Неполная обойма

III

Дежурный линейного отдела милиции принял сообщение о человеке в серой шляпе, коричневой куртке, коричневых брюках и с обвисшими светлыми усами в одиннадцать пятнадцать, о чем аккуратно записал в журнал. Оставив за себя помощника, он вышел на перрон, чтобы самому проинструктировать патрульных. Грузный, с узкими плечами и довольно солидным брюшком, которого он стеснялся, дежурный дослуживал в железнодорожной милиции тридцатый год. Давно можно было уйти на пенсию по выслуге лет, но он все тянул. И не потому, что начальство уговаривало, просто не мог себя представить на другой работе. Да и к тому же имел наглядный пример своих друзей.

Все его однокашники по спецшколе МВД СССР уже на пенсии. По выслуге лет. Каждый по двадцать пять лет отбухал в милиции. Кто майором ушел, кто капитаном — как он. Высшего образования нет, должностной потолок не позволяет, так и будешь всю жизнь в капитанах. Приходят друзья и домой и на службу. Видит он их взгляды, слышит бодренькие речи и все понимает. Работали они, жили интересами службы двадцать пять лет. Двадцать пять! Это ж надо! Четверть века! И наконец освободились. Освободились от нервотрепки, от муштры, от погон, от командиров. Дождались. Сподобились. В сорок пять лет пенсионеры. Сил полно, энергии... А они — пенсионеры. Устроились — кто куда. Володька Куцын — бригадир сторожей на мясокомбинате. Хвастается — всегда с мясом. Получает много. Ни от кого не зависит. Пенсионер. Ворует колбаску помаленьку... Да-а, всю жизнь ловил воров, а теперь...

Колька Бакланов — завхоз в больнице. Не завхоз — заместитель главного врача по хозяйственной части. Приезжает в гости на «Скорой помощи». Выпивать стал — доступ к спирту имеет. Любит прихвастнуть, как обманул врача-психиатра, «закосил», чтобы не препятствовали ему выйти на пенсию. Но с каждым разом грустнее у него глаза. Надоели простыни, мыло, швабры, ведра... Никому он в этой больнице не нужен. И попадает ему так же, как и на прежней службе, если что... Не рад он спиртику этому... И попивает поди потому. Э-э-эх! Да и Володька ест ворованную колбасу без аппетита.

Так-то вот. Не торопится на пенсию дежурный линейного отдела милиции. Иной раз, правда, ругнется: «Брошу все к черту!» А куда? К Володьке за колбаской краденой, или к Кольке наволочки считать? В гражданскую оборону еще... Нет. Лучше уж здесь, среди своих.

Патрульный сержант Оносов припомнил, что несколько раз видел на вокзале человека, сходного по приметам. Первый раз ему гадала цыганка, почему сержант и обратил внимание. Как известно, к цыганам у линейной милиции особое отношение. Очень уж много хлопот доставляют. Заметив приближающегося сержанта, цыганка рванула вдоль стоящего состава. Человек в коричневой куртке и со светлыми усами тоже почувствовал себя неуютно и поспешил смешаться с толпой. Это было непонятно, но сержант Оносов строго выполнял инструкцию — не возбуждать у пассажиров нездоровое настроение. И все же решил при удобном случае познакомиться с этим гражданином поближе. Второй раз он увидел его в очереди в буфете. Тоже неудобно спрашивать документы при всем честном народе. Вещей при нем не было, и интерес этот человек возбуждал только тем, что явно избегал милиции.

Еще пару раз он попадался на глаза, но все в неудобных местах. Последний раз Оносов видел его в третьем вагоне пригородного поезда на Атайск.

Дежурный линейного отдела милиции поспешил к телефону. Он хорошо знал капитана Гуреева, от имени которого ему звонили. По службе не раз контачить приходилось. В капитанах Гуреев долго не засидится. Высшее образование имеется — Высшая школа МВД СССР. К таким специалистам начальство относится бережно. Да и человек неплохой.

