Неполная обойма

— Грязная свинья! — только и мог вымолвить Шамин. Для него, преклоняющегося перед женской красотой, женским телом, все это было кощунством, на самом деле — грязью. — Понесете со мной в горком, — показал он на фотографии. — Пусть первый секретарь полюбуется на моральный облик своих руководителей.

— Тут он некоторых узнает, — многозначительно пообещал Гуреев.

— Не нужно об этом. Противно. А где порнографические фильмы? Те, о которых говорил Северцев.

— Скорее всего, они у Марии Копытковой. Где ж еще смотреть?

Шамин достал из папки ордер на обыск:

— Меня довезете до горкома, и сразу — туда.

Секретарь горкома поднялся из кресла, сделал навстречу несколько шагов, крепко пожал руку, пригласил сесть. Помолчали. Каждый из присутствующих в этом шикарном кабинете понимал, что разговор будет трудный, не разговор — поединок, и словно примерялся к противнику.

Первый секретарь горкома был очень плотный мужчина. Только искусно сшитый костюм скрывал приличное брюшко. Впрочем, в его возрасте, пятидесяти пяти-шестидесяти лет (обычный возраст мятого жизнью, прожженного руководителя), избыточный вес естественнен. Желтоватый цвет лица говорил о нездоровой печени. Привычная надменность во взгляде, в изгибе губ...

Шамин понимал, что положение его не ахти какое прочное, потому как следствие в начальной стадии, и только-только переходило в решающую, когда результат может быть и через минуту, и через сутки. Но именно сейчас ему нечего сказать существенного, и единственное доказательство, что может не спасти, нет, ослабить пресс первого на следствие — фотографии. Потому он и выложил их на приставной столик незамедлительно.

Первый сначала небрежно, потом все более заинтересованно стал просматривать фотографии. Надменность с лица исчезла, глаза заблестели, легкий румянец покрыл щеки. Не часто первому приходится видеть такое. Некоторые фотографии он откладывал в сторону. Шамин внимательно наблюдал за ним, и, заметив это, первый чуть смутился и пробормотал:

— Ах, Артур Григорьевич... Надо же... — и не понять было по тону, осуждает он его или нет. — Человек наш, советский...

Артур Григорьевич Дудян! Шамин припомнил все, что знал об этом человеке из уголовного дела: родился в 1949 году в деревне. Окончил десять классов. Год проработал в колхозе. Затем институт. Факультет механизации. По окончании распределили в колхоз. Там выбрали комсоргом, освобожденным. Потом секретарем парткома. Следующий этап — инструктор горкома и, наконец, первый заместитель председателя горисполкома. Обычная биография партийного и советского руководителя. Обычная... Обычная? Может быть, и дошли мы до ручки, потому что руководят нами люди обычные? Обычной биографии. Обычной судьбы. Ничего не испытавшие — без царя в голове.

Где же отвернул от праведного пути Дудян? Когда стал циником? Когда стал плевать на общественное мнение, на мнение людей о себе? Когда? Будучи комсоргом? Секретарем парткома? Инструктором горкома? Или уже первым заместителем председателя горисполкома?

Когда?! В школе? В институте? Нет, конечно. Не было у него тогда власти над людьми, значит, не мог он на них смотреть сверху.

Первый нажал кнопку переговорного устройства, сказал:

— Прокурора мне, — потом стал набирать номер телефона. Набирал раз за разом, сердито хмуря брови. То ли абонент был занят, то ли набирал он каждый раз другой номер. Шамин видел его в профиль. Ничего необычного. Разве щеки слишком полные, чуть не закрывают нос. Кому он звонил? С кем хотел говорить? С секретарем обкома? Вряд ли, не выяснив позиции Шамина, не попробовав воздействовать на него... Нет. Гласности неблаговидные дела в городе он предавать не намерен. Это ясно.

Первый глянул в бумажку на столе:

— Э-э-э! Клим Дмитриевич, наслышан о вас, наслышан. Рад с вами познакомиться... Руководство ваше хорошо отзывается о вас как о специалисте и вообще...

«В открытую жмет, — обеспокоился Шамин. — Неужели звонил в областную прокуратуру? — и тут же сообразил, если звонить в прокуратуру, значит, нужно сообщить подробности, а это не в интересах первого. На пушку берет!»

— ...приятно поговорить с интеллигентным человеком...

«Разучились вы разговаривать с людьми, — подумал Шамин. — Делите всех на две категории — кто повыше, с ними подобострастно, с теми что ниже, или криком, или вот так — грубой лестью... А почему он считает меня ниже... — запротестовал Шамин и подобрался весь. — Потому что на меня можно нажать, если не лично, то через областные связи, — и улыбнулся недобро. — Ну-ну! Попробуй!»

А первый уже пробовал:

— Я не в курсе ваших дел. Не знаю, в чем нуждается следствие, в чем оно продвинулось, в чем затормозилось и кто этому препятствует. Я имею на это право...

Молчать было неудобно:

— Дело продвигается туго, но в этом нет вины конкретных лиц, скорее, мы не совсем готовы к специфике... к побочным явлениям, которые вдруг обнаружились.

— Говорите яснее. Что вы имеете в виду?

— Хотя бы вот это... — Шамин указал на груду фотографий.

— Что же здесь специфического? — спросил первый, спохватился, но Шамин уже засек его.

— И у вас это есть?

— Не цепляйтесь к словам. Конечно, это непорядок, когда руководитель, коммунист...

