Преступные игры гения

Глава 31

Анна Егоровна сидела на своей кухне с окнами на дорогу со скорбно поджатыми губами. Ей буквально все не нравилось в ее жизни.

Перво-наперво, соседи.

С одной стороны — многодетная семья. Нет, они обеспеченные и благополучные. Даже очень! У папы своя машина, у мамы своя, у старшего сына своя. Двое средних с визгами и криками гоняют по поселку на электросамокатах. Младшая девочка…

Ну девочка же! Ей бы коляски с куклами катать, а она целыми днями носится по участку на радиоуправляемой машинке и тоже орет во все горло.

А у них еще и собаки. Целых три. Они визжат, лают, скулят.

Ну что за жизнь!

Анна Егоровна даже иногда мечтала об алкоголиках по соседству. От тех какой шум? Напились и спят. Проснулись, похмелились и снова спят. А тут целая многодетная благополучная семья с гостями по выходным, с песнями под гитару. Никакого покоя!

С другой стороны дом художника Осетрова. Приличным же человеком был при жизни, чего же докучает людям после своей кончины?! Какие-то огни в окнах. Странные, мелькающие, перемещающиеся из комнаты в комнату. Стоны, скрипы. Бррр, кто угодно свихнется. Ее братец вон, кажется, и свихнулся на почве неудобного соседства.

Что удумал, а! Облюбовал себе место на чердаке.

— Там я себе оборудую личное пространство, — заявил он ей неделю назад. Чтобы никто посторонний, ты, Нюра, в том числе, не смел туда носа совать…

Три дня на чердаке велись ремонтные работы с привлечением мастеров дорогостоящей фирмы. Анна Егоровна намеренно поинтересовалась расценками у одного из рабочих бригады. Когда тот озвучил стоимость ремонта, она не могла говорить целых три часа. Так была потрясена.

Бригада строителей съехала. Им на смену приехали мебельщики и какие-то девчонки с портьерами. Еще два дня ушло на благоустройство личного пространства ее чудаковатого брата.

— Все, управился? — спросила, не выдержала, у него вчера за ужином Анна Егоровна. — Все сбережения спустил?

— Твое какое дело? — ответил он ей в своей обычной манере — меланхолично.

— А хоронить кто тебя будет? На что?

У нее даже губы задергались от вопроса. Точнее, от его реакции. Он рассмеялся, мерзавец такой! И спросил:

— Считаешь, что переживешь меня?

Она растерялась и ничего ему не ответила. А потом весь вечер думала над ответом. И сочла, что пережить брата совсем не хочет. И хотела ему об этом сегодня сообщить. Только не знала как!

По этой причине и сидела теперь со скорбно поджатыми губами. И слушала, как он ходит по чердаку, напевая бравурные марши. Близилось время чаепития. Они обычно делали это вместе. Покупали сладости по очереди. Пили чай, сидя напротив друг друга. И почти не разговаривали. Потому что знали: стоит завести разговор, непременно поссорятся.

Вчера к чаепитию он не спустился с чердака. И к ужину тоже. И она затосковала. И сегодня Анна Егоровна решила испечь пирог перемирия. Это был его любимый пирог: песочный со сливами и взбитыми сливками. Запахи из духовки носились по дому такие, что он не мог их не услышать. И все равно к чаю не шел.

— Ладно… — прошептала она, вставая. — Если Магомед не идет к горе…

Она взяла блюдо с пирогом в руки и пошла вверх по лестнице на чердак. Открыла дверь в его новые апартаменты и застыла с открытым ртом. Братец стоял возле слухового окна, отодвинув штору и рассматривая что-то на участке покойного художника в бинокль.

— Что ты делаешь? — спросила она, потому что он никак на ее появление не отреагировал. — Подсматриваешь?

— Нет, я наблюдаю, дорогая сестра, — неожиданно мягко отреагировал брат. — Ты с пирогом?

— Да.

— Молодец. Мне желудок сводило от ароматов. Молодец. Сейчас, еще минута, и я весь твой. Будем пить чай. Я уже накрыл. И, честно, ждал, когда ты придешь с этой пальмовой ветвью.

