся? Не ты? И не говори мне, что ходила на песцов смотреть или в Вог-озере купаться, все одно не поверю.

Надо же! А ведь в Лихово он после неудачного побега не появлялся, значит, узнал от кого-то про него прямо сегодня. Получается, есть у Семенова кто-то в деревушке, тот, кто с ним дела ведет. Может, дед Никанор? У него сын как раз в Кандалакше проживает, состоит на партийной работе, на этот крючок старика запросто подцепить можно. Тем более что речь идет не о соседях, с которыми бок о бок живешь, а о пришлой, да еще и ссыльной. Чего ее жалеть?

Минут через пять за недальним леском появился дымок, а следом за тем показался и паровоз, неторопливо тянущий за собой платформы, груженные древесными стволами.

– Надо же! – удивился Зобнин и почесал подбородок. – Я думал, что таких уже и не осталось! Это сколько же ему лет?

И правда, паровоз, приближавшийся к платформе, смело можно было причислять если не к числу патриархов железнодорожного движения, то к его ветеранам точно.

– Надежная штука, серия Н2, – произнесла Павла, успевшая за двадцатые и тридцатые поездить по стране на всем, чем только можно. – На таком Ленина в свое время в Финляндию вывозили из Петрограда. Только номер у него другой был, сейчас уже не помню какой.

– А ты прямо в этом участвовала! – не удержался Семенов. – Ой, Веретенникова, чую, наговоришь ты себе за дорогу на «стенку».

– Я не участвовала, – невозмутимо заметила женщина. – Молода еще была. Но лично общалась с теми, кто тогда эту операцию готовил. С Ганецким, например.

– Вы, Павла Никитична, фамилию эту больше нигде не упоминайте, – негромко произнес энкавэдэшник. – Не стоит.

– Ясно, – вздохнула Веретенникова. – Якуба, значит, тоже…

– Вслед за вами, – подтвердил Зобнин. – Оказалось, он в пользу Германии и Польши шпионил, потому приговорен к расстрелу.

– Была уверена, что его точно доля сия обойдет стороной. Он же столько времени рядом с Лениным пробыл, чуть ли не тенью его стал.

– А еще рядом с Каменевым, Радеком и прочими. К тому же с Парвусом дружбу водил. Напомнить, кто такой был Александр Парвус и кто являлся его главной креатурой?

– Не надо, – отказалась Павла, глядя на паровоз, который неторопливо остановился рядом с платформой. – Помню.

Сама она с Троцким, о котором вот так, краем, упомянул Зобнин, общалась не так часто, но зато приятельствовала с Ларисой Рейснер, которая много чего успела в своей короткой, но яркой жизни, в том числе и побыть любовницей «демона революции». Она-то ей и рассказала по пьяному делу про то, кто такой Парвус и какую роль этот бородач сыграл в судьбах вождей и страны. Лариса вообще очень много чего знала, может, потому и умерла так рано. И дело тут совсем не в молоке с бациллами тифа.

– Очень хорошо, что помните. – В голосе Зобнина лязгнули засовы тюремной камеры. – На этот раз мы с Семеновым сделаем вид, что ничего не слышали, в следующий вам так не повезет. И вот еще один добрый совет: считайте, что друзей из прошлого у вас просто не осталось, тогда появится шанс, что вы не наживете себе новых неприятностей. Тем более что дело именно так и обстоит.

Позади паровоза был прикреплен один-единственный вагон, являвшийся его ровесником, в нем расположился десяток молодых совсем ребят непризывного возраста и при них два пожилых дядьки, которым на фронт идти было уже поздновато. Они с уважением глянули на петлицы Зобнина и с интересом на Павлу, но никаких вопросов задавать не стали, только поздоровались и восприняли как должное, что те уселись в самом дальнем углу вагона, наособицу от них.

Платформа, на которой остался Семенов, вскоре скрылась из виду, и за мутным от грязи и времени стеклом окна остался только унылый осенний однообразный пейзаж.

– Гражданин капитан, так мы куда едем-то? – минут через десять, не выдержав, спросила Павла.

– Вы же слышали – в Кандалакшу, – устало ответил Зобнин.

– А потом?

– Потом дальше. Слушайте, а ведь хозяйка дома, где вы квартировали, права оказалась. Семенов этот изрядный жук, обещал нам в дорогу продуктов дать – и где они?

– Он еще и рапорт напишет, – не без злорадства отметила Веретенникова. – О том, что вы мои контрреволюционные речи слушали и ничего не предприняли.

– Пусть пишет, – равнодушно произнес Зобнин. – Плевать. Не до доносов сейчас, и еще долго будет не до них. А потом, если доживем, разберемся, кто что слышал и кто что делал.

После он надвинул фуражку на лицо и минут через пять начал легонько похрапывать, причем не притворно. Он на самом деле уснул, чем немало удивил Павлу. Та даже призадумалась о том, что, похоже, произошедшие за последние несколько лет перемены порядком изменили органы, в которых она провела лучшие годы своей жизни. В старые времена сотрудник, конвоирующий заключенного, тем более в одиночку, дрыхнуть не посмел бы. Да он даже в сортир не отлучился бы, прямо в штаны нужду справил. А тут – вон чего.

