Неполная обойма

IX

Следователь Шамин был весь во власти бумаг. Еще раз перечитывал он заключения экспертиз — дактилоскопической, трассологической, судебно-медицинской, протоколы допросов, служебные записки, оперативные сводки. Чувствовал, что упустил он какую-то деталь. Поэтому не складывалась общая картина преступления. Не было одного важного звена — мотива убийства. Вернее, их было много, как и версий. Только единственного самого правдоподобного, самого обоснованного — не проглядывалось. А ведь что-то тревожило Шамина, значит где-то он подходил близко к истине. Где? В разговоре с кем?

Он вновь и вновь просматривал написанные красивым почерком Сиповского протоколы. Сам Сиповский уехал в деревню Березовку, в колхозную больницу, куда поступил человек с переломом ноги. Приметы его совпадали с приметами неизвестного, что был в утро убийства Дудяна в горисполкоме и что бежал от сержанта милиции Усенко.

Шамин уже перестал удивляться прозорливости и предусмотрительности начальника угрозыска области. Работал он с Туренко давно, и, если другие ворчали на его медлительность и молчаливость, он знал его быстрым, решительным. Нельзя считать, что они дружили. Нет. Да и встречались только при расследовании особо важных дел. Но сошлись характерами и были довольны друг другом. Во-первых, они никогда не связывали инициативу друг друга. Второе, не перехватывали один у другого важных свидетелей, чтоб себе приписать добытые сведения. Все шло в общую корзину, в результате выигрывало дело.

Вот и сейчас сообщил Туренко о бывшем начальнике горжилотдела Северцеве и попросил допросить его. По тону и необычной многословности Шамин понял, какое значение этому допросу придает начальник уголовного розыска области. Ну скажите, кто из работников милиции да из коллег Шамина лишился бы добровольно такого лакомого куска? Ясно же, Северцев знает о Дудяне много, причем такого, о чем работники следствия пока только подозревают.

Может он быть реальным убийцей или соучастником? Вполне. Поэтому, пока шустрый лейтенант Смирнов разыскивает Северцева, Шамин решил еще и еще раз перепроверить свои версии. Для этого он стал просматривать материалы в уже довольно пухлом деле об убийстве Дудяна.

Протокол осмотра места происшествия составлен тщательно. Чувствуется опыт Сиповского. Но протокол не дает ответа да и не может дать, почему патроны лежат на полу россыпью, почему в пистолете неполная обойма? Если взять за основу слова любовницы Дудяна, то в обойме было всего два патрона. Опасаясь кого, Дудян спешно снаряжал обойму? Кто помешал ему? Шамин уверен, что этот «кто-то» и явился причиной гибели Дудяна.

Он пододвинул к себе блокнот и пометил в нем: «Еще раз попытаться выяснить принадлежность оружия. Чье оно? Откуда?» Обычно у пистолетов богатая биография. Но тут как раз другой случай. Пуля, извлеченная из Дудяна, по пулегильзотеке не проходит. Но кто-то же работал в комсомоле вместе с Дудяном. Может, знают, откуда пистолет? Что значит — «комсомольская юность»? Упустила милиция, упустила! Завтра дать задание.

Потом взялся за листок из записной книжки. Гуреев снял копию и пообещал попробовать отыскать строение, указанное в плане, и посмотреть, что там, под этими крестиками. По всей видимости, это план подвала. Но где этот подвал?

Ожидать чего-то сверхъестественного от этого листочка нечего, а вдруг?..

Еще раз осмотрел листок, отложил его в сторону, взялся за протокол допроса председателя горисполкома. Удивился — что это, дань моде? Или попытка обелить своего сотрудника? Неужели какие-то важные сведения по делу?..

Очевидно, и Сиповский был парализован ожиданием этого, иначе бы не записал общие, пустые фразы, которыми характеризовал председатель своего первого заместителя: «идейно выдержан», «предан делу», «быстро перестроившийся» и так далее. Ни одного живого слова. Нет, в конце — «был наказан за неустойчивость в семейной жизни». А похвал сколько!.. Этот бы протокол допроса да в Президиум Верховного Совета — точно бы схлопотал орден Дудян, пусть посмертно.

Заключение судебно-медицинской экспертизы показалось Шамину недостаточно квалифицированным. Нет категоричности вывода. Осторожничают врачи.

«Самоубийство? — это как-то по-особому прозвучало в мыслях Шамина. — А почему, собственно, Дудян должен стреляться?» Вспомнился разговор с Валей: «Совесть заела!» Нет, такие люди не стреляются. Для этого нужен чрезвычайный повод. Мощный стресс, и, конечно, не проснувшаяся совесть тому причиной. Люди, облеченные властью и греющие около нее руки, давно ничего не боятся. У них двойная защита — положение и партия. И неизвестно, что сильнее. Если кто-то настырный, безумный пройдет все бюрократические заслоны и сможет разоблачить руководящего работника повыше масштабом, ему останется самое трудное — лишить человека его положения. Потому что пока этот руководитель член партии — суд к производству дело не примет. А назвать человека преступником может только суд. И начинается извечная карусель: исключить из партии можно только тогда, когда доказано, что человек — преступник. Но суд не берется это доказывать, пока руководящий товарищ не исключен из партии...

Следствие закончилось. Суд дело не принимает, а родная партийная организация, учитывая умелое руководство предприятием, инициативу в выполнении планов и так далее, и тому подобное... ограничивается выговором, редко строгим... И из партии не исключает. Попробуй что-то сделай...

Поэтому Дудяну пугаться было нечего. Взаимоотношения между руководителями, «отцами» города, таковы, что Дудяна не раз журили за дачи, пьянки... Грозили снять с работы. Но дальше угроз дело не шло. Правда, первый секретарь горкома на последнем совещании сказал: «Все! Больше прощать не буду. Отдам под суд, если что...» Но это так... Обычный прием...