Дежурный набрал номер, подумал: «Хоть поздороваться. Видеться редко приходится». Но, к сожалению, Гуреева у телефона не оказалось. Даже поздороваться не пришлось. Какой-то лейтенант стал советовать — мол, свяжитесь по селектору со станцией Заря, там есть сержант Усенко... Ты смотри, надо же... Лейтенант. Без году неделя в милиции, а туда же, советует. Оскорбился дежурный. Что, он хуже этого лейтенанта знает, как поступить в данной ситуации? Молоко лучше бы обтер!

Рассерженно фыркая, дежурный бросил трубку, но тут же вызвал по селектору станцию Заря. Гонор гонором, а дело делом.

— Слушаю, сержант Усенко, — бодро раздалось в динамике.

— Я знаю, вы человек добросовестный, сержант, — любил дежурный дать аванс. — Задание очень ответственное. Необходимо переодеться в штатское, пригородный к вам прибудет через двадцать минут. Время есть, хотя не так и много... — И дежурный очень подробно, чем всегда вызывал неудовольствие, объяснил суть задания. Добавил:

— В Атайске на помощь вам выйдет усиленный патруль. Вместе с ним задержите подозрительного, проверьте документы, наличие оружия, и обратным ходом доставьте сюда, в отдел.

Кое-что дежурный повторил еще раз, потому как по голосу почувствовал — не с энтузиазмом воспринял приказ сержант. А теперь как раз многое зависело от него. Знал дежурный, часто теряются концы на железной дороге. Очень часто. Сел человек в поезд и как в воду канул. Прозевает сержант Усенко, не задержит подозрительного, а вдруг он и есть тот, кто совершил покушение на первого заместителя председателя горисполкома — шутка сказать! Где тогда искать этого человека?

Сержант Усенко принял приказ без радости потому, что ждал с пригородным поездом на Атайск, с этим самым поездом, свою невесту.

Получается — встретил невесту, проводил ее домой, а сам — ту-ту! И дай бог к вечеру вернуться. Пока до Атайска, пока назад в город, пока обратно... Черт! Ни раньше, ни позже... И подмениться не с кем.

Он запер кабинет, сказал со значением начальнику станции:

— На специальном оперативном задании я, — и пошел домой.

Неделю, как сержант Усенко получил квартиру в новом четырехквартирном доме. Квартира шикарная — две комнаты, кухня... Теперь все препятствия к женитьбе устранены. Пожелания невесты выполнены. Теперь все... Вероника поклялась: «Как квартира будет, так и свадьба». Неделю эту сержант Усенко упирался до изнеможения — занимался ремонтом квартиры. Штукатурил трещины, подправлял рамы, красил их, очищал от краски стекла, клеил обои, белил потолок... С полами только не успел. Скрипят как проклятые... Новый дом называется, да спасибо хоть такой... Мебель купил самую необходимую. Денег не густо. Ничего, лишь бы Вероника приехала.

Переодевшись, сержант поспешил к пригородному. Вовремя успел — локомотив показался из-за поворота. Стоянка десять минут. Расчет простой — встретить Веронику, проводить в новую квартиру. Пускай осмотрится, отдохнет с дороги. Ну, а он... Что поделаешь — служба. Но к ночи вернется. Обязательно.

Вероника вышла из пятого вагона. С легкой сумкой, в цветастом сарафане, вся воздушная такая... Сержант задохнулся от волнения. Бережно взял будущую жену под руку и повел в новую квартиру, зло оглядываясь на местных парней, жадно льнувших глазами к Веронике.

По дороге сержант, заикаясь от несправедливости сегодняшнего приказа, объяснил сложившуюся обстановку.

— Недолго я. Махом... До Атайска два часа. И с этим же поездом обратно, — заунывным голосом обещал сержант.

— На кой мне это нужно, — не соглашалась Вероника. — Я в городе-то никогда одна не бываю...