Нет, можно предположить, что он ей просто доверяет, но это еще хуже. Это значит, что Систему изнутри начала разъедать какая-то зараза, заменившая классический принцип бывалых чекистов, носивший название «три Н» и звучащий как «недоверие-настойчивость-наган», на какие-то интеллигентские закидоны в стиле подзабытого царского режима. Собственно, потому и прозевали все, что можно, в результате вон Гитлер до Можайска дошел. Тех, кто был сделан из стали, перебили, а новые сопли на кулак, похоже, мотают. И неважно, что ее саму эти жернова перемололи почти в труху, дело есть дело.

Павле даже захотелось свалить из этого поезда куда подальше, причем не для того, чтобы на свободе оказаться, а исключительно науки ради. Но – не стала. А смысл? Куда бежать? Зачем? Искать же будут, можно даже не сомневаться, и, скорее всего, найдут. Ну да, она много чего знает и умеет, ни тюрьма, ни ссылка, ни болезнь намертво вбитые навыки не уничтожили, но толку от них сейчас? Раньше за ней стояло государство, а сейчас она одна. Совсем одна. Прав этот капитан, никого у нее не осталось. А одиночки долго живут и побеждают только во французских романах прошлого века, тех, которые они с сестрицей Розалией так любили читать в нежном возрасте.

На деле одиночка обречен на смерть, особенно в этих краях. Либо поймают и пристрелят, либо сам загнешься среди местных красот. Зимы тут лютые, волки голодные, болота даже в самые суровые морозы не замерзают, так что как-то, да сгинешь. Гарантированно.

Ну и крючок любопытства никуда не делся. Явно же целенаправленно ее куда-то Зобнин этот везет. Вот и интересно – куда именно? У Павлы в данный момент имелось три варианта, но какой из них верный, она пока не понимала. А выяснить хотелось!

Потому Веретенникова сжевала кусок сушеной лососины и тоже закемарила, здраво рассудив, что если у кого и есть право спокойно спать, то как раз у нее. Ей следить за капитаном не нужно, он и так никуда не пропадет. А если такое и случится, то очень хорошо, поскольку тогда не она от него, а он от нее сбежал, что в корне меняет дело. Нет, дополнительный срок ей все равно навесят, но хоть себя упрекнуть будет не в чем.

Проснулась она так, как давно этого не случалось. В последние годы, особенно после болезни, Павла выплывала из сна медленно, как ныряльщик с глубины, поднимаясь к ненавистной реальности из мутных слоев подсознания, а после еще с минуту пытаясь осознать, где она сейчас пребывает. А тут, как только Зобнин прикоснулся к плечу, она немедленно открыла глаза, моментально сообразив, где находится.

– Вы не спали, что ли? – удивился ее спутник. – Просто с закрытыми глазами сидели?

– Что-то вроде того, – подтвердила Веретенникова. – Приехали?

– Кандалакша, – кивнул энкавэдэшник. – Нам сначала в местное управление надо заглянуть, а после будет видно, что да как. Особо ни с кем не болтай, фашистов хоть и остановили на том берегу Вермана, но Семенов прав, город все равно считается прифронтовым.

Управление НКВД квартировало в особняке, которое при старом режиме, похоже, принадлежало не последней по достатку купеческой семье, – добротном, крепком, в три этажа и со множеством комнат, которые теперь назывались «кабинетами». Около одного такого Зобнин усадил свою спутницу на стоящий рядом с дверью стул, велев никуда не отлучаться и ждать его, чем в очередной раз убедил в том, что бардак, похоже, достиг всеобъемлющих размеров. К ней, зечке, отбывающей срок по политической статье, даже бойца не приставили для контроля – и это в военное время!

– Павла Никитична? – услышала Веретенникова вдруг свое имя, подняла глаза и глянула на того, кто остановился напротив. – Вы здесь как?

– Сижу, жду, – равнодушно ответила женщина высокому стройному мужчине со «шпалами» лейтенанта.

– Я Анисимов, – сказал тот, – Коля Анисимов. Помните меня? Я был в группе, которая ваше прикрытие обеспечивала четыре года назад.

Конечно, Павла помнила и этого паренька, который тогда еще сержантские лычки носил, и экспедицию, которую организовал и возглавлял Барченко, и безумную ночь, когда сотрудники Бокия насмерть схлестнулись в тайболе с волчарами из Аненербе, одержав в результате над ними верх.

А Анисимову этому она потом лично зашивала разрез, который на его щеке оставил нож одного из немецких головорезов. Вон и шрам, никуда он за прошедшие годы не делся.

– Веретенникова Павла Никитична, статья 58 пункт 1 г, – встала она со стула. – Срок десять лет без права переписки. В данный момент ожидаю сопровождающего для дальнейшего этапирования.

При этом она глянула ему прямо в глаза, как бы говоря: «Не валяй дурака, мальчик. Просто уходи. Уходи прямо сейчас, пока никто не увидел, как мы с тобой беседуем».