Кто же тогда выстрелил? Кто забрал пистолет?

После допроса депутата Слезневой стало ясно, что секретарь Дудяна Олечка лгала, что не было ее в приемной, что болтала она с киоскершей и не видела, кто входил и кто выходил из кабинета. Пришла Олечка на работу, заглянула в кабинет, поздоровалась с еще живым Дудяном и ушла. Пришла к девяти, села как ни в чем не бывало. При ней только Слезнева рвалась в кабинет. Остается вопрос, почему заведующий торговым отделом Кашеваров не заглянул к другу и начальнику? Неужели так спешил? Хотя... накануне виделись... Но спросить, как обошлось с женой? Как самочувствие? Пожать руку... Может, излишняя сентиментальность? Нет, все-таки нужно проверить.

Телефон звякнул и умолк. Потом зазвонил громко, пронзительно. Междугородная. Слышимость плохая, но можно разобрать:

— Алло! Алло! Сиповский говорит. Записывайте — Зарубин Петр Алексеевич, 1950 года рождения.

— Виктор Ильич, кого вы мне даете? — старался перекричать шум в эфире Шамин.

— Человека, который был утром в горисполкоме.

— Он причастен к делу?

— По всей вероятности — нет.

— Зачем же он мне? Привезите протокол допроса и все. А сейчас вкратце, что он сказал?

— Был у сестры. Она работает уборщицей в горисполкоме — Поварова Людмила Алексеевна. Просил денег. Был до восьми тридцати. Так что по времени не подходит. Он условно осужденный. Из спецкомендатуры Атайска уехал самовольно. Потому, боясь наказания, спрыгнул на ходу поезда от сотрудника милиции. Перелом ноги. Сам передвигаться не может.

— Сообщите в спецкомендатуру и возвращайтесь назад. Да, кстати, узнайте, не видел ли чего подозрительного он.

— Узнавал, конечно, — обида явно звучала в голосе Сиповского. Еще бы, загнали как последнего стажера к черту на кулички и еще сомневаются в знании элементарных истин.

— Все. Хорошо. Возвращайтесь. Когда будете? — не очень ласково произнес Шамин.

Он не был жестким человеком. Просто любил свою работу и потому не мог делить ее на грязную и чистую, на нужную и ненужную, знал на собственном опыте, иной раз в самой грязи и выловишь золотинку истины. Поэтому не понимал амбиции Сиповского. Раз нужно, при чем здесь чины?

Конечно, можно было послать другого, так как из показаний Степана, шофера председателя, уже возникли сомнения в причастности к преступлению неизвестного — по времени пребывания в горисполкоме. Но этот человек мог тем же путем вернуться еще раз. Потом очень уж подозрительно себя вел. Сиповский был послан в больницу потому, что никого более свободного под рукой не оказалось, да и нужно было разобраться в этой непонятной истории раз и навсегда.

Шамин внимательно изучал дело, отрываясь только на телефонные звонки. Их было несколько, в основном, доброжелатели-анонимы сообщали разные подробности о жизни и деятельности первого заместителя председателя горисполкома и других влиятельных лиц города. Ничего нового они не дали. Но один звонок был символичен — звонок из приемной первого секретаря горкома. Просили явиться пред светлые очи в восемнадцать тридцать. Не удержались на заданной ноте. Сработала давняя привычка. Шамин усмехнулся горько. Сколько было таких вызовов за годы его работы? Сейчас перестройка — полегче. Не очень, но все-таки. Понимал, разговор будет неприятный. Забеспокоились «отцы» за честь мундира, за свое благополучие. Понимают, схлопочут на орехи. Придется идти, никуда не денешься. Ничего, к тому времени Сиповский будет на месте, займется неотложными делами.

Наконец привезли Северцева, бывшего начальника горжилотдела. Был он невысок, но кряжист. Годы, проведенные в местах не столь отдаленных, укрепили его физически. Предрасположенный к полноте, он сейчас был в форме, подтянут, напружинен. Беспокойство чувствовалось в каждом его движении. Смотрел исподлобья.

Шамин не стал расставлять ему ловушки. Побоялся, что он замкнется, начал обычно. Фамилия, имя, отчество, год рождения. Неторопливо заполнил бланк протокола, дал расписаться. Руки у Северцева дрожали.

— Вы знаете, что Дудян скончался сегодня утром? — задал первый вопрос Шамин.

— Нет, то есть да, — сбивчиво ответил Северцев.

— Вы не волнуйтесь. Чего уж теперь волноваться... Отвечайте, тщательно обдумав, — подсказал Шамин, пристально глядя на допрашиваемого.

— Я не убивал его, — не выдержал Северцев. — Зачем мне это?

— Сначала прошу ответить на мои вопросы, — твердо сказал Шамин.

Северцев понимал, что ему будут лепить это убийство. За три года лишения свободы он достаточно подковался в разных милицейских штуках, и учителей было у него достаточно. Понимал и шаткость своей позиции. Алиби его в момент выстрела никем не могло быть подтверждено. Потому как, придя домой после разговора с Дудяном, Северцев включил телевизор и завалился на диван. Очевидно, нервное напряжение было велико, так как он не заметил, как уснул. По этой причине сказать какая шла передача, о чем, он не мог.

— Состав преступления, за которое вы отбывали срок? — Шамин говорил медленно, пристально глядя на сидящего перед ним.

— Статья двести одиннадцатая часть вторая Уголовного Кодекса РСФСР, — бравируя отчеканил Северцев.

— Я прошу рассказать, за какие действия вменена вам эта статья.

— Разве вы меня... Поверьте, я не убивал Дудяна, — растерялся Северцев, — а тот случай к делу не относится.