Неполная обойма

— А как же. Кто его?

— Вот те на! Я хотел у тебя спросить!

— Не-е-е! — затряс лохматой головой Мамай. — Это кто-то из ваших сподобился.

— Как — из наших? Каких наших? — не понял Викентий Петрович.

— Меж собой подрались начальники.

— Думай, что говоришь, — отшатнулся Охлов.

— Говорю, что знаю.

Вот рожа монгольская! Крутит чего-то. Не хочет говорить.

— А из наших, кто?

— Ищите у себя, — Мамай снова взялся за бутылку. — Давай еще по маленькой.

— Нет, ты расскажи толком, — настаивал Охлов. — Ты с этим делом не шути. Расскажи, что знаешь.

— Знаю только, что ни один вор в этом деле не замешан. Нет на ворах крови, начальник. Это я точно знаю.

— Откуда? — разозлился Охлов. Надо же, так хорошо все продумал. — Говоришь, завязал...

— Что завязал, истинная правда, а то, что знаю... Ты в ментовке не работаешь, а нюхаешь, — и засмеялся довольный, от чего узкие глаза его совсем не видны стали. Точными, уверенными движениями разлил оставшуюся водку по стаканам и вдруг облизнулся плотоядно.

«Пьет, гад! — подумал Викентий Петрович и вспомнил, что ему больше шестидесяти. — Правильно, шестьдесят шесть. А здоров, черт!» — Позавидовал, но тут же заметалась растерянно мысль: «Как же теперь быть? Что же я первому скажу?»

— Ну, хоть какие-то подозрения у тебя есть? — опять подступился он. — Наметки какие?

— Наметки у Гуреева или Молчуна...

«Молчун? A-а, Туренко. Он и о его приезде знает?! Может быть, Гуреев у него был? А, может, он меня ни во что ставит?»

— Ты знаешь, кем я теперь работаю?

— Конечно, — Мамай чокнулся со стаканом Охлова и опять рывком плеснул в себя водку. Понюхал осторожно огрызок малосольного огурца, крякнул, сунул его в рот. — Как не знать?

— Знаешь, что мне милиция подчиняется?

Мамай посуровел, лицо его, покрытое сетью морщин, стало строгим, он даже перестал жевать.

— Поэтому ты меня со счетов не сбрасывай. Подумай, нельзя ли кого подставить из твоих врагов? Есть же они у тебя. Думай, а то... — Охлов не успел договорить. Мамай поднялся во весь свой немалый рост и навис над ним.

— Ты кого пугаешь, сука? Мамая пугаешь? Чист я. Завязал. Я никогда никого не подставлял. Это у вас так заведено, у начальства. Ты где сейчас работаешь? В партии? Иди к своим коммунистам. Занимайся своим делом. Не лезь в чужие.

Воры воруют, милиция их ловит... А ты что? И грозишь?! Я завязал, но еще раз появишься здесь, замочу. Иди отсюда!

— Ты что? Ты чего? — не понял Охлов.

— Иди добром, начальник. Хочешь мокрое дело на воров спихнуть — не выйдет! И меня не пугай, я уже ничего не боюсь.

Охлов встал: «Ишь осмелел! Не гоняет тебя Гуреев. Ну, я ему!..» Он повернулся уходить.

— Постой, — воскликнул Мамай. — Выпей, что тебе налили. Не уходи врагом.

Охлов хотел сказать этому хмырю пару ласковых, но, взглянув в узкие, как лезвие ножа, глаза Мамая, молча выпил и зашагал к воротам.

У горкомовской машины стояло несколько человек. И только Охлов подошел, как посыпались вопросы:

— Когда улицу заасфальтируют?

— Когда магазин построят, этот заваливается?

— Детсад далеко.

— Автобус не ходит.

— Обращайтесь в горисполком, товарищи, — Охлов открыл дверцу.

— Ты что за начальник, если честные люди тебе ни к чему, если ты к вору ездишь?

Охлов похолодел. Если первый узнает о его визите к Мамаю... И ведь оглядывался, никого не было.

— Поехали! — приказал он шоферу и глянул на часы. «Без двадцати два! Обедать не успеть...» — с досадой подумал он. — В горисполком!

И полез в карман, где лежали мятные конфеты. Отбить запах.

В малом зале горисполкома собрались все, кто имеет отношение к печальной процедуре похорон. Таких набралось человек двадцать. Председателя горисполкома не было еще. И Охлову что-то не хотелось его видеть. Какое-то опустошение почувствовал он. Ему вдруг его работа показалась суетной и не нужной, но это только на секунду.

Председатель горисполкома, вошедший прямо перед началом работы комиссии, вопросительно глянул на Охлова, но он сделал вид, что не понял взгляда, и подумал: «Может быть, уже нашли убийцу?»