— А дачи? А облигации трехпроцентного займа?

— С дачами мы разбирались. Наказывали Дудяна. Предупреждали...

— Что же не конфисковали?

— Мы не имеем права, только суд... — лицо первого покрылось красными пятнами. — А облигации?.. Почему вы не допускаете, что они куплены на трудовые деньги?

— И у вас столько же?

— Молодой человек, — первый поджал губы. — Какую связь вы находите между смертью Дудяна и облигациями трехпроцентного займа?

Заметив, что Шамин хочет возразить, жестом остановил его:

— Я считаю, что вы идете не по правильному пути. Правда, сейчас модно выискивать негативные черты у руководителей. Не знаю, надолго ли эта мода... Но в данном случае у меня возникли сомнения — не слишком ли малочисленна ваша областная следственная, или как ее там называют, группа? Придется попросить помощи у вашего руководства.

— Конечно, — согласился Шамин. — Мы быстрее и полнее раскрутим, как вы выразились, негативные черты и раскроем преступление.

Первый помолчал, очевидно, прикидывая варианты:

— Хорошо, подождем. А не скажете вы мне...

— Разрешите? — в дверях возник прокурор города.

— Да! — первый недовольный, что его прервали, мотнул головой.

— Извините, что не так быстро... — стал оправдываться прокурор. — Я был...

— Вы хотя бы однажды приходили вовремя? — повысил голос первый.

«С этим он не стесняется. Это — свой. Вот и срывает злость. Тут я в более выгодном положении», — подумал Шамин, искренне жалея опустившего виновато голову прокурора.

Отчитав прокурора, первый ткнул пальцем в фотографии на столе:

— Полюбуйтесь. Вы не попали в эту коллекцию?

Прокурор подошел, стал просматривать фотографии, чувствовалось, хоть и боится он начальство, но любопытство пересилило. Он только не знал, какое свое отношение к этому высказать? Он не знал отношения первого...

Загудел зуммер, и хорошо поставленный голос секретарши произнес:

— Очень настойчиво следователя по особым делам областной прокуратуры... Простите, старшего следователя, добивается наш следователь, простите, старший следователь Сиповский.

Первый встрепенулся и опять уколол прокурора:

— В вас уже не нуждаются.

Шамин подошел к столу, сказал в микрофон:

— Слушаю.

— Клим Дмитриевич! — взволнованный голос Сиповского прозвучал на весь кабинет. — Звонил Туренко. У него важные новости.

— Хорошо, сейчас иду.

Первый проявил неожиданную прыть, наклонился над микрофоном:

— Сиповский, слушайте, с вами говорит первый секретарь горкома партии.

— Я узнал вас, — осевшим голосом ответил Сиповский.

— Здесь, рядом со мной ваш непосредственный начальник. Доложите о новостях, только чтобы без всяких там... Ну!

— Товарищ первый секретарь, я только со слов Туренко...

— Давай хоть чужое, если своего нет, — с досадой приказал первый. Прокурор стоял рядом, навострив уши.

— Дудян застрелился сам, увидав в окно подъехавшего заместителя председателя КГБ, — Сиповский старался подражать начальнику уголовного розыска области. То ли это ему импонировало, то ли он боялся неточностей и за это попасть в немилость. — Артур Григ... В общем, Дудян подумал, что за ним, что выполнил свою угрозу Северцев. Пистолет нашли у завторготделом Кашеварова. Он его подобрал у раненого Дудяна. Хотел сам застрелиться...

— Кто? — выкрикнул первый. Взгляд жесткий, глаза сужены.

— Кашеваров.

— Этот с чего?

— Махинации с машинами, выход на область.

— Живой?

— Техника подвела...

— Какая еще техника? — рассвирепел первый.

— Пистолет...

— Застрелиться и то не могут, сволочи! — первый выключил микрофон. — А ты куда смотрел? — накинулся он на прокурора. — В общем, давайте так... — Первый опять глянул в бумажку. Не привык он запоминать имена людей, временно оказавшихся на его пути. Да и зачем? — Клим Дмитриевич, теперь вам все ясно? Дело сворачивайте! Причина смерти Дудяна выяснена, спасибо. И о каждом шаге ставьте меня в известность. Или прокурора... Хотя нет, я буду в городе неотлучно. Только меня. Ясно?

— Да. Разрешите идти? — Шамин поднялся, подошел к приставному столу и стал собирать фотографии. Когда он потянулся к тем, что отобрал первый, тот поднял руку:

— Оставьте, мне нужно для принятия мер.

— Не могу, — твердо сказал Шамин. — Они оформлены протоколом, приобщены к уголовному делу.

— Здесь же прокурор! — вспыхнул первый.

— За дело отвечаю я. У прокурора хватит других обязанностей, — смягчил немного Шамин.

— Ну-ну! — многозначительно протянул первый и отвернулся. На прощанье руки не подал, занялся телефоном.

«Вот сейчас он начнет принимать меры, — понял Шамин, покидая кабинет первого секретаря горкома. — Сейчас он начнет давить на все педали, чтобы дело Дудяна спустить на тормозах. Застрелился — и все! Бывает, мало ли чего стряслось с человеком... может, с женой поссорились... А остальное все нормально». И хотя в первом поединке Шамин вышел победителем, вернее, не так... И хотя не поддался он сейчас, на этом пресс не кончится. Он только начался. Он будет возрастать. Давить начнут не только здесь, в городе, но и в более высоких инстанциях. И конечный результат пока неизвестен... 1987-1988 гг.