Преступные игры гения

Глава 22

Он смотрел на ее портрет — огромный, в багровых тонах — и не мог насмотреться. Она была не просто красивой — невероятно красивой. В каждом ее жесте, взгляде, повороте головы крылась своя какая-то отдельно взятая история. Если отойти от портрета на метр назад, кажется, что она загадочно улыбается. Если взять левее, чудится демонический прищур. А если отойти в правый угол, то ее лицо казалось залитым кровью.

И все это из-за того самого пурпура, который Осетров использовал в работе. И о котором так много говорили. Он придумал рецепт и скрыл его ото всех, и унес его с собой в могилу — сволочь! Не захотел даже перед смертью поделиться. А ведь снотворное не сразу начало на него действовать. Он сначала расслабился, сделался болтливым и даже веселым. Начал вспоминать о Веронике. О моменте их знакомства.

— Помнишь? Помнишь, да? — он без конца толкал его в бок, пока они ехали от заправки до забытой богом деревни. — Это ведь я ее у тебя увел. Отбил. Как принято говорить. А она была тобой увлечена — да. И часто сравнивала нас. Даже в постели! Все же какие, в сущности, бабы глупые! Считают, что используют нас, а на самом деле…

— А на самом деле? — поторопил он его, поскольку Осетров уже начинал зевать, вот-вот должен был отключиться.

— А на самом деле мы используем их. Мы! Я всегда зарабатывал на них неплохие деньги. Ты…

И в этот момент он посмотрел на него совершенно твердым, не сонным взглядом. Дотронулся до его уха и шутливо дернул.

— Ты наблюдал и получал от этого удовольствие и вдохновение. Разве нет? Признайся, это ведь ты?

— Что — я?

Он уже понял, что Осетров обо всем догадался. И все никак не мог понять: как он догадался? Почему? Где он прокололся?

— Это ведь ты их убиваешь, да? Ты… Я знаю… Я догадался. Знаю, почему ты убил ту — первую. И знаю, почему убил остальных.

— Почему?

Он был в этот момент спокоен. Он еще два часа назад знал, что убьет Осетрова. Ну не из-за блажи какой-то он напоил его чаем со снотворным. Не из желания выведать секреты пурпура. Эка невидаль! Не очень-то ему и хотелось обладать его секретом. У него своих — хоть отбавляй.

— Первую ты убил по причине объективной — месть. А остальных… Ты хотел отомстить мне. Только я не виноват. Это был их выбор, понимаешь?

— Нет. Не понимаю. — Он осмелел, подбородок Осетрова все чаще падал на грудь. — У нас с ней все было хорошо. У нас были отношения. Я любил ее!

— А она-то тебя — нет. Она тебя не любила.

— А тебя что — полюбила мгновенно? То есть ты пришел, увидел, победил? Так, что ли?

— Почти. Умный мальчик.

Художник попытался дотянуться до его головы, чтобы погладить, но рука сделалась вялой и непослушной. Она безвольно упала, вывернувшись ладонью вверх. Все. Осетров отключался. Жить ему оставалось немного. И он заспешил, заспешил, начал откровенничать. Ему было важно, чтобы Осетров его услышал, прежде чем умереть. Чтобы ужаснулся, чтобы испугался. Но тот…

Художник неожиданно тихо рассмеялся и вдруг всхлипнул и произнес тихо:

— Кого угодно, только не Анну.

Он убил его. И оставил в старом заброшенном доме, надеясь, что бродячие собаки завершат начатое им и от Осетрова уже через неделю ничего не останется. Но какой-то невзрачный старик попутал все планы. Он навел полицейских, и те обнаружили тело. И засуетились, зашустрили.

Ну и черт с ними! Пусть все идет как идет. Он почти все закончил. Осталась лишь она — Анна. Красивая женщина с портрета, залитого пурпуром.

Что характерно, этот портрет Осетров счел испорченным. И не дописал его, оставив пустым холст ниже ее ключиц. Дописывал уже он. Может, и не настолько мастерски, но дописал. И главный предмет портрета — нож ниже ее ключицы — выписал особенно тщательно. И струйку крови, побежавшую из раны.

Ее глаза все еще смотрели вызывающе и смело, рот слегка улыбался. Ее лицо, начатое Осетровым, еще было живо. А вот тело… Оно умирало. И непременно умрет. От его рук. От того самого ножа, над которым он так долго работал.

Только теперь он не совершит прежней ошибки. Он понял, насколько Анна гибкая и сильная. Анна не такая, как другие женщины. Она особенная. Осетров не просто так рассмотрел в ней то, чего не было в остальных. В ней в избытке красоты и жизни. И уходить это из нее будет долго. Он уже решил — как именно.