Неполная обойма

Разговор с женой Дудяна практически ничего не дал. Да и на разговор с Валей надеяться не приходилось. Но Шамину почему-то хотелось с ней встретиться. Хотя бы потому, что она так легко согласилась на эту встречу. Вдруг! Правда, это уже больше оперативная работа, чем следственная, ну да ладно, Туренко не обидится. Поэтому Шамин остановил машину за квартал и, приказав шоферу быть через час здесь же, пошел по адресу.

Дом четыре на Восточной утопал в зелени. Небольшой, прямо-таки игрушечный, но очень ухоженный, дом так и просился под вывеску «Отличник санитарного состояния». Хозяйка уже ждала. Она переоделась, сменила темное платье на веселый легкий сарафан и очень в нем смотрелась. «Лет ей далеко за тридцать, а ничего. Право слово — ничего! — отметил Шамин, с удовольствием поглядывая на Валю. Но тут же вспомнилась яркая красота вдовы, красота, бьющая в глаза, дразнящая. — Нет, другой такой женщины я не видел. Это...»

— Окрошку будете? — прервала его размышления хозяйка. — Холодненькая. Со сметаной.

Шамин сглотнул слюну и согласился. Окрошка на самом деле была очень вкусной, из домашнего кваса. Хозяйка решительно махнула рукой и достала бутылку коньяка. «Опять коньяк! Такой же молдавский, — наметанным глазом определил Шамин. — Хорошо живут. У нас, в центре, днем с огнем не сыщешь...»

— За покойничка, — пояснила хозяйка, открывая бутылку.

— Что вы можете сказать об убийстве? — решился перейти на серьезные темы гость.

— Все-таки убили? — недоверчиво косясь на него, спросила Валя. — Я думала — сам насмелился.

— Как сам? — не понял Шамин.

— Может, совесть пробила.

— Откуда у вас такие мысли? Или подсказал кто?

— Большенькая уже, свое мнение имею. Собственное.

— Дудян на работе характеризовался только с положительной стороны, — поддразнил Шамин.

— Все одинаковы — и те, кто дает характеристики, и те, кому дают, — не поддалась хозяйка.

— Что же вы так на всех?

— Не на всех, только на начальство. Пить будете или на работе нельзя?

— Наверное, лучше не надо, — сказал Шамин и продолжил разговор. — Начальство плохое у вас? Так ведь перестройка. Многое изменилось, еще изменится.

— Может, где и меняется, а у нас нет, — возразила Валя, подливая окрошку в тарелку гостя. — Видите, как я живу? — и повела рукой с поварешкой.

— Хорошо! — искренне воскликнул Шамин.

Лицо хозяйки покраснело от негодования:

— Хорошо?! Одна комната на троих?!

— Нет-нет, — спохватился гость. — Я не в том смысле. Я про то, что очень уютно у вас, по-домашнему тепло...

— Тепло... — не могла успокоиться хозяйка. — Когда все трое дома, жарко — повернуться негде. Правда, сын с весны в армии, полегче стало... Я к тому, что... — она сбилась, помолчала, потом сказала уже спокойнее: — Видели, какая квартира у Наташки?

«У Дудяна», — понял Шамин и кивнул.

— Вот! Зачем ей пять комнат на двоих? Зачем? — хозяйка, сердито блестя глазами, продолжала: — А низачем, потому что муж ее — начальство. Да и не муж, так... Он бы с ней давно разошелся, но боится. За первый развод ругали, за второй — выгонят. Хотя... все они одной веревочкой связаны.

— Где эту веревочку найти?

— А вот, — хозяйка постучала ногтем по бутылке.

— Пьют?

— Пить все пьют, а где коньяк берут? — в рифму со злостью произнесла хозяйка.

— И где же они берут?

— Где-где? — передразнила хозяйка. — Конечно, на «Молдавке». Завод по розливу молдавских вин. Слышали про такой? Дудян директору особняк построил, потом главному инженеру, те и накачивают городское начальство коньяком.

«Еще одно... — отметил Шамин. — Разнообразна деятельность у Артура Григорьевича», — но спросил другое:

— Вы ведь тоже не покупаете?

— Само собой. Я на «Молдавке» всю жизнь проработала. Значит, по-вашему, начальству можно, а мне нет?

— ОБХСС ничего?

— А чего они?! Отнимут, акт не составляют. Значит, себе.

— И, по-вашему, из-за этого греха, — Шамин ткнул пальцем в этикетку, — Дудян застрелился?

— У него грехов, что у собаки блох. А квартиры, а дачи, а машины? Думаете, народ не видит? Всё мы видим, всё мы знаем... — хозяйка опять занервничала. — А вы не знаете?

— Откуда? — совершенно искренне ответил Шамин.

— Хреновый тогда ты следователь, — неожиданно переходи на ты, сказала хозяйка. — Все знают, а ты не знаешь.