Анна Егоровна нашла взглядом небольшой круглый столик в самом углу. На нем стояли две чайные пары, пузатый фарфоровый чайник с электрическим шнуром, сахарница. Возле стола примостились два низких удобных креслица.

Она поставила блюдо с пирогом в центр стола. Подошла к брату. Тронула его за плечо:

— Я не хочу тебя пережить, братишка. Ни в коем случае. Живи долго…

Спина под широкой футболкой напряглась. И брат ответил ей непривычно глухим голосом:

— Я без тебя тоже не стану, Анюта. Не смогу. Мы друг у друга — это все, что нам осталось.

Он повернулся, быстро поцеловал ее в лоб. И снова замер с биноклем у окна.

— Что ты там высматриваешь?

Она попыталась заглянуть через его плечо в окошко. Но оно было слишком маленьким, а брат — довольно упитанным. У нее ничего не вышло.

— Вчера днем в ворота въехала машина, — почему-то шепотом проговорил он. — Молодой парень… Он бывал, к слову, у Осетрова. Довольно часто. Газоны стриг и кустарники. Я бы и внимания не обратил. Но!.. Он вытащил из машины женщину. Пьяную! Взял ее на руки и потащил в гараж.

— Господи! — пробормотала Анна Егоровна и попятилась. — Почему в гараж?

— Я счел, что у парня нет ключей от дома. После смерти художника его опечатали. А вот от гаража — запросто. Он же работал на него. Имел доступ к инструментам.

— И теперь он возит туда пьяных шлюх? Развлекается?

— Видимо, да. Но…

— Но что?

— Прямо перед твоим приходом эта девушка выбралась на улицу. Все такая же пьяная. И голая, представляешь! Упала на траву и спит! Какое бесстыдство! — с неожиданным восторгом произнес брат. — Белым днем, голышом, в клумбе.

И Анна Егоровна неожиданно усомнилась в своем порыве примирения. Его действия походили…

Похоть она расслышала в его словах, вот!

— Дай взглянуть, — потребовала она и резким ловким движением вырвала у него бинокль.

Он не стал с ней спорить и бороться. Отошел от окна на метр. А она, взяв в руки бинокль, долго настраивала резкость под свои глаза. А когда настроила, громко крикнула:

— Вызывай полицию немедленно! Не стой столбом, ну!

Он уже держал телефон в руках и набирал нужную комбинацию цифр.

— А что им сказать-то? Что пьяная шлюха спит в клумбе покойного художника? — прошептал он.

— Скажи, что на соседнем участке лежит сотрудница полиции, не помню ее имя. И не подает признаков жизни. Наверняка они ее уже ищут! Не стой столбом, дорогой, говори!

Ей все же пришлось вырвать у него из рук телефон и самой все это изложить. Попутно назвать себя. Уверить, что она не сумасшедшая старуха, страдающая бездельем и деменцией. Что она была понятой, когда проводился обыск в доме художника. И видела эту женщину.

— Она при звании. Я не помню ее фамилии. Но тут беда по соседству, а вы слишком много вопросов задаете. Принимайте вызов немедленно!

— Идем. Встретим наряд полиции, — скомандовала Анна, хватая брата под локоть.

— А пирог?

— Никуда не денется. Там беда, дорогой…

Наряд приехал через пять минут после того, как они вышли из дома. Следуя правилам. Они стучали в ворота, называли себя. Потом один из них полез через забор. Исчез, как показалось, Анне Егоровне, на целый час! Нет, она слышала, как он тревожным голосом переговаривается с кем-то по рации. Бегает, стучит дверями. Потом распахнул ворота и пригласил своего коллегу и их с братом на участок. Женщину он уже накрыл своим кителем. Она по-прежнему не двигалась. Лежала в той же позе — лицом вверх, широко раскинув в стороны руки, с согнутыми в коленях ногами.

— Это подполковник полиции Смирнова. Я узнал ее. Она нам как-то лекторский час проводила, — с суеверным страхом проговорил он, хватая коллегу за локоть. — Я уже вызвал подкрепление. Там кто-то еще в подвале орет. Мужчина. И молотит по железной двери. Та на засов заперта. Я открывать не стал. Сейчас приедут, разберутся, кто там.

