Преступные игры гения

Глава 17

Когда они выходили из отдела на улицу, машин на стоянке почти не осталось.

— Который вообще час? — нахмурилась Аня, шаря в сумочке в поисках телефона, часы она почти никогда не носила.

— Половина одиннадцатого, — подсказал Ольховцев, широко зевая. — Можно было и не уходить. Скоро опять на работу.

— Давай, давай, отдохни как следует. Завтра снова будет сложный день, — отозвалась она.

Достала телефон, посмотрела на время. Вздохнула. И переключилась на чтение пропущенных сообщений.

— «Предварительно — смерть Осетрова наступила от сильного удара тупым предметом по голове», — зачитала она одно из сообщений.

— Это мы и на месте знали. Есть что-то еще?

Они как раз подошли к стоянке. И Олег уже сел в машину. Гена с Анной стояли возле своих, припаркованных рядом.

— Есть… — Она подняла глаза к темнеющему небу. — В его крови обнаружена лошадиная доза снотворного. Его опоили, прежде чем убить.

— Прежде чем вывезти за город и убить, — внес поправку Гена. — Нам же известно, что его от дома забрал Митя Пеклов. По дороге мог воды предложить или чай из термоса. Дальше понятно.

— Я поехал? — высунулся из окна машины Ольховцев.

Аня махнула ему рукой. И Олег укатил.

— Ну, я тоже поехал, — топтался возле своего бампера Гена.

— Куда? — Аня смотрела на него исподлобья, шаря в сумочке теперь в поисках ключей.

— На дачу.

— Господи, Сидоров, ну какая дача! Полтора часа туда по навигатору. К полуночи доедешь. А там уж и обратно поворачивать.

— Готов выслушать встречные предложения, — без выражения пробормотал он, хотя внутри тут же екнуло.

— Домой поехали, — ворчливо ответила Аня, усаживаясь за руль. И тут же добавила: — Ко мне домой, Сидоров…

А дома потом было все как прежде. Она вошла в квартиру, скинула кроссовки у порога. И они тут же завалились на бок. Оба! И так и остались бы лежать, если бы Гена не поставил их на полку. Следом бросила сумку на полку под зеркало. И сразу заперлась в ванной, успев попросить его сообразить что-нибудь на ужин. Гена вошел в кухню, включил свет. Хмыкнул, обнаружив на столе чашку с двумя глотками чая. И комок кухонного полотенца рядом. Полез в холодильник и удивленно вскинул брови, обнаружив сразу четыре контейнера с едой. Сама Анька готовила или заказала в ресторане — неизвестно, но пахло очень вкусно.

Он разогрел тушеные овощи с биточками, разложил по тарелкам. Себе отрезал ломоть хлеба, ей достал галеты. Поставил чайник кипятиться, он, конечно, был пустым до сухости. Значит, не изменив привычке, Анька утром кипятила воду в чашке в микроволновке. Так быстрее.

Разочаровался ли он, совершая привычные действия, от которых сбежал полгода назад? Не раздражало ли то, что судьба снова разложила у его ног те же самые грабли?

А вот и нет! И ничего подобного! Он непозволительно счастливо улыбался, слушая шум льющейся воды в ванной и посматривая на закипающий чайник. Он тут был дома. С таким вот бытом, неукомплектованным ждущим его ужином, заботливой женщиной и чистыми чашками, не забытыми на столе. Он и сам способен убрать, вымыть, порезать и сварить. Странно, что в какой-то момент почувствовал от этого усталость. Сейчас это даже радовало.

— Что тут у нас? — спросила Аня, заходя в кухню уже в трикотажной пижаме. — Ох, как вкусно пахнет. Давай поедим, что ли, Генка…

— Сама готовила? — глянул он на нее с нанизанным на вилке куском биточка.

— Издеваешься! — весело фыркнула она. — Матрена Ильинична — соседка.

— О, а чего это она? — удивленно вскинул брови Гена.

— А я ее попросила у меня на хозяйстве побыть. Ничего же не успеваю. Попросила готовить раз от раза. Убирать раз в неделю. Оплату оговорили. Как видишь, еда теперь есть. В квартире чисто.

Она говорила и читала что-то с телефона. А он ел и размышлял.

А что, так можно было? Решить бытовые неурядицы подобным путем? Почему эта мысль не пришла никому из них в голову раньше, когда он мог устроить Аньке скандал из-за сметенного в угол мусора. Когда бесился, вернувшись домой с задержания, и обнаруживал пустыми полки в холодильнике. Или постель неубранную. Или чашку эту чертову на столе.

— А чашка на столе?

— Она неприкасаемая, — быстро ответила Аня. И мотнула головой, словно сгоняя наваждение. — Гена, нас с тобой не быт погубил, если ты сейчас об этом размышляешь.

— А что же? — он с удовольствием поедал тушеные овощи.

— Рутина отношений. Мы все время были на виду друг у друга. Никогда не расставались. И не понимали, как это — я без тебя, а ты без меня, — проговорила она рассеянно, продолжая что-то читать.

Она совсем забыла о еде, та остывала в тарелке. И это тоже было привычным. Непривычным оказалось то, что она вдруг заговорила о чувствах. Этого за время их брака не случалось никогда. О своей любви к нему Аня говорила редко и неохотно. И морщилась, когда он пытался ей об этом сказать. Может, в этом тоже была причина?

— Не думаю, — изрекла она мрачно, когда он проговорил все это вслух.

И подняла на него такой выразительности взгляд, что он тут же догадался, о чем она подумала.

Алла без конца пела ему в уши о любви и нежности, разве это помогло ему?