— Болтовня!

— Болтовня?! — воскликнула та и выдохнула тяжело: — Эх! Нигде правды нет. И жаловались, и писали. Господи, куда только ни писали... А все письма назад, к нашему начальству — разберитесь! Вот они и разобрались...

Шамин молчал, и хозяйка, подождав немного, продолжила:

— Я сама три года тому назад просила Наташку о квартире. Мы с ней вместе работали — здесь вот, на Молдавке. От нас она и ушла, когда с Дудяном спуталась. Просила я ее: «Поговори со своим, подружка моя милая. Видишь же, как живу?» А она мне, как только язык повернулся: «За однокомнатную квартиру — тысячу рублей, за двухкомнатную — две... И так далее... Комната — тысячу рублей». Особенно меня поразило это: «И так далее...» Как быстро она такой стала! Ведь хорошая была, добрая и такая же, как мы, бабы-одиночки, несчастная — и на́ тебе!

— Вы не купили квартиру? Почему? Денег не было? Или из моральных побуждений? — Шамину было интересно, почему Валя рассказывает об этом сейчас? Ведь у ее подруги горе. Или месть? Нет. Обычно жалость является очень мощным фактором у женщин, и тогда даже смертельно обиженные стараются умолчать, скрыть плохое, следуют поговорке: «О мертвых плохо не говорят».

— Сначала отказалась. Обиделась сильно. Мне бы можно и подешевле — подруга все-таки. Потом спохватилась, да поздно. Отказали уже они мне. Побоялись, видать, — хозяйка помолчала, очевидно, вспоминая то время, а, может, разговор. Потом продолжила: — Деньги что?! Деньги были, да и заняли бы добрые люди. Дело не в этом. Вот Наташка — все у ней сейчас есть. Все! Кроме счастья. И теперь его не будет.

— Почему? Женщина молодая, красивая, — возразил Шамин.

— Порченная она теперь всем этим, — Валя махнула рукой и заговорила с горечью. — Ребенка своего, от первого мужа, впервые в эту квартиру привела, вот он и боится, словно зверек затравленный. Условились они с Дудяном, чтобы Валерочку он никогда не видел. «Моих не нужно, но и твоего!» Так вот. От старой жены у него двое детей осталось. Так он им квартиру в Казахстан поменял и ни разу не был. Разве человек это? — она выкрикнула этот вопрос. — И Наташку взял зачем? На красоту польстился. Купил он ее. И она продалась. И осуждать как? Трудно ей жилось. Мужик был выпивоха. Все с себя спускал. Бил часто. Ревновал ужас как. Все это я знаю. На моих глазах все это было. Разошлись они, как только Валерочка народился. А через два года Дудян ее и приметил. К этому времени намоталась Наташка страшно. Валерочка болезненный рос. Думали помрет. Семя-то пьяное. По бюллетню Наташка постоянно. Алименты какие? Так, рублей десять-пятнадцать. Проживи попробуй...

Когда за Дудяна вышла, матери в деревню сынка отвезла. Каждый месяц по восемьдесят рублей высылала. Правда, полегче ей стало. В лабораторию перевели. Потом она совсем бросила работу. Совсем барыней стала. А что, он ее красоту всегда на показ выставлял. Особо если комиссия какая... Она их как хозяйка встречала. Мужики прямо таяли. Один, московский, из министерства какого-то, предложил к нему переехать. Пока в качестве сестры или как, потом, мол, зарегистрируемся — все по закону. Квартиру сразу давал.

— Ну и что она? — спросил Шамин, чтобы не молчать. Все это было ему знакомо и не очень интересно. Не интересно, как специалисту, потому как доказать что-то в таком случае обычно не представляется возможным. Не интересно, как человеку — грязи этой он насмотрелся более чем достаточно. И еще один мазок его не мог ни удивить, ни возбудить.

— Отказалась она. Хотя со мной советовалась, значит, думала об этом. Испугалась, что за журавлем погонится — синицу потеряет. Да и синица, так себе... Он же ей каждый день изменял. Вот мужики, ну что еще надо?

Шамин слушал вполуха, ждал удобного момента прекратить разговор и распрощаться. Понимал, что Валю теперь можно допросить официально. Некоторых людей, что купили квартиры у Дудяна, она знала. А ему хотелось выяснить — почему она пригласила его, завела этот разговор? Не дождавшись разгадки, он спросил прямо. Хозяйка смутилась и ответила:

— Жалею уже об этом. Поначалу зависть нехорошая к Наташке пересилила. Как же, мужнин труп в морге, а она вещи по знакомым прячет, боится, что лишится всего опять. А теперь кто за ее красоту деньги такие платить будет? Времена не те. Затаились начальники, выжидают куда перестройка повернется. Надеются, вдруг на старое поклонится...

Шамин распрощался и вышел на улицу.