Преступные игры гения

Глава 30

Анна проснулась от страшной сухости во рту. Шевельнулась, ничего не болело. Но тело сковала странная слабость. И во рту было противно и сухо. Хотелось пить. Надо было встать с кровати, пойти на кухню, открыть холодильник, достать бутылку воды и выпить ее всю прямо из горлышка.

Или следовало разбудить Генку? Толкнуть его ногой, этого будет достаточно. Он сейчас спал очень чутко. Не то что раньше. Тогда его даже будильник не мог поднять. Ане приходилось его расталкивать. Но после всего, что произошло в его, в их жизни, все поменялось. Гена просыпался от каждого шороха. Ночами укрывал ее одеялом. И утром…

Она попыталась шевельнуть ногой, не вышло. Приоткрыла глаза и поразилась яркому неоновому свету, бьющему из-под потолка. Зажмурилась, снова открыла глаза. Нет ошибки! Неоновые лампы по периметру глухого, без окон помещения.

Это не ее спальня. Не ее квартира. Где она?!

Аня попыталась вспомнить, что было до того, как она уснула. Не вышло. Ничего не помнила, кроме темноты, упавшей на глаза. А сейчас вот сухость во рту и слабость.

— Эй… Эй, кто здесь? — попыталась она крикнуть, но вышло тихо, сипло.

— Очнулась. Ну наконец-то! — произнес малознакомый мужской голос.

Она точно его слышала раньше, но не помнила, кому он принадлежит. Слева раздался шорох, скрип, что-то пришло в движение. И над ней нависла мужская голова с оттопыренными ушами.

Илья Рыжов! Он! И она вспомнила…

Как поехала к Артуру Севастьянову с фотографиями фигурантов. Как в Илье Рыжове Севастьянов опознал того самого парня, с которым пришла на пьяную вечеринку Вероника Серова.

— Я лично с ним знаком не был. Но Осетров его хорошо знал. Они общались. И этого парня за водкой посылали, потому что он был трезвым. Еще более трезвым, чем я, — внес уточнение Севастьянов.

Она вышла из его дома не то чтобы ошеломленной. У нее на подозрении были двое: Пеклов и Рыжов. У каждого имелись мотив и возможность. Оба были знакомы со всеми жертвами. Кроме Аллы Ивановой. Как Аня подозревала, девушка попала под преступную руку убийцы случайно.

И этих парней связывало знакомство с Осетровым. А ведь с него все началось. С его секса с Вероникой Серовой.

— Буквально на глазах у всех! — воскликнул Рыжов, усаживаясь на стульчике рядом с топчаном, на котором Аня лежала.

Оказывается, она все вспоминала вслух!

— Она предала меня так, как никто не предавал. — Илья даже всхлипнул, глядя на Аню странным любующимся взглядом. — Даже моя сестренка Иринушка. Ее предательство было вызвано обстоятельствами.

— Какими?

Она на знала, что в их семье была еще и девочка. Сведения гласили: мать, отец, Илья.

— Она оставила меня, бросила! — По симпатичному лицу парня побежали слезы, он их даже не смахивал. — Когда я в ней так нуждался, она взяла и оставила меня! И я… Я не сумел всего этого пережить. Не сумел! Я стал таким, каким стал.

— Я правильно понимаю: ты сейчас начинаешь косить под психически ненормального? Чтобы уйти от наказания?

Откуда силы взялись. Вопросы задавала окрепшим голосом. Даже с издевкой.

— У тебя ничего не выйдет. Все твои действия были осознанными. С вполне конкретным мотивом.

— И каким же? — заинтересованно глянул на нее Рыжов.

— Месть! — выкрикнула Аня.

И ей даже удалось чуть приподняться на локтях. И тут же, опустив взгляд, она осознала, что лежит на топчане совершенно без одежды.

— Ты… Зачем?!

Прикрыться было нечем. На топчане лежал медицинский резиновый матрас. И больше ничего.