— Там наверняка злоумышленник, — подал неожиданно голос брат Анны Егоровны. — Видимо, он похитил ее и держал в подвале. Я сам видел, как он вчера днем тащил ее из машины на руках в подвал. Она была в таком же бессознательном состоянии.

— А чего полицию не вызвали? — с обидой отреагировал один из наряда полиции.

— И что сказать? Что по соседству некто тащит в дом пьяную девушку? Моей сестре пришлось десять минут убеждать вашего сотрудника принять вызов по этому вопиющему факту, — он указал ладонью на лежащую на траве Смирнову с бледным лицом. — А что было вчера, вообще бы не восприняли к сведению.

— Не приняли бы, — поправила его Анна Егоровна. — Надо говорить: не приняли бы к сведению.

— Без разницы, — без злости отмахнулся братец. — Не приехали бы, и все…

Зато сейчас полиции налетело столько, что стало тесно на участке. Один из прибывших просто упал на колени перед женщиной. Схватил, обнял и расплакался.

— Муж, — догадалась Анна Егоровна.

К нему подлетел эксперт, заставил положить Анну на землю. Принялся осматривать. Потом с улыбкой поднял на мужа глаза.

— Она спит, майор. Она просто спит. Вот следы от инъекций. Один след, видимо, вчерашний. Второй свежий.

— Что произошло?! Что могло произойти?! — повторял майор без конца, не выпуская ее ладошку из рук.

— Это мы абсолютно точно узнаем минут через десять. Если этот урод не отключил камеры. Что вряд ли. У художника они были очень искусно замаскированы. И реагировали на движение. Включались, я имею в виду, именно при движении.

— Камеры? А вы их не забрали в прошлый раз? — нахмурил лоб майор.

— Записи изымали. А сами камеры — нет. Зачем?..

Парня, который раньше часто работал у художника в саду, увели в наручниках. Он вел себя смирно и даже слегка высокомерно. Проходя мимо подполковника Смирновой, чуть притормозил и проговорил едва слышно:

— Я так давно и искусно это делал. Как я мог промахнуться именно с тобой?..

Анну Егоровну с братом вывели за ворота. Долго благодарили. Особенно майор Гена. Потом еще дольше задавали вопросы. Все записывали, они ставили свои подписи. Потом обещали приехать в отдел для официального допроса.

Перед тем как уйти к себе, они узнали, что не только спасли жизнь выдающейся сыщице, но и помогли поймать опасного преступника.

— Ничего себе! — ахнул ее брат перед тем, как увести сестру в их дом. — Мы с тобой большие молодцы.

— И твое личное пространство оказалось нам в помощь, — подняла вверх указательный палец Анна Егоровна. — Идем, нас с тобой ждет восхитительный пирог и долгие, долгие, долгие разговоры по душам. Уж сегодня-то нам с тобой точно есть что обсудить!

Анна стояла перед Якушевым навытяжку. Он вызвал ее к себе официальным тоном. Был при параде и с новыми генеральскими погонами. Когда она вошла, нарочито хмурился и все говорил о каких-то посторонних вещах. То вопрос о плане по раскрываемости задаст. То по отчетам. Вдруг про Ольховцева заговорил. Потянет он или нет должность начальника отдела.

— Иван Ильич, а я? Что со мной? Меня куда? Увольняете?

— Я бы с радостью, Смирнова, тебя уволил. И забрал с собой на пенсию. В загородный дом. Но ты… Ты разве поедешь? У тебя Гена! К слову, как он?

— Нормально. Справляется, — вздохнула Анна. — Случай со мной серьезно подкосил ему здоровье. Он на больничном. С последующим увольнением. Решил попробовать себя в частном сыске. Я не против.

— Поэтому я про Ольховцева и разговор завел. Н-да… — Якушев потрогал свои погоны, улыбнулся. — А ты иди вот, место осваивай. Обживай, так сказать, н-да…