Сержант аж зубами заскрежетал. С трудом уговорил он невесту дождаться его, и уже во весь опор помчался к трогающемуся поезду. Вскочил в последний вагон. Отдышался и не спеша направился к голове поезда.

Человека, о котором шла речь, сержант обнаружил в третьем вагоне. Не мог он раньше выйти! Тогда бы с соседней станции доложил, и — привет! Приметы сходились. Вислые светлые усы, коричневая куртка, серая шляпа лежала рядом на сиденьи. Правда, не очень он похож на убийцу, но рассуждать сержанту не приходилось, приказ есть приказ. Он только мысленно торопил поезд, который, как все пригородные поезда, не очень спешил.

Сержант Усенко не мог усидеть на месте. Прошел во второй вагон, вернулся, сел неподалеку от своего подопечного и стал к нему присматриваться. Обыкновенный человек, лет тридцати. Усы какие-то, словно не его, словно наклеенные. На голове во́лос темнее.

Очевидно, очень уж внимательно присматривался сержант, потому как человек забеспокоился и несколько раз глянул в его сторону. Сержант вынужден был выйти в тамбур, ругая себя за неосторожность. Но переживал он недолго, вновь погрузился в размышления о скорой женитьбе, о Веронике, легкомысленно расценив обстановку — куда его подопечному деться? Если попытается выйти на следующей остановке, он его задержит и будет везти под конвоем до самого Атайска, где сдаст в руки патруля, а сам придумает что-нибудь и рванет назад — к Веронике. Ах, Вероника-Вероника!

На следующей остановке «Полевая» поднадзорный сержанта не сошел. Но и у окна третьего вагона его не было. Сержант прошел весь поезд из конца в конец и обнаружил его на верхней полке шестого вагона, обычного, плацкартного. Куртку он снял и лежал, отвернувшись к перегородке. Сержант Усенко сел в соседнем купе, бесцеремонно подвинув девчонку. И когда подопечный обернулся, сержант не отвел глаза. Пусть знает, что ему от него не уйти. Так лучше. Пистолет под мышкой придавал сержанту уверенности.

Поднадзорный, очевидно, смирился с опекой, потому как положил голову на руки и закрыл глаза. Ну что ж, понимает человек, что так, видать, ему на роду написано. Судьба!

В судьбу сержант верил. Вот хотя бы взять его самого. Бабка внушила ему с малолетства, что будет он носить погоны всю жизнь. Мальчишкой он гордился этим и с радостью пошел служить срочную. Служба же выдалась такая трудная, что стало ясно — бабка ошиблась. Сержант, он и в армии имел это звание, поспешил снять погоны сразу после демобилизации, уехал в город, и устроился на завод. Здесь он познакомился с Вероникой. Жили они оба в общежитии. Общежитие сносное. Но все равно оно не устраивало Усенко. Он не был создан для временных жилищ. Он был фундаментальным, основательным каким-то и мучился в общих туалетах, в общей спальной комнате. Ему очень хотелось иметь свой дом, свое хозяйство... Но в родной деревне никого не осталось. Бабка-ведунья умерла. Мать переехала в город к старшему брату. А в деревню тянуло. И уехал бы сержант, если бы было куда приклонить голову. Но куда? Да и Вероника теперь держала. Продружили они тогда уже месяца два, так это сейчас называется. И Вероника сама, первая сказала грубо:

— Все. Хватит, а то так и до детишек доиграемся.

— Я не против, — решительно произнес Усенко, хотя эта решительность возникла только что. Думал он над их отношениями. Как не думать. Первая женщина в его жизни. Но по-крестьянски осторожный, он испугался той легкости, с которой Вероника переступила дозволенную грань. У нее опыт уже был. Впрочем, дозволено-недозволено, понятия относительные, так сказала Вероника, когда он в непонятной вспышке ревности упрекнул ее. Этим она была ему противна. За это он ненавидел ее. Но теперь, когда вдруг определился разрыв в их отношениях, сердце поступило вопреки разуму.

— Давай сыграем свадьбу. Я буду тебе хорошим мужем, — добавил он.