— Какая же ты красивая, Аня. Безупречно красивая, — его ладонь поплыла над ее телом на расстоянии нескольких сантиметров, не касаясь. — И я увековечу эту красоту. Осетров Валерий увековечивал вас на холсте. А я — в смерти. И все запомнят вас красивыми, молодыми, без выпавших зубов, артритных коленей, жира на животе и бедрах. Такой и тебя запомнят — спортивной, с красивой грудью и гладкой кожей. И твой Гена уже никогда не оправится. Сначала его девушка, потом ты. Но для тебя, милая, я сделаю исключение.

— Какое?

Странно, но она пока не паниковала. Искренне надеялась, что ее уже ищут. В прошлый раз Якушев поднял всех на ноги. А Гена…

— Я не стану трогать твои волосы, Аня, — произнес Рыжов.

Он сидел на старом венском стуле напротив нее. Одна нога закинута на другую. Пальцы сцеплены в замок на колене. Взгляд спокойный, почти мечтательный. Глядя на парня, никто и никогда бы не подумал, что он способен причинить зло.

— Почему я лишаюсь такой привилегии?

— Ну… Ты не блондинка. И машинку по утилизации мусора вы отсюда увезли, — мило улыбнулся Рыжов и кивнул куда-то в сторону. — Ты же поняла, что мы в доме Валеры? Взгляни на это.

Она перевела взгляд. У стены из красного кирпича стоял ее огромный портрет.

— Но…

— Знаю, знаю, что ты скажешь, — замахал он на нее руками. — Что твой портрет уже был вывезен отсюда экспертами. Это другой, Аня. Он их сделал несколько. Этот, к слову, потащил с собой, когда Пеклов увозил его на верную погибель. Там я его и забрал.

— Ты и Осетрова убил?!

Аня попыталась приподняться чуть выше, но сил не было. И шея за левым ухом странно сильно болела. Она тронула это место ладонью.

— Это укол, Анечка. Извини. Но ты ведь очень сильная. Как еще можно было с тобой справиться? Моя первая попытка не увенчалась успехом. Пришлось продумать все до мелочей. Ты отключилась мгновенно. И прежние силы к тебе так и не вернутся. И я сделаю тебе еще один укол. Он у меня уже приготовлен. Ты будешь в сознании, но не сможешь двигаться. И все будешь понимать.

— Что именно?

— Что ты умираешь, истекаешь кровью. А я соберу ее — не пропадать же добру, — он хихикнул. — И напишу самую лучшую свою работу. Которая сделает меня знаменитым.

— Серова ни при чем? — сделала она неожиданное предположение. — Тебе надо было как-то запятнать Осетрова. Ты завидовал ему. Его таланту. А тут он еще и краску изобрел.

— Это я! — заорал вдруг Рыжов нечеловеческим голосом. — Это я ее изобрел, поняла?! А он у меня украл рецепт. И выдал за свой. И поэтому оттенок пурпура на его мазне всегда выходил не таким, как у всех. А это было мое изобретение! Еще когда я учился в колледже искусств, я его придумал. И, дурак, поделился радостью со своим преподавателем. А он… Он украл у меня мое открытие! И выдавал за свое. Продавал на Точке картины, сволочь!

Илья всхлипнул по-детски, съежившись на венском стуле и замирая странной уродливой скульптурой.

— А ты принялся досаждать Паршиной, приставал к ней, умолял найти рецептуру у Осетрова. Так?

— Так. Только рецептуру я знал. Лучше всех! Мне просто нравилось ее преследовать. Она же была девушкой Осетрова! А это стало для меня сигнальной линией. Черной меткой для всех его баб!.. Она злилась, психовала, жаловалась своему тупому дружку — Димке Пеклову. А что он мог? Он промямлил что-то, когда подошел ко мне. Что он мог мне сказать, если задолжал мне столько, сколько Лидке и не снилось.

— На что ему нужны были деньги?

— Дом отстроить, — фыркнул Рыжов почти весело. — У него сгорел дом. Молния попала или из-за неисправной электропроводки…

— Или ты его поджег, чтобы скрыть следы преступления — убийства Серовой. Так? Так было?

— Или так, — совершенно буднично отреагировал Рыжов, подергав плечами. — Больно любопытный там дед по соседству жил. Все вынюхивал, подсматривал. Мог и разболтать что-то. Пришлось принять меры предосторожности. Огонь способен уничтожить все следы. Все!

— Но он успел нам дать показания. И он узнал тебя, — соврала Аня, спрятав за поясницу руки и пытаясь размять пальцы, сжимая их в кулаки и с силой разжимая. — Его показания есть в деле.

— Серьезно? — он нежно улыбнулся ей и грациозно качнул головой. — Показания покойника, пьющего последние несколько лет каждый день… Вряд ли кто-то воспримет их всерьез.

— Это ты? Ты помог ему умереть? Рассказывай уж все до конца, раз собрался меня убивать.

— Нет. Вот дед точно сам помер. Болтают, в погреб свалился. Так?

Аня не ответила.

— Наверняка пьяным был. И плевать! Разве это человек? Это же насекомое. Я такими, как он, брезгую. Как и такими, как подруга Лидочки, Алена. Это, по моему мнению, самка насекомого. Огромная, жадная, с мерзкими алчными гениталиями. Померла, и хорошо. Но это точно не я. Я работаю… — кончик его правого указательного пальца коснулся ее левой ключицы, нежно провел влево-вправо. — Филигранно. Ты скоро в этом убедишься.

— Я поняла. Поняла.

Аня попыталась отодвинуться от него подальше к стене, прикосновение к холодным кирпичам бодрило и, кажется, наполняло ее энергией. Пальцы стали более послушными и уже живо сжимались в кулак. И когда Рыжов отводил взгляд от ее ног, она пыталась напрячь икроножные мышцы, и ступнями удавалось шевельнуть.

— Расскажи мне о женщинах, которых ты убил, — попросила она самым жалобным голосом, на который была способна. — Если мне суждено умереть так же, я хотела бы знать: за что, почему? Вероника… Серова… С нее все началось?

Взгляд Рыжова поплыл, сделался замутненным, когда он отрицательно мотнул головой.

— Нет. Не с нее. Началось все с Ирочки. С моей старшей сестренки. Я любил ее… Любил больше, чем родители. Мы были с ней так близки, так близки… Она позволяла мне забираться к ней в койку и трогать себя, — шепнул Рыжов доверительно, и глаза его снова заблестели слезой. — Родители ни о чем таком не догадывались. Как и о том, что моя Иринушка позволяла себя трогать не только мне.

— Сколько вам было лет? — Аня заинтересованно приподняла голову, порадовавшись, что мышцы пресса отозвались.

— Ей двенадцать, мне восемь.

— О господи! — только и смогла она выдохнуть.

— Считаешь, что мало, что рано? Может быть… Но я очень любил ее, и как сестру, и как юную леди. Это был мой запретный опыт. А она предала меня!

— Как?

— Она сошлась с соседским мальчишкой. И все рассказала ему, как пускает меня к себе в койку. И что со мной при этом происходит. И она… Она хохотала при этом. Запрокидывала голову вот так…

Рыжов запрокинул голову, обнажив острый кадык, по которому Анна — будь она в силе — запросто могла бы ударить ногой и вырубить мерзавца.

— И ее длинные белые волосы метались на ветру, как знамя! Белое знамя сдававшихся на милость победителя. И я не простил ее. Я убил ее.

— Как именно?

— Я толкнул ее под работающий комбайн. И ее волосы… Ее шикарные белые волосы полетели по ветру, как семена одуванчика. И кровь… Было так много крови, что ею пропиталось все вокруг. Она брызгала и брызгала во все стороны. И Иринушка превратилась в ничто. В бесформенный изуродованный комок. И вот именно тогда я понял, что никогда так больше делать не буду, — немного раздраженно проговорил Рыжов.

— Не будешь убивать?

— Нет. Не буду убивать именно так. Никакой эстетики, кроме улетевшей в небо пыльцы ее волос.

— Серова, — напомнила Анна.

— Вероничка, да… Она мне нравилась. Не так сильно, как Иринушка, но нравилась. И я никогда бы не убил ее, если бы она не поступила со мной так же, как Иринушка. Ты ведь уже знаешь, что на той вечеринке она переспала с Осетровым?

— Знаю.

Рыжов сделался мрачным, воспоминания давили на него. Это даже Аня понимала.