Алла изучила все привычки его бывшей жены, исходила все маршруты, посещала тот же бутик, угадывала каждое его желание, это сделало ее в его глазах привлекательнее?

И наконец, она окружила его такой заботой, так скрашивала его досуг, что… что ему удрать от нее хотелось все чаще и чаще.

— Ты же снова здесь, — закончила она, вдоволь на него насмотревшись. — А я вовсе не обещала тебе, что стану плакать на твоем плече, извиняться или тебя прощать.

— Не простишь? Никогда не простишь? — он потянулся к ее руке, сжимающей бесполезную вилку.

— Я же не об этом, Гена! — она недовольно поморщилась. — Мы словно говорим на разных языках. Я о том, что как бы ни были далеки наши прежние отношения от идеала, ты не смог без них.

— Да. Не смог. — От него не укрылось, что руку она не убрала, а вот вилку выронила. — А простишь? Сможешь? Когда-нибудь…

— Не знаю. Я уже ничего не знаю, Сидоров, — проговорила она с незнакомой печалью. — Когда тебя не было. Когда ты с ней жил, думала, что ненавижу тебя. Так люто ненавижу, что… Что каждый день хотелось увидеть. Тешила себя, что видеть хотелось для проверки накала моей ненависти. А, наверное, было не так.

— А как? Как было?

— Наверное, я просто по тебе скучала. Сильно. И по рутине скучала, которая нас погубила. И хватит так на меня таращиться!

О боже! В ее глазах слезы? Самые настоящие? Что происходит с этой женщиной?

Он сейчас должен был спросить: а как он на нее таращится? Она ответила бы чем-то банальным. И дуэли этой пустой не было бы конца.

— А я так хочу тебя сейчас поцеловать, Ань, — признался Гена вместо бесконечных бесполезных вопросов и тоже уронил вилку на стол. — Неправильно это, понимаю. Но очень хочу поцеловать. И ничего не могу с этим поделать.

— Так и не делай, — она тщательно сморгнула слезы и допила два глотка утреннего чая. — Просто возьми и поцелуй…

Утро, их общее утро, началось с птичьего переполоха за окном. Он лежал, обнимал Аню, боясь пошевелиться и разбудить, и недоумевал: как можно слышать птиц на тринадцатом этаже? Наверное, их слишком много, они ужасно счастливы, оттого и голосят во все свое птичье горло. Поэтому громко.

Или он был ужасно счастлив, поэтому слышал их пение так отчетливо. Он сейчас, наверное, услышал бы, как муравей ползет по траве, настолько сильными, острыми были его чувства.

На Анькиной тумбочке завозился телефон. Она с вечера отключила звук, поставила режим вибро. И будильник на него переключила? Осторожно высвободив одну руку, он вывернул ее и дотянулся до своего телефона, чтобы посмотреть время. Да нет, еще час до подъема. Кто названивает?

Он посмотрел на ее лицо. Она даже не проснулась. Спит крепко. Выражение лица безмятежное. Волосы по подушке разлетелись. Плечи открыты. Анька всегда сбрасывала с себя одеяло. Он за ночь раза три-четыре ее накрывал.

Как же он по ней скучал! Много сильнее, чем она. Потому что в том, что случилось, виноват он. Оттого и тоска его была в разы острее.

— Хватит уже на меня глазеть, — хриплым со сна голосом проговорила Аня. — Ответь уже. Сил нет.

Гена, нависнув над ней, дотянулся до телефона.

— Что-то не то, — прошептал он тревожно. — Из дежурки звонок. Ответишь?

— Боишься, запалишься? — хмыкнула она и, не раскрывая глаз, выхватила у него из руки телефон. — Смирнова слушает!

Безмятежность ее лица исчезла на первых же словах телефонного собеседника. Рывком скинув с себя одеяло, Аня резко поднялась и заходила голышом по спальне. Чтобы не мучить себя, Гена предпочел скрыться в ванной. Быстро принял душ, чтобы не злить бывшую жену. Она всегда нервничала, когда он там с песнями зависал сначала под душем, потом с бритвой.

Открыв дверь, нос к носу столкнулся с ней. Уже в халате из красного шелка. Он ей его дарил. Привез из какой-то командировки. Пока совместно проживали, Аня его ни разу не надела. А сейчас — вот, пожалуйста.

— Даже не спрашиваю! — выставил он щитом ладони. — По твоему лицу вижу, что у нас еще одна жертва.

— Ты, как всегда, прав, — проворчала она и, что снова стало для него неожиданностью, поцеловала его в нос. — Алену убили. Подругу Лидии Паршиной.

Вот честно, его затошнило. После такой замечательной ночи, солнечного утра и оглушительного птичьего хора погружаться в мир смерти совсем не хотелось. Представив себе красавицу Алену с перерезанным горлом, в луже крови, наголо обритой, с пылью из собственных волос на лице, он закрыл себе рот ладонями и вытаращил глаза.

— Меня сейчас вырвет, Анька, — прохрипел он, пятясь в ванную.

— Не парься, Гена, — пробормотала Аня со вздохом и вытолкала его за дверь. — Там не стали особо заморачиваться. Волосы целы.

— А как она… Как она умерла?

Перед глазами всплыли ее длинные ноги. Как они призывно покачивались, когда Алена уселась на подоконнике. Ее красивое стройное тело под прозрачным халатиком. Ее дразнящая улыбка. Жизнь, которой искрились ее глаза.

— Так же. Вот умерла она так же, Гена. Я в душ. Накидай там на стол чего-нибудь. Сильно не заморачивайся. Некогда трапезничать. Мне можно только кофе. И, да, кажется, нам сегодня повезло. Там есть подозреваемый.

— Пеклов попался?!

— Не знаю кто. Но кто-то